Вилен Хацкевич - Как говорил старик Ольшанский...
Шмилык медленно, зевая, направился к Мирсакову. Как точно подметил старик Ольшанский, «все артерии у Шмилыка были сонные».
— Ну? — спросил он у Миши.
— Что слышно?
— Э, что может быть слышно… Скажу вам по совести, если я когда-нибудь умру из-за бабы, так разве что от смеха… Моя Сара совсем рехнулась на старости лет. Она хочет иметь свою уборную у нас в квартире. Это в наших-то тринадцати метрах при пяти живых душах. Ведро ее уже не устраивает. Принцесса великая нашлась!..
Мухи, обсевшие переполненное ведро, недовольно зажужжали, когда Шмилык, перекосясь от тяжести, двинулся в конец двора к уборной, стараясь не расхлюпать его содержимое. «Каждый человек имеет свои неприятности», — подумал Миша.
— Миша, иди уже в квартиру, он уже горячий, — послышался голос Мани.
— Уже иду, Маня. «Тюх-тюх-тюх-тюх, разгорелся наш утюг…» Маня, а ты не хочешь иметь свою собственную уборную?
— Хочу, Миша.
— И ты хочешь смерти Шмилыка? Тогда поговори с Сарой.
***За окном зима. На улицах безлюдно. Работают снегоуборочные машины, нарушая рокотом своих моторов тишину зимней ночи. А снег все валит и валит… Вилька с Борькой лежат в одной кровати. Сегодня Вилька ночует у него. Так бывает всегда, когда мать Борьки уезжает к старшей дочери в Воронеж. Они лежат с открытыми глазами. Уже обо всем переговорили, обо всем рассказали. Пора бы и спать. Но спать почему-то не хочется. Борька поворачивается, и Вилька чувствует его дыхание на своем лице.
— Слушай, Вилька, тебе наши девочки нравятся?
— Нравятся. Ну, не все, конечно, но у нас есть и хорошие… А что?
— А Люська Голубчик хорошая? Она…
Он делает паузу и потом, видя, что Вилька молчит, продолжает:
— Она хорошая, умная! Мне кажется, что я ее даже люблю… Я все время о ней думаю. Вот даже сейчас…
— Так, может, мне уйти? — шутит Вилька, и они громко смеются.
Смех обрывает настойчивый, возмущенный стук в стенку.
— Это соседи. Мы им спать мешаем. Давай потише, — шепчет Борька. И они замолкают. Девчонки… Люська Голубчик… Да, она, действительно, славная… И Вилька мысленно сравнивает ее со своей Галчей, с которой уже шесть лет занимается в одном классе и с которой уже давно-давно не сводит глаз. Он даже боится ее. Потому что, когда ее видит, не знает, как себя вести, что с собой делать, не может произнести ни слова… Даже отвечая урок, старается не смотреть в ее сторону. А то было уже однажды…
Она такая красивая, стройная, с большими, чуть-чуть раскосыми глазами. С ребятами она дел не имеет. Всегда и всюду она только со своей Зинкой. И сидят они вместе за одной партой еще с первого класса. В школу они приходят за пятерками. Все их всегда хвалят, в пример другим ставят… А у него трояков в дневнике куча. А вчера математичка еще «пару» влепила… Какая уж тут любовь?!
— А тебе Галка нравится. И не думай, что этого никто не замечает. И просто глупо скрывать это от человека, который знает тебя почти всю жизнь, считается твоим лучшим другом, спит с тобой в одной кровати…
Кто знает, что бы еще наговорил Борька (его явно прорвало), если бы не очередной стук в стенку и злой голос соседа:
— Дайте спать, сплетники проклятые! Замолчите, наконец!..
— Ну, ладно, давай в самом деле спать, а то, чего доброго, еще телеграмму матери пошлет. Мол, мадам Соловейчик-Тартаковская, из-за ваших головорезов житья мне нету… Знаю я этого гада, он на все способен, — проговорил Борька и повернулся к стене.
Да, надо спать. Тикают часы. За окном идет снег. Где-то на чердаке противно воет кошка… Или кот… Может быть, это Грузин. Грузин — это Борькин кот, которым он чистит ботинки, когда идет в школу. Громадный, пушистый… Это из-за него на прошлой неделе сыр-бор разгорелся. Старик Ольшанский смеялся до упаду. В нашем гастрономе из подсобки стала исчезать колбаса. Дядя Рак с ног сбился. Вора искал. А это, оказывается, Грузин колбасу домой кольцами таскал. А Борька думал, что это мать ему на пропитание колбаску подбрасывает (деньги соседям оставила, и они каждый день ее для него покупают)…
Не может Вилька уснуть…
— Борька, слышишь, Борька, а ты знаешь, почему я вчера опоздал на первый урок? Я, когда иду в школу, всегда встречаю Галку. Это бывает всегда, минут за десять до начала занятий. А вчера я вышел немного раньше. Постоял на углу. Без десяти