Николай Задорнов - Амур-батюшка
Гости разъехались. Остался погостить один Улугу.
Егору захотелось сходить с Улугушкой в тайгу на новых широких, обшитых мехом лыжах с белыми торчащими наконечниками, секущими снег.
– Надо в обновах на зверя сходить. А, Улугушка? Теперь кто кого перегонит?
– В обновах счастье тебе будет, хорошо охотничать начнешь. Ты на своих коровах худо ходил.
Егор показал гольду новый охотничий снаряд: сплел новую тонкую сеть.
– Одному тебе скажу. На соболей пойдем по старинке, по-русски, с сеткой и с колокольцами.
Улугу удивлялся. Русские пришли: кроме лаптей и сохи, нет ничего. А оказывается, умеют на соболей охотиться. Но зачем колокольчики? Разве соболь конь, чтобы с колокольцами бегать?!
Улугу чувствовал, что, оказывается, еще не совсем знает Егора. Гольд смотрел на тяжелые, широкие, словно разбитые работой, руки мужика. Они сумели вспахать релку и построить мельницу, сумели сплести и тонкую сетку на соболей. Пальцы толстые, а плетут ловко. Пешком через всю Сибирь прошел… Откуда он пришел? Где это место? Все там такие, или один Егор такой родился, другие не похожи на него?
Улугу еще хотел бы узнать, как делается железо. Как делается ситец. Почему от новых материй такой запах. Про железо Егор рассказывал ему, что вываривают из камней в печах. Улугу часто и подолгу думал о таких предметах. Мир занимал его. Он хотел все знать. Когда-то он не знал даже, как муку делают! Егорка показал ему в первый год знакомства: растер ручкой ножа несколько зерен.
– Че, Егорка! Моя дурак, што ли, – сказал Улугу. – Моя целый баржа муку видел. Если начнем так молоть, сколько времени надо?
Егор показал ручную мельницу, а вот теперь построил огромную ветряную. Улугу бывал там. Видел, как засыпают зерно и как сыплется мука. Ел лепешки из этой муки.
Привыкший к суевериям, Улугу часто все новое, невиданное полагал связанным с нечистой силой. Духа видел он и в пароходе, и в мельнице, и в магазинном ружье.
– Я сначала думал, – говорил он, – что мельница спрыгнет на лед. Начнет скакать, как шаман, меня схватит. Мельница на бурхана походит. Есть бурхан Ай-ами с четырьмя руками.
Понемногу все становилось понятным.
* * *– Замерз? – спросил Егор.
– Нет, моя не замерз, – отвечал гольд, хотя шея у него была открыта ветру, – мороза еще нет.
Егор в рыжей шапке, на меховых лыжах с белыми наконечниками. Он широко взмахивает и втыкает на бегу в снег палку с сохачьим рогом. В молодости Егор хаживал на лыжах, и теперь старое уменье пригодилось.
– Егорка, быстро бегаешь. Я раньше думал – русский большой, как по снегу пойдет? Однако, утонет.
– У нас солдаты старики были – воевали на лыжах, – отвечал Кузнецов. – Да не на таких, а на голицах. А на параде этому не учили. Сами на войне уловчились.
– Тебе ноги длинный, ты сам сухой, бегаешь, как сохатый.
Лыжи хороши, ничего не скажешь: богатые, по росту мужика, широкие, как хорошая доска.
Егор в знак благодарности отдал Улугу кулек муки. Отблагодарил за все сразу.
Заткнув деревяшки от чехлов с наконечниками за пояса так, что копья длинными палками волочились по снегу за лыжами, охотники шли по следу маленького черного медведя-муравьеда.
Подниматься в гору на голицах нужна особенная ловкость. Сменив свои стертые лыжи на новые, Егор легче взбегал на сопки. Шкура, подшитая под лыжу, не скользит и на самом крутом подъеме упирается крепко колкой шерстью в снег.
Возвратившись в деревню, охотники принесли соболей, пойманных сеткой с колокольцами.
Улугу запорол двух медведей.
– А Силин ушел далеко, – рассказывали сыновья Егору. – Нынче взял запас, нарты. Ружье у него хорошее.
– Егорка, – звал Улугушка, – пойдем и мы!
Он уверял, что вблизи моря за Амуром соболей очень много. Егор не хотел уходить так далеко от дома.
Улугу опять гостил у Савоськи, когда приехал Покпа, жаловался на сына, что напрасно ушел из дому. Савоська защищал Айдамбо. Гольды поспорили, потом выпили, помянули былое и решили втроем сходить на дальнюю охоту.
– Пусти с нами Ваську, – сказал Улугу, придя утром к Кузнецовым.
Егор узнал, что с Улугу пойдут Покпа и Савоська. «Люди-то они надежные, – подумал он, – случай редкий!» Егор желал, чтобы дети его приучались к тайге.
– Как же Савоська от торговли уйдет?
– Ничего. У кого меха будут, подождут.
