Деньги - Александр Михайлович Бруссуев
Видна над забором рогатая голова — значит, животное какое-то. Но — нет, первая мысль — это сам Сатана. На поверку - корова, конечно, но кто прятался за этой коровой? Ай, шайтан, чур меня, чур.
Антикайнен не мог понять, чего же он сам хочет постичь? Истину? Так она где-то рядом. Нужен совет, без совета никак. А еще тепло женское нужно и сочувствие. Надо получить отпуск и к Лотте двигаться. Любовь, переносимая почтовыми голубями, всегда должна подпитываться присутствием объекта любви на расстоянии вытянутой руки или, что предпочтительнее, вообще без всякого расстояния. Не то в противном случае когда-нибудь настанет время, когда этим голубям захочется головы свернуть.
Да, к тому же, древний карельский пуукко — нож хранится у Лотты. Без него теперь не обойтись. Только пуукко можно вены вскрывать по необходимости. А необходимость такая есть, потому что ее не может не быть. Вены-то не свои вскрывать, так что может пригодиться.
- Мне нужен отпуск по семейным обстоятельствам, - сказал Тойво начальнику командирских курсов Инно и только потом добавил. - Разрешите обратиться.
- Мне тоже нужен отпуск, - ответил начальник и хмуро добавил. - Разрешаю обратиться.
- Докладываю: разрешите отлучиться в командировку в деревню Панисельга возле Ведлозера для проведения агитационной работы среди местного населения, - уже определенней отрапортовал Антикайнен.
Инно нахмурился и почесал свою седую голову: что-то задумал этот Антикайнен, что-то у него определенно на уме. Авторитет у него есть, вон — в журналы коммунистические коммунистические статьи пишет, правда, под мудрым руководством старших товарищей, проверен в бою, умеет принимать решения.
- Хорошо, - ответил он, перестав хмуриться. - Закончим весенние полевые сборы — там посмотрим. Сам понимаешь, время сложное, враг только и ждет повода, чтобы напасть — так что пока сложно сказать. Но, думаю, отношение к твоей командировке будет, скорее, положительным, нежели отрицательным. Кого с собой возьмешь?
Тойво хотел, было, сказать, что «никого», но передумал.
- Курсанта Вяхю, - проговорил он.
- Это кто у нас Вяхя? - удивился Инно, который не встречал в списках личного состава такой фамилии.
- Новое поколение, проверенный товарищ, опытный следопыт, - ответил Антикайнен. - Рекомендую его в Интернациональную военную школу командиров.
- Подумаем, - опять нахмурился Инно. - Можете идти.
Тойво ушел в полной уверенности, что все будет именно так, как ему нужно. Он не испытывал радости, он не испытывал боевого азарта, так — заурядное дело, к которому, правда, следует подготовиться, как следует. А из этого следует, что надо найти эстонца Тыниса.
Еще он подумал, уходя от начальника: «Как ловко товарищ Инно умеет хмуриться! Отличное командирское качество, надо бы научиться. Хмуришься — значит хмырь, в смысле — хмурь».
На Тойво Вяхю выйти можно было только через Куусинена — он был его человек, ведающий нелегальными переходами через границу. А на Тыниса — через Институт мозгоедов Бехтерева. На Панисельгу можно было выйти через Петрозаводск. В общем, везде можно было выйти.
Но сначала надо было выйти на дорогую и милую Лотту.
Here I am, sitting on my porch,
Thinkin’ my life has got to be beyond reproach.
Have I forgot some friends close to me,
Real ones that don’t use me?
And does my woman love me now,
Like she loved me then?
Here I am, my defenses are down.
Will she remember me when I’m not around,
Will she still dream by me,
Or will she find a new life?
Will I ever get used, to being alone at night,
I’ll never know, but would it do me any good if I did?
Life is a strange brew, maybe we should not lift the lid
Lift the lid.[5]
Он всегда волновался, думая о своей девушке: она в Выборге, красивая и привлекательная — а он, некрасивый и непривлекательный, здесь, в Питере. Как жить?
Начальник курсов Инно подписал для Антикайнена мандат, по которому после празднования пролетарского праздника Первомая у него были десять дней отпуска. Их весенние полевые сборы прошли под одобрительным наблюдением наркома Каменева, нарком Троцкий наблюдал служивый народ где-то в другом месте. Каменев, узрев, как финские красногвардейцы поскакали на полусогнутых в атаку на мнимых финских белогвардейцев, чью роль играли березовые чурки, увязанные крест-накрест, тоже вскочил на ноги со своего почетного места и срывающимся голосом завопил:
- Ура, товарищи! Бей, понимаешь ли, буржуинов!
- Гава-гав! - пролаяли ему в ответ курсанты и прикладами и штыками сокрушили чучела.
- Товарищ Инно! - топорща бороду по ветру, воодушевленно сказал нарком. - Всем поощрительные билеты на концерт хоровой интернациональной музыки! Молодцы гвардейцы! Сокрушим гидру мировых капиталистов.
- Ой, сокрушим! - хмурился Инно. Ему очень не хотелось тащиться в какой-нибудь Дворец Культуры слушать пение «Интернационала», «Марсельезы» и прочих революционных хитов в исполнении пузатых мужиков в буденновках. - А можно мне вместо этого именной револьвер?
- Ну что ты так переживаешь? - заблестел глазами, как кот на сметану, Каменев. - Хмуриться не надо, Лада (песня в исполнении Муллермана). Будут тебе наградные красные шаровары. А пистолет подарим на осеннем смотре строя и песни, посвященном третьей годовщине Великой Октябрьской Социалистической Революции. А как же твои бойцы к искусству без своего командира будут приобщаться?
- Так мы им чай с малиновым вареньем устроим, они без всяких концертов рады будут, - перестал хмуриться Инно. - Еще и сами споют.
- Архи-правильно, - воодушевился Каменев, почему-то подражая вождю Ильичу. - Архи-отлично. Архи…
Он задумался над очередным определением, начальник курсов пришел ему на помощь.
- Мандрит, - подсказал Инно и опять нахмурился.
Курсантам устроили чаепитие за длинными столами, выставленными буквой «п», как на свадьбе. Каменев провозглашал тосты и шутил. Курсанты молчали и прихлебывали чай. Потом, вдруг, начинали улыбаться и даже похохатывать.
- Что это с ними? - спросил нарком свистящим шепотом.
- Шутка Ваша дошла, - перестал хмуриться Инно. - Ха-ха.
- Господи, вот ведь чухна белоглазая! - сквозь зубы проговорил Каменев. - В следующий раз к мордовским лыжникам
