Питер Хутхаузен - Враждебные воды

— Стрельба в расчетное место цели! Акустики! Приготовиться дать импульс, мощность пятьдесят процентов! Вполсилы.

— Не понял? — начальник РТС Киселев взглянул на командира так, как будто приказ был отдан на языке урду. Применение активного импульса в мирное время было вещью неслыханной. Направленный звуковой луч использовался для поиска цели только в чрезвычайной ситуации. Но Британов устал быть для умных американцев просто тупой, неповоротливой целью. Он хотел, чтобы тот, другой, кем бы он ни был, знал, что его тоже можно побить. Пусть это будет редкой удачей. Дать ему понять, что это возможно, только и всего.

— Готов активный тракт замера дистанции!

— Контрольный замер по пеленгу двести! Дать посылку!

Пинг!

Резкий, высокочастотный звук эхом прокатился по носовым отсекам лодки, вторя звуковой волне, посланной в море носовым излучателем.

Семь секунд спустя к ним вернулся ослабевший, но отчетливый ответ:

Понг!

— Пеленг двести восемь, дистанция тринадцать кабельтов! Контакт восстановлен! — раздался ликующий крик акустика.

Британов непроизвольно поднял и резко опустил руку:

— Торпедные аппараты, условно — ПЛИ! Повторный импульс, мощность — полная! Давай!!!

“Аугуста”

— Боже милостивый, — сказал Вон Сускил. Он сморщился так, будто ему только что влепили пощечину. Отраженный звук замер вдали. — Акустик, насколько сильным был этот импульс?

— Достаточный, чтобы засечь нас. Мы подошли слишком близко.

Еще один, более мощный импульс со звоном ударил в корпус лодки и разбил последние сомнения. Этот напористый шельмец поймал его на мушку! Как, черт его подери, он у знал, что мы находимся здесь? — Старпом, уходим на восток. От этого шутника лучше держаться подальше. И побыстрее.

— Есть, сэр. Курс ноль-девять-ноль. Ход двадцать узлов.

— Они уходят от нас, — доложил акустик.

— Опишем круг и зайдем с тыла, — сказал Вон Сускил. Он откашлялся. — Ладно, ребята. Этот раунд мы проиграли.

К-219

— Лодка по пеленгу двести семнадцать, они увеличили ход и уходят на восток!

— Ага! Не нравится! Мы проучили их! — Радостные крики наполнили центральный пост.

— Может быть, — сказал Британов. Он улыбался. Напряжение, царившее на ГКП минуту назад, спало. Он подмигнул Красильникову и поднял вверх большой палец. Затем отдал распоряжение старпому:

— Пора и нам сваливать отсюда. Рассчитать курс и скорость отрыва из района контакта. Займите исходную глубину сорок шесть метров.

— Есть, товарищ командир! — ответил Владимиров. В его голосе слышалось гораздо больше энтузиазма, чем обычно.

— Акустики, — сказал Британов, — скопируйте мне эту запись. Будем использовать ее для опознания противника. Вероятно, это была лодка класса “Лос-Анджелес”.

— Есть, товарищ командир!

— Видите? На боевом патрулировании не всегда бывает скучно, — сказал Британов. — Теперь, когда мы вернемся домой, у нас будет что рассказать.

Кстати, а где вахтенный офицер Петрачков? И почему я должен выполнять его обязанности?

К-219, четвертый ракетный отсёк

В это время Петрачкову и его ракетчикам было глубоко наплевать на все американские лодки, вместе взятые, и на “Аугусту” в частности. С погружением на глубину сто пятьдесят метров протечки в шестой шахте резко увеличились.

Стало окончательно ясно, что течь в шахте с увеличением глубины представляет реальную угрозу живучести подлодки.

Но и теперь Петрачков бездумно сделал запись в журнале технической эксплуатации ракетного комплекса: “Проведены ежемесячные регламентные проверки всех систем ракетного комплекса — замечаний нет”. Спустя пять минут прозвучал лживый доклад командиру, и он спокойно заступил на вахту. Ситуация в четвертом отсеке явно выходила из-под контроля.

После проворачивания арматуры ракетных шахт 25 сентября 1986 года по чьей-то халатности остался недозакрытым клапан орошения по шахте № 6. Учитывая негерметичность клапана первой дозы орошения, выявленную еще в базе, но не устраненную до этого момента, забортная вода сначала заполнила трубопровод орошения, а затем через клапан орошения КШ-4 начала поступать в шахту № 6. По нашим расчетам, для полного затопления шахты (при негерметичности клапана 0,8 литра в минуту) понадобилось 7 суток…

Глава 4

Никакого предчувствия беды у меня не было. Все шло нормально, в обычном ритме. Тридцать суток в море — хорошая школа. Слава Богу, что все это не произошло раньше.

