Под немецким ярмом - Василий Петрович Авенариус
— Подлинно esclavage! — вскричала Анна Леопольдовна, срывая с себя цепь и бросая ее на пол. — Для того только мне ее и навесили, что бы я никогда, никогда не забывала, что стала отныне невольницей!
Лилли подняла цепь с полу и, по молчаливому знаку Юлианы, отнесла на стол. Во время предшествовавшего разговора она имела полный досуг рассмотреть цесаревну. Юлиана не даром назвала последнюю «обворожительной». Хотя черты лица ее и не принадлежали к числу так-называемых «классических», но овал их был очень мягок и изящен, а кожа от природы такой нежности и белизны, что не нуждалась ни в какой искусственной косметике. Привлекательный облик обрамливался спускавшимися на пышные плечи локонами русых, с золотистым отливом, волос, с искрящеюся над челом бриллиантовой диадемой. Но ярче всяких бриллиантов искрились под соболиною бровью жгучие глаза, дарившие всех и каждого, "как рублем", такою пленительною улыбкой, что обаянию ее подпадали одинаково и сильный, и прекрасный пол.
"Неужели ей уже тридцатый год? — думала Лилли, не отрывая восхищенного взора от царственной красавицы. — Она, право же, свежее каждой из нас"…
И взор девочки, сравнивая, скользнул в сторону юной спутницы цесаревны, на которую до того она почти не обращала внимание, но на которую теперь невольно также загляделась.
— Что вы так смотрите на меня? — с улыбкой спросила та, подходя к ней, и взяла ее под руку. — Отойдемте-ка подальше.
— Простите, что я так смотрела… — извинилась Лилли. — Но y вас такое удивительное, точно фамильное сходство…
— С кем? с моей кузиной?
— С кузиной?
— Ну да, с цесаревной: ведь я же — Аннет Скавронская. Отец мой, граф Карл Скавронский, был родной брат императрицы Екатерины Алексеевны. А вы ведь баронесса Лилли Врангель?
— Да… Но от кого вы, графиня, могли слышать про меня?
— Как не слыхать про такую прелесть! Слухом земля полнится, — улыбнулась опять в ответ Скавронская. — Нет, милая Лилли, вы не конфузьтесь; я говорю чистую правду. Мне давно хотелось познакомиться с вами; y меня нет ведь никого для конфиденции; а вас все так хвалят… Хотите, подружимтесь?
— Помилуйте, графиня… Я же только младшая камер-юнгфера принцессы…
— Да и я тоже год тому назад была в роде как бы камер-юнгферы y моей кузины. Вам сколько теперь лет? Пятнадцать?
— Да, с половиной.
— Ну, а мне… с тремя половинками! рассмеелась Скавронская. — Вы ведь атташированы уже к принцессе. Через год вас точно так же сделают фрейлиной, да еще чьей? наследницы престола! Ну, что же, хотите иметь меня подругой?
— Я была бы счастлива, графиня…
— «Графиня»! А мне называть вас, не правда ли, «баронессой»? Нет, давайте говорить сейчас друг другу «ты». Хорошо?
— Хорошо. Но по имени как мне называть вас?
— Опять «вас»! Называй меня просто «Аннет», а я тебя буду называть «Лилли». Какое хорошенькое имя! Совсем по тебе: ведь ты настоящая полевая лилие, — не то, что твоя гувернерка.
— Какая гувернерка?
— Да Менгденша. Это уж не полевой цветок, а оранжерейный, махровый, без всякого полевого аромата.
Лилли с опаской оглянулась на Юлиану; но та не желала пропустить ничего из беседы принцессы с цесаревной, и ей было не до новых двух подруг.
— Да, все говорят, что мы с кузиной похожи друг на друга, — продолжала болтать Скавронская. — Но куда уж мне против нее! Даже когда она сериозна, глаза ее светятся… А если б ты видела, как она танцует! Это — сама Терпсихора. Да вот на придворных балах ты скоро ужо увидишь.
— Да я еще не придворная дама! — вздохнула Лилли. — Даже на свадьбе принцессы мне нельзя быть.
— Это-то правда… Но под самый конец, в воскресенье, будет большой публичный маскарад с танцами. В маске туда тебя, пожалуй, пустят; я попрошу за тебя. Это будет такое великолепие, что ни в сказке сказать, ни пером описать, прямая мажесте. Для меня этот маскарад имеет еще особое значение… Вот идее-то!
— Какая идее?
Не отвечая, Скавронская подвела Лилли к простеночному зеркалу.
— Смотри-ка: мы с тобой ведь почти одного роста.
— Да что ты задумала, Аннет?
— А вот что, слушай. Только, милая, ради Бога, ни слова своей Менгденше!
— О, я — могила. Но, может быть, это что-нибудь нехорошее?
— Напротив, очень даже хорошее… Мне надо в танцах непременно поговорить с одним человеком. Но долго с одним и тем же кавалером танцовать нельзя; поэтому мы с тобой обменяемся потом костюмами…
— Ах ты, Господи! — вырвалось y Лилли, да так громко, что цесаревна оглянулась и спросила, что y них там такое.
— Да вот Лилли хотелось бы ужасно быть на большом маскараде после свадьбы принцессы, — отвечала Скавронская и подвела подругу за руку к Анне Леопольдовне: — Ваше высочество, великодушнейшая из принцесс! слезно умоляем вас взять ее также с собой на тот маскарад!
Принцесса обернулась к своей фрейлине:
— Как ты полагаешь, Юлиана?
— Невозможно, ваше высочество, — отвечала та, — Лилли — младшая камер-юнгфера…
— А старших нельзя тоже допустить туда вместе с нею?
— Это было бы против регламента: если допускать на придворные празднества, как равноправных гостей, лиц из низшего персонала, то что же станется с самыми празднествами, на которые приглашены все иностранные посланники? Вы знаете, как строго ее величество относится в этих случаях к этикету. Притом для ваших камер-юнгфер нельзя было бы делать исключение: камер-юнгферам самой государыни пришлось бы тоже дозволить быть на маскараде; на всех пришлось бы шить маскарадные платья…
— Правда, правда, — согласилась Анна Леопольдовна: — на всех это вышло бы слишком дорого, а расходов теперь и без того такая масса…
— Простите, принцесса, — еще убедительнее зоговорила Скавронская. — Ho o всех камер-юнгферах y нас не было и речи. Мы говорим только об одной Лилли; она y нас ведь не простая камер-юнгфера, а ближайшая кандидатка во фрейлины.
— В самом деле, моя дорогая, — поддержала ее тут и цесаревна: — отчего бы нам не доставить девочкам невинного удовольствие попрыгать там вместе? Ведь маскарадный костюм какой-нибудь швейцарки, например, обойдется не Бог-весть в какую сумму.
Анна Леопольдовна переглянулась опять с своей фавориткой. Та, однако, все еще не совсем поддавалась и ответила за нее:
— Во всяком случае, надо получить сперва согласие обер-гофмаршала, который уже испросит разрешение государыни императрицы.
— Ну, все это пустая формальность, и я вполне уверена, милая баронесса, что вы, если захотите, сумеете уговорить Левенвольде, — сказала Елисавета Петровна, приподнимаясь с канапе, и стала прощаться с принцессой.
Скавронская воспользовалась этим моментом, чтобы шепнуть Лилли:
— Ты будешь,
