Семко - Юзеф Игнаций Крашевский
– Слишком рано?? Кому как! – воскликнул юноша, показывая гордость. – Мне уже сейчас нужна жёнка, а дальше не выдержу.
Староста ничего не отвечал.
Агрессивный парень уже знал, что ничего из него не вытянет.
– Завтра утром вы уедете? – спросил он.
– Я должен, – ответил Бартош. – Вы в курсе, что у нас буря. Я должен стеречь свои замки от Домарата, от Вежбеты, от Грималы из Олесницы и от всех, много их там. Нужно зорко бдить и собирать людей, откуда можно.
– Будь я на месте Семко, – воскликнул Генрих, – дал бы вам сразу копейщиков, но под моими приказами только два худых викария, от которых нет толку, и хромой светницкий, скорый до миски. На войну мне не с кем идти.
Юноша вздохнул.
– Я зря вас разбудил, – договорил он, вставая со скамьи, – стало быть, счастливого вам пути и удачи в борьбе с Домаратом. Если бы вы забрали с собой Семко, я был бы очень рад.
Сказав это, молодой князь неохотно поклонился лежащему и вышел из спальни, напевая по дороге.
Уже была тёмная ночь. В комнате канцлера ещё горел свет, но там уже день кончился молитвой. Хозяин дома громко произносил молитвы, взяв в помошь странствующего клеху, который должен был отвечать ему в молитве. Потом, уже было не время при запертых воротах возвращаться в город, и ксендз велел постелить путнику у огня, чтобы тот лёг и проспал до утра.
Бобрек также не очень торопился возвращаться. Было время прислушаться в замке и оглядеться, а на утро следующего дня, когда во дворах началось движение, прежде чем позвонили на заутреню, он сполз с худой постельки и втихаря вышел из комнаты канцлера.
Проходя осторожно между людьми медленным шагом и бдительно настораживая уши, Бобрек дошёл до уже открытых ворот вместе с другими, которые шли к водопоям и колодцам. Он вышел на улицу, и когда почти рассвело, он оказался у ворот приятеля Пелча. Там калитка уже была открыта, бабы встали для утренней кудели и хозяйства, только красивая Анхен не показалась. Пелч также лежал в кровати, хоть не спал уже.
Когда скрипнула дверь первой комнаты, он крикнул, спрашивая, кто там, а, услышав голос Бобрка, набросив кожух, через мгновение вышел к нему.
– Вы нагнали на меня немалого страха, – сказал толстый медник. – Не дождавшись вашего возвращения ночью, у меня были плохие предчувствия.
– А что там со мной могло случиться? – усмехнулся бледный клеха. – Голый разбоя не боится.
– Ну вы скажете! – прибавил, вздыхая, хозяин. – Мы – немцы, и у того, кто с нами держится, нет уверенности в своей жизни и голове…
Медник не договорил, только тяжко вздохнул.
Бобрек презрительно усмехнулся. Они поглядели друг другу в глаза, ими договариваясь.
– Что делается в замке? – спросил с любопытством Пелч.
– Господь Бог вдохновил меня прибыть сюда в самую пору, – сказал, понижая голос и шепча, Бобрек. – Новостей много и очень важные. Нужно немедленно спешить с ними. Дайте мне чёлн и верных перевозчиков в Торунь, лягу на дно, меня прикроют сетями. Я должен спешить! – повторил Бобрек. – Срочно! Срочно!
– Что же вас так торопит? Говорите? – подходя с любопытством, спросил хозяин. – По мне мурашки бегают! – Король Луи умер! – ответил Бобрек. – Поляки не хотят Люксембургского, тащят к себе Семко. Кто знает? Он готов поддаться искушению. Об этом в Торуни ещё, наверное, не знают. Вчера примчался Бартош из Одоланова. Они долго пробыли на двух тайных беседах. Наверняка у него корона перед глазами светится, готов разрешить им забрать себя. Нашим господам есть что делать. Они должны поддерживать Сигизмунда, потому что это их человек, но теперь и Семко могут воспользоваться. Во все глаза нужно зорко смотреть. Когда в Польше закипит, им это всегда хорошо. Часть земли оторвут… Семко будет жаден до деньги, даст задаток у границы какой-нибудь тряпкой…
Бобрек рассмеялся, потирая руки. Пелч с уважением, рассудительностью, с глубокой верой и волнением слушал клеху, уму которого доверял.
– Бегом! Что есть духу! – говорил далее клеха. – Пока день ещё не очень светлый, идём на берег.
– Пойдём! Найду знакомых рыбаков, что вас в Торунь отвезут. Нужно, чтобы нас не видели… меня с вами.
Говоря это, Пелч, сам налив в горшочек вина, поставил на огонь, отрезал хлеб и пошёл в альков одеться. Бобрек тоже крутился, даже забыв о прекрасной Анхен, которая заплетала напротив косы. После морозного утра он заранее надел свою найденную епанчу и погрел у камина ноги.
В мгновение ока всё приготовили, клеха выпил полевку, обжигаясь ею, взял в руку хлеб, а хозяин надел шапку, и уже пошёл с ним на берег реки. Только по дороге он должен был зайти в несколько халуп, из которых ему удалось вызвать двоих человек. Для маскировки осторожный Бобрек, покрыв епанчой сутану, взял в руки вершу, и так вместе с Пелчем между пустыми садами направились к Висле.
Там нашлась прикреплённая к колышку лодка, в которую клеха сразу запрыгнул и, укутавшись, лёг на дно. Покуда не отплыли от берега, Пелч стоял, не отходя и следя. Рыбаки, не мешкая, взялись за вёсла и шесты, и, не прошептали и нескольких молитв, как уже были на середине реки.
Даже для прощания с медником клеха не поднял головы; кто бы издалека глядел на этот чёлн, на котором торчали верши и двое рулевых, никогда бы не догадался, что на дне его лежал человек, который тем временем собирал в голове и упорядачивал то, что вчера слышал, видел, выследил и о чём догадался.
Доплыв вскоре до середины реки, рыбаки перестали грести и только управляли. Без помощи весёл лодка живо продвигалась дальше, так что замок и город исчезли с их глаз. Казалось, что Бобрек спит.
IV
Как широки были в те времена земли польской короны, но, возможно, угла в ней, полностью спокойного найти было трудно. Где не было войны, там боязнь её и неуверенность о будущем отравляли жизнь.
А продолжалось это состояние не с сегодняшнего дня, не со смерти короля Людвика начались эти беспокойства и волнения. Продолжались они практически всё его царствование, а теперь, когда даже далёкого короля не стало, когда навязанный муж будущей королевы Марии Сигизмунд Люксембургский, только юноша, хотел захватить власть над Польшей, убеждения и мнения разделились, имеет ли он право? Следовало ли его принять? Или не принимать?
Краковские паны уже внешне на него согласились, хотя и там он не всем был по вкусу. В Великопольше кипело! Сначала ему кланялись, гордый парень
