Иоанн III Великий. Ч.1 и Ч.2 - Людмила Ивановна Гордеева
От этой мысли у Феодосии перехватывало дыхание и рыдания подступали к горлу. И хотя Мария Ярославна давно уже переключилась на иную тему разговора, а потом и вовсе засобиралась к себе — Ванечку пора было укладывать на ночь, — Феодосия так и не могла вымолвить ни звука, ибо лишь сомкнутые губы сдерживали её рвущееся наружу рыдание. И проститься она не смогла как подобает: словно деревянная, присогнулась в талии, боясь склониться ниже, чтобы не захлебнуться слезами и болью. А потом молча поцеловала на ночь племянника и Анну, которая, кажется, поняла, что с золовкой творится неладное, и кинулась в свою комнату. Здесь она бросилась на кровать и, уткнувшись в подушку, чтобы не было слышно, дала волю своему бесконечному горю.
Рушился мир вокруг, рушились планы, мечты, которые в последнее время становились в её воображении всё реальнее, всё правдоподобнее, казалось — ещё момент, ещё слово, жест — и всё прояснится, всё станет на свои места, она сделается счастливой на всю жизнь. Она будет появляться на людях рядом с Иоанном — своим мужем, она родит ему сыночка — такого, как Иванушка, да и не одного, они будут постоянно вместе, рядом, будут любить друг друга, как эти месяцы после её приезда из Рязани...
Она любила его с тех самых пор, как осознала своё существование на этом свете. Феодосия давно забыла и мать, и отца, в памяти её сохранился лишь смутный рассказ няни о том, куда они едут: в богатую и прекрасную Москву, к добрым людям, к великому государю и его наследнику — молодому и красивому. И уже в пути в её детском воображении он представлялся каким-то сказочным принцем, которого она увидит и который будет ей покровительствовать. При встрече он не разочаровал её, покорив раз и навсегда.
Её любовь росла и зрела вместе с ней, и когда он впервые поцеловал её по-взрослому, как женщину, там, в беседке, она уже готова была принадлежать ему. Но духовник предупредил её о грехе любить женатого человека, это заставило Феодосию задуматься о будущем, уже не по-детски, а по-взрослому. Оказалось, что они не могут быть вместе. Тем не менее, когда Иоанн овдовел, когда появилась реальная надежда на их брак, она бежала от него в Рязань. Но бежала как раз именно потому, что надеялась и даже была почти уверена, что после траура великий князь пришлёт за ней сватов, позовёт её. Однако...
Когда заглушаемые изо всех сил рыдания истощили её силы, княжна обратилась к Божией Матери. Сначала она жаловалась ей, плакалась о своём горе, а потом начала спрашивать, отчего же Она, Дева Святая, не вступится за неё, сироту, почему не поможет ей жизнь устроить? Но лик Богоматери грустно, словно сочувствуя, смотрел на неё и молчал. Тогда Феодосия вновь принималась плакать, — в этом состоянии и застал её долгожданный гость.
Княжна отучила слуг прислуживать ей по вечерам, и потому, как правило, в позднее время на втором этаже терема, где она жила, было пустынно, посторонние сюда не поднимались. Хотя государь давно уже никого и ничего не боялся, он всё-таки не желал лишних разговоров о себе и своей возлюбленной. Они знали, что об их отношениях догадывается сестра Анна, возможно, что-то знает и Мария Ярославна, но пока всё это не мешало им и было неважным, незначительным, хотя и рождало иногда определённую тревогу.
Он, как обычно, стукнул пару раз в тяжёлую дубовую, изукрашенную резьбой дверь и, не дожидаясь ответа, отворил её. Феодосия не заторопилась, как обычно, ему навстречу, передняя палата была тёмной и пустой. Заперев по обыкновению за собой дверь и неслышно ступая мягкими домашними башмаками, Иоанн направился в слабоосвещённую опочивальню и уже по пути услышал подозрительные всхлипывания. Горела лишь одна свеча в высоком серебряном подсвечнике, и от лёгкого колебания её пламени в дальних углах комнаты вздрагивали, будто живые, тени.
Едва увидев лежащую вниз лицом перед иконами княжну, понял: она всё знает о его предполагаемом браке. Об этом говорила вся её отчаянная поза, плач, зажатое руками лицо. Услышав шаги, она медленно приподнялась, повернула голову, посмотрела на него. Потом так же неспешно встала, сделала шаг в его сторону и припала к его груди. Она не плакала больше, не жаловалась, только хрупкое тело её и плечи продолжали вздрагивать. Он был готов к упрёкам, к слезам, к чему угодно другому, но она всем видом своим просто просила пожалеть её и совсем обезоруживала этим. И, действительно, ему стало отчаянно жаль её. Иоанн гладил русую, аккуратно причёсанную головку с одной, заплетённой по-девичьи полураспущенной косой, потом оторвал от себя её лицо, пытаясь заглянуть в глаза. Потрогал её мокрые щёки, попросил:
— Ну посмотри на меня!
Она с трудом разомкнула свои чуть припухшие веки, и рядом с его лицом засветились два ярких, показавшихся ему на мгновение в полутьме чужими, глаза.
— Мне теперь в монастырь? — едва шевеля губами, спросила она.
— О чём ты говоришь, девочка моя? Разве тебя ничего больше не волнует? Ты же знаешь, ты всегда вольна была в выборе. Ты можешь и здесь у матушки остаться, и в Рязань вернуться к брату. Я ведь для него и для твоей земли всё сделал, что мог. Можешь даже и замуж выйти, если пожелаешь — мне трудно это представить, но ради тебя я сам сватом буду, — попытался пошутить он. — А коли захочешь, ступай в монастырь. Нигде без моей поддержки не окажешься, никому тебя в обиду не дам.
— А куда мне пойти, если жить без тебя не хочется? А? — спросила она, в упор глядя на него, и на этот раз в её глазах блеснуло что-то живое.
— Ты с ума сошла? Зачем о глупостях говорить?
— Что же мне делать, если ни о чём другом не могу думать? — прошептала она и снова прильнула к его широкой груди.
Он, утешая её, обнял обеими руками, погладил по голове: — Не горюй понапрасну. С чего ты взяла, что дело о моей женитьбе уже решено? Разве я сватов посылал? Да нет же! И не собираюсь пока! Куда мне спешить — наследник есть.