К-219, Саргассово море, 480 миль к востоку от Бермудских островов, 3 октября, день тридцатый

Британов сидел в своем кресле, отхлебывая из стакана чай. Пить горячий чай на ночной вахте давно уже стало укоренившейся привычкой. И, хотя корабельные часы показывали три часа утра по московскому времени, спать не хотелось. Организм командира давно перестроился на новый биологический ритм — его утро начиналось в полночь.

Распорядок дня подчинялся только расписанию вахт. Считалось, что хуже всех третьей боевой смене: им приходилось не только нести вахту с 8 до 12 и с 20 до 24, но и вместе с остальными заниматься боевой подготовкой “днем” — с 13 до 18 часов. В конце концов Британов разрешил им дополнительно отдыхать после 16.00 до вечерней вахты. Это было разумно — кому нужны сонные мухи на вахте?

Понятия дня и ночи перестали существовать в привычном образе. Никого не интересовало, что сейчас над ними — луна или солнце. Разве что штурмана и командира — от времени суток зависел выбор всплытия на сеанс связи и способ определения своего места в океане. Точность места была жестко регламентирована, ведь от нее зависит и точность наведения ракетных боеголовок.

Именно поэтому Британов гораздо чаще контролировал работу штурманов, чем ракетчиков. Сложившийся стереотип мышления был предельно прост — до боевых пусков ракет, скорее всего, дело не дойдет, а за каждый лишний кабельтов “невязки” по головке не погладят.

Командира и штурмана, “потерявшихся” в море, наказывали беспощадно, вплоть до снятия с должности.

График всплытия под перископ на сеанс связи и определения места Британов держал только в своей голове, стараясь придать ему незакономерный, а значит, и не прогнозируемый для противника характер. Ночь и шторм — самое подходящее время.

Британов взглянул на штурманскую карту.

Двигаясь на глубине, находясь на расстоянии тысячи двухсот морских миль к юго-востоку от Нью-Йорка, К-219 должна была вскоре взять курс на юг, к своему второму, южному району боевого патрулирования, расположенному прямо на широте Майами. Первая неделя патрулирования в северном квадрате подходила к концу.

— Радисты, штурман! Будем всплывать на сеанс связи в 04.55! Местное время?

— Полночь, товарищ командир!

— Слава Богу, их летчики как раз спят или пьянствуют в борделях Флориды и, надеюсь, не будут нам мешать. Штурман! Есть ли для нас в это время хороший навигационный спутник?

— Так точно, очень даже прекрасный спутник.

— Вот по нему и определишь точное место. Марков! Твои радисты готовы?

— Мы как юные пионеры — всегда готовы!

Британов знал, что не все американские летчики спят в эту ночь, но очень надеялся на свое везение. И хотя денег на топливо противник не жалеет, так далеко, скорее всего, самолет посылать не будут. Надводных противолодочных кораблей вблизи пока не просматривается, значит, более всего следует опасаться их лодок-охотников.

Тем более после недавнего щелчка по носу, в прямом смысле этого слова, самоуверенный американский командир лодки наверняка захочет отыграться и затихарился где-то рядом.

Британов хорошо понимал, что до сих пор им сказочно везло. Захватить врасплох американскую лодку было делом почти неслыханным. Так что это патрулирование станет показательным не только потому, что один из матросов свалился с приступом аппендицита. Хирургическая операция на лодке всегда рискованна, профессора-консультанта за спиной нет, а роль медсестры исполнял мичман Саша Байдин. Но молодой врач Игорь Кочергин оказался отличным хирургом, и все обошлось.

Самое большое удовлетворение Британов испытывал от таких маленьких профессиональных побед. Он с особой симпатией относился к тем членам своего экипажа, которые могли и умели брать ответственность на себя. Теперь для него в один ряд с ветеранами Азнабаевым, Красильниковым, Капитульским, Марковым встал и лейтенант Кочергин.

В советском подводном флоте всегда существовало неписаное правило — если есть возможность быстро эвакуировать больного на берег или на большой корабль с хорошим госпиталем — надо это делать. Жизнь человека в этом случае ставилась превыше всегo. И, случись это у своих берегов, Британов непременно так бы и сделал. Но в Атлантике помощи ждать было не от кого. Рядом были только враги.