– Тятя!.. – умоляюще молвил Васька, узнав, из-за чего приходил Улугу.
– Что же, ступай. Только соберись хорошенько.
Копья Егор сыну не дал. Он не очень верил в это оружие. Васька пошел на новых лыжах, с новеньким, купленным у Бердышова винчестером.
Долго смотрели отец с матерью, как Вася шел крупным шагом на лыжах через реку следом за нартой, запряженной собаками.
Сын уж подрастал. Ноги у него становились все длинней…
Впереди брел Покпа, пробивая снега, за ним Васька. За Васей – Улугу и Савоська.
Нарта и четверо охотников шли долго, становясь все меньше. Вот уж чуть заметные точки да черточка чернеют у подножья сопки, что огромным сугробом залегла за Амуром.
А за сопкой – хребты. Васе лезть на них… Материнское сердце болит. Подумать страшно, ведь слабое дитя, сосавшее ее грудь, пойдет через эти утесы.
А отцовское сердце надеется на сына, на его крепость, сноровку. Да и гольды не малые ребята, знали, кого брать с собой. Гнилого не позвали бы в такой далекий путь. Горд Кузнецов, что гольды признали его сына годным к охоте, взяли с собой.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
Силин охотился в тайге в одиночку.
Однажды возвратился он под вечер в свой балаган и увидел, что там спиной к огню сидит гость – оборванный мужичонка лет сорока, длинноволосый, с бородкой клинышком. От его рубахи смердило потом и прелыми хвойными ветвями. Одежда его бедна, но ружье дорогое, неизвестной Тимохе системы.
Гость сварил похлебку, прибрался в балагане.
Силин поздоровался, гость поклонился ему. Тимоха достал из-под потолка мешок с хлебом и на поду от костра отогрел мерзлый каравай – тот стал пышный и горячий, такой точно, каким унесла его Фекла из печи на мороз в ночь перед мужниной дорогой.
Охотники сели обедать. Гость оказался из переселенческой деревушки с морского побережья.
– Далеко же тебя занесло! – удивился Силин. – А как вас по имени-отчеству?
– Михаил Порфирьич!
«Что-то мне лицо его словно бы знакомо!» – подумал Тимоха.
Мужичок рассказывал, как привезли крестьян на берег моря и как они мучились, боялись моря, все на Амур хотели уйти, но теперь привыкли, построились, расчистили пашни.
После обеда мужик чинил дыры на куртке.
– А ты откуда? – спросил он и удивился, услыхавши, что Тимоха с Амура.
– А разве не далеко до моря? – спросил Силин.
– Далеко! Суток четырнадцать надо плестись, верст триста будет.
– И к нам не ближе.
– Побывать бы на Амуре!..
Тимоха натопил воды из снега, помыл кипятком посуду.
– Нам бы к морю дойти!..
Тимоха и Михаил ночевали вместе. Утром они пошли в разные стороны, а вечером опять сошлись в балагане.
– Что же, – спросил Тимоха у Михаила, – у вас уж дальше пошел океан, берега не видать?
– Одна вода, – ответил охотник.
Михаил натопил снега в котелке и вымылся до пояса, выстирал рубаху.
Силина занимал этот человек. Был он такой же мужик, как и сам Тимоха, – невелик ростом, рыхлый и мягкий на вид, коротконогий, но видно, что скороход и хозяйственный. Дошел он пешком до Тихого океана, теперь зимами промышлял под Сихотэ-Алинем.
– Пришли мы на море, волна рушит берег, шумит, ветер воет, нет никого, только чайки летают. Лес стоит – лиственница. Я думаю: «Дай погляжу с горы. Раз есть гора, то получу себе удовольствие». Залез на сопку, посмотрел вниз, там сопки залегли в море мысами, как будто кто разные сапоги в ряд выставил. Придет в год раз казенный пароход из Владивостока. Семенов с Сахалина морскую капусту в Китай возит, товар привезет. Шхуны приходят… Больше норвежские и американские.
Про норвежцев Тимоха слышал впервые.
– Жили староверы, как звери, от людей прятались, нас сторонились. Они тоже переселенцы… Охотники…
Михаил расспрашивал про Амур. Он слыхал, что на Амуре – житница, хорошие земли.
– Как же ты через хребет перелез? – спрашивал Михаил.
– Головой, – отвечал Силин.
Михаил подолгу глядел на синие хребты Сихотэ-Алиня и пики, как бы искал, где удобнее перелезть через перевал.
– Вон место низкое… – показывал Силин. – А мы все к морю идем, у нас слышно, что у моря самая охота в лесах.
Под вечер тайга зашумела. Подул сырой морской ветер.
– Моряк идет, – сказал Михаил и закрыл вход в балаган парусом.
Мужик накидал снаружи снега, чтобы палатку не унесло.
– Моряк подует – сразу осопатит, – говорил он. – Надо снега нагрести…
Охотники долго рассказывали друг другу сказки, подкладывали дрова в костер. Поздно вечером легли спать в мешки, и Тимоха сказал:
