Агния, дочь Агнии - Василий Борисович Ливанов
— Девятерых? Да вы же мать-героиня!
— До героини не дотянула. Но все в люди вышли. Погодите, я только книжку свою прихвачу.
Он поехал без предварительного звонка.
Уверен был, что застанет их дома.
— Птица! А где же Ванька? Ты его оставил одного? — И собакам: — Молчать, тунеядцы!
— Ваньку соседка стережет.
— Святая мать Мария! Так, значит, все в порядке? Завтра Алисочка его забирает, а мы с тобой…
Ромашка раскинул руки, турбинно взревел и закружился по комнате, разогнав собак. «Эх, Ромашка, милый друг! Бывает, конечно, хуже, но нам с тобой сейчас не позавидуешь».
— Я вот тут написал… — Синицын извлек из кармана вчетверо сложенный листок.
— Что это? — Роман насторожился.
— Это в наше управление. — Синицын старался не глядеть на Романа, когда протянул ему бумагу. — Я тут объяснил, как умел. Ты прочти.
Ромашка развернул листок и стал читать. Алиса заглядывала ему через плечо.
Она прочла быстрее Романа.
— Поужинаешь с нами, Сережа? — спросила Алиса, подняв на Синицына спокойные ясные глаза.
Роман все еще глядел в листок и шевелил губами, как малограмотный.
— Нет, Алиса, спасибо. Мне надо возвращаться к Ваньке.
— Да-а, свалял ты ваньку. — Роман тоже старался не глядеть на Синицына, протянул ему обратно листок.
Алиса вынула бумагу из Ромашкиной руки.
— Сережа, ты хочешь, чтобы мы передали твою объяснительную в управление? Я завтра передам. Может, все-таки выпьешь чаю?
— Спасибо, не хочется. Роман, скажи, как прошла сегодня репетиция с Димдимычем? Получается?
— Замечательно получается. Великолепно!! Уж во всяком случае гораздо лучше, чем с тобой.
— Я так и думал. Желаю счастливых гастролей.
— Боже мой, — сказала Алиса, — как с вами трудно. Когда вы оба станете взрослыми?
— Я прямо сейчас. — Синицын шагнул и обнял Романа за шею. Так они стояли некоторое время молча.
— Ах, Птица, — вздохнул Роман, — нелепые мы с тобой люди. Одно слово — клоуны.
И конечно, Синицын остался пить чай. И Ромашка подробно рассказывал, что они придумали с Димдимычем и как теперь выглядят репризы без Синицына. И кто что сказал, когда Ромашку с Димдимычем смотрела гастрольная комиссия.
А потом разрабатывали план, как объяснить Лёсе отсутствие Синицына в гастролях, и решили представить дело так, что будто Синицын в последний момент вывихнул на репетиции ногу, а про Ваньку пока ничего не говорить.
— Письмо ты ей написал? Давай мне.
— Нет, не написал. О чем писать? Что люблю ее? Она и так это знает.
— Я скажу, — оживился Ромашка, — что в спешке забыл твое письмо. Я за тебя, Птица, ей такое письмо на словах сочиню!
— Вот и сочини, — сказала Алиса. — Если бы Сережа тебе сейчас письмо свое передал, ты бы, Ромашка, это письмо все равно бы обязательно забыл.
— Почему?
— Потому — забыл бы, и все. И Сережа бы на тебя не обиделся.
— Не на меня, а на тебя, — сказал Ромашка. — Мне бы он просто плюх навешал.
Синицын вернулся домой очень поздно. Тихонько открыл дверь своим ключом.
Мария Евтихиановна мирно спала в кресле у Ванькиной кроватки. Раскрытая книжка сползла с колен на пол.
«Интересно, что читают на сон грядущий добрые пожилые матери Марии?» — подумал Синицын. Он поднял книжку и заглянул на обложку. Там значилось:
«О. Бальзак. Блеск и нищета куртизанок».
Выход одиннадцатый
С утра у Ваньки — это надо же! — нормальная температура.
— Поздравляю вас, Иван Сергеевич! Что прикажете подать? Может быть, желаете омлет с яблоком-с?
Молчит.
— Совсем забыл! Ванька, тебе тетя Алиса прислала какие-то куриные котлеты по особому заказу. Говорит, твои любимые. Будешь есть?
Молчит.
— Ванька, чего молчишь? Ты себя хорошо чувствуешь?
— Хорошо. — Голосок слабый-слабый.
— Надо поесть, Ванька. Поешь, примешь лекарство, и я тебе почитаю новую книжку, вот: Эдуард Успенский, стихи. Очень веселые.
Но Ванькины глаза наполнились слезами.
— Ванька, что с тобой, сынище?
— Лекарство противное! — Ванька раскрыл рот в беззвучном реве, и слезы покатились, как дождь по оконному стеклу.
— Вот тебе раз! Ты же все время пил это лекарство, и вдруг — противное.
— Все равно противное!
— Ладно, пропустим один разок. Сейчас я тебе Алисины котлеты разогрею, а ты пока посмотри картинки.
Синицын положил книжку на одеяло и вытер ладонью заплаканное Ванькино лицо.
— Ванька, хочешь, я тебя рассмешу?
Синицын состроил Ваньке свою знаменитую рожу.
Ванька смотрел, приоткрыв рот, потом стал смеяться, колотя ладошками по одеялу. Отсмеявшись, неожиданно сказал:
— Только больше не надо, папа.
— Почему?
— Мне немножко страшно.
Когда Синицын вернулся в комнату с завтраком, Ванька спал, подсунув сложенные ладошки под щеку. Книжку Ванька, кажется, даже не раскрывал.
Как он похудел! И личико бледное, маленькое и очень серьезное.
Ну ничего. Пусть отсыпается. Температура нормальная, а щеки быстро нарастут. Будем каждый день ездить за город, дышать воздухом. Скоро весна.
Лечь бы сейчас и заснуть самому, чтоб ни о чем не думать. Но не лежится, не сидится, все — «не».
Синицын бессмысленно слонялся по своей маленькой квартире, останавливался у окна и смотрел на улицу. По пепельно-серому городскому снегу от автобусной остановки шли люди. Много людей. Шли гуськом по скользкой тропинке между сваленными грудами стройматериалов, мимо новенькой телефонной будки и автомобильной стоянки, где среди закутанных брезентами машин стыдливо краснел синицынский «Запорожец», и, выйдя на сухой асфальт, разбредались в разные стороны. Почти одни женщины. И каждая что-нибудь тащит в свою новую квартиру: сумку или чемодан, узел или картонный ящик. Вон одна бережно несет связанные друг с другом стулья.
Немногие идут налегке.
Двое вывалявшихся в снегу ребят прогуливают тощую черную собачонку с нахально закрученным на спине хвостом. Около дома напротив выгружают шкаф из мебельного фургона. Толстая дама в пегой шубе распоряжается двумя краснолицыми парнями. Парни поставили шкаф на тротуар и закуривают, а толстуха что-то говорит им, широкая разевая рот и размахивая пегими рукавами. Тем временем ребята, убегая от собачонки, оказались около шкафа и в азарте игры, не замеченные никем, спрятались за полированной дверцей — влезли в шкаф. Собачонка обежала шкаф, сосредоточенно обнюхала новую полировку и, облюбовав себе один угол, задрала на него ножку.
Пегая владелица всплеснула рукавами, и
