Искры - Раффи
Сын его Степан был красив и совершенно не походил на мать. Это был вечно молчаливый, бледнолицый кретин, идиот с тусклыми, угасшими глазами.
Нельзя было смотреть на него без чувства сострадания. В разговоре с ним я часто замечал, как он беспричинно улыбается или смеется, как он заговаривается и неожиданно убегает, словно боясь чего-то. Несчастный был помешан. Иногда целыми ночами он беспокойно бредил. Часто, сонный, вскакивал и бессознательно шел куда глаза глядят. Поэтому его держали на привязи. Все чародейство его отца, столь могущественное для других, было совершенно бессильно по отношению к красивому Степану и нисколько не помогало ему. Он не поправлялся. Так и остался он идиотом. Не знаю, насколько справедливо, но многие виновником недуга Степана считали его отца. Рассказывали будто Степан был таким же шалуном, как и я. И вот, однажды, его отец, рассердившись на него и, желая проучить, повесил его над глубоким колодцем. Говорили, что с этого дня мальчик и заболел. Предполагали, что у колодца черти его и околдовали, так как всем известно, что колодцы полны чертей.
Однако случались дни, когда он бывал в уме. В такие моменты он был очень мил и приветлив, и мы все его очень любили.
Дочь учителя, Соня, была тоже молчалива и пуглива. Она, несмотря на малые лета, очень много работала по хозяйству. У нее были такие же глубокие, тихие, спокойные темно-синие как у ее брата глаза, но в них было больше жизни и блеска, в то время как глаза брата совершенно утратили блеск. Волосы у Сони были несколько темнее, чем у брата, у которого они были светло-русые. Удивительнее всего было то, что никто из них не походил ни на отца, у которого черты лица были монгольские, ни на мать, которая была до того некрасива, что внушала страх.
Несмотря на то, что отец Тодик был духовным пастырем, протоиреем в квартале, состоявшем из 700 семейств, несмотря на то, что он кроме того исполнял обязанности представителя викарного епископа и получал по этой должности также значительные доходы, не говоря уже о школе, он жил очень бедно,
Несколько темненьких комнат, отштукатуренных белой глиной, окруженных низенькой оградой — вот весь его дом, который постоянно утопал в пыли и мусоре, представляя из себя грустную картину.
Соседи все это объясняли скромностью попа и его отречением от суетных мирских благ. Это было бы отчасти правильно и справедливо, если бы подобными же качествами не обладали все скряги. Ведь все купцы тоже живут в бедности и терпят лишения, как терпел их наш учитель в своем отшельничестве. Дервишизм, обыкновенно, привлекает суеверие темного люда, хотя очень часто под плащом дервиша скрывается душа корыстолюбивого эксплуататора.
За последние годы моя мать уже не в состоянии была платить попу за мое учение, поэтому учитель всю работу по дому взвалил на меня и мне уже совершенно некогда было учить свои уроки. Целыми днями я бегал по разным поручениям попадьи или самого священника. Уроками мне оставалось заниматься ночью. Но это мне часто не удавалось, так как из-за отсутствия света нам почти всегда приходилось спозаранку ложиться спать.
С семьей дядюшки мы почти не общались. Матъ не получала от них никакой помощи и, даже, от милостиво нам предоставленной квартиры, она бы отказалась, если б у нее был какой-либо иной выход из положения. Вся надежда была на благодетеля нашей семьи охотника Аво.
Но в деле моего учения и он не помогал нам. Напротив, ему было очень неприятно, что я учусь у отца Тодика. И я помню, как он однажды с отеческой добротой сказал мне:
— Ушел бы ты лучше из этого ада, Фархат! Ведь ты там можешь совершенно отупеть!
— А куда мне поступить, — спросил я, — чему учиться?
— Поступи лучше в мастерскую дяди и учись оружейному делу.
— А разве учение, образование ненужная вещь?
— Какое там, в этой твоей школе образование, какое там учение! Это не учение, — ответил он.
Затем он стал подробно и долго объяснять мне, что такое истинное образование и учение, но я тогда не понимал его как следует и только удивлялся, как этот суровый грубый человек, который вечно воюет со зверями и сам уже приобрел повадки зверя, может так хорошо рассуждать об образовании.
Охотник был большим приятелем одного из моих дядюшек — Минаса, который из дружбы к нему бесплатно починял и приводил в порядок его оружие. Охотник поговорил с этим самым дядей Минасом и уговорил его взять меня в свою мастерскую в качестве ученика.
Ремесло дяди мне нравилось. Мое сердце билось, когда я входил к нему в мастерскую. Целыми часами с восхищением я рассматривал ту массу блестящего оружия, которое изготовлялось им. Но мать заупрямилась и не позволила мне поступить к дяде в ученики. При этом она повторяла слова, которые я часто слышал от своего учителя, именно, что все оружейные мастера — грешники и их душа попадет в ад.
— А почему? — спросил однажды я.
— Потому, что они изготовляют мечи, шашки, ружья, которыми люди убивают друг друга.
И, таким образом, мне не удалось поступить к дяде, и я оставался все в том же «аду», как называл нашу школу охотник Аво.
Но в этом «аду» у меня был ангел-утешитель, который облегчал горечь моих мук. Это была Соня, дочь учителя. Что это было за чувство, которое горело в моем сердце, я не понимал тогда, да и до сего дня не понимаю.
В работе по хозяйству Соня мне всегда помогала, Когда шли мы с ней в сад за травой для коров, она мне говорила:
— Ты посиди, Фархат, поучи урок, а я буду косить траву,
— Ты не сможешь, устанешь, — отвечал я.
Она нежно улыбалась и возражала мне:
— Нет, не устану, не бойся. Ты лучше поучи урок, чтоб папа тебя не бил.
Хотя Соня и очень хотела помочь мне и дать возможность учить уроки, но из этого ничего не выходило, тем более, что ей скоро совершенно запретили ходить со мной, и с тех пор я работал один. Как было грустно, что ее нет больше со мной!..
Так провел я целых семь лет. За этим таинственным числом скрыты все мучения моего детства! За эти семь лет я прошел все ступени знания, т. е.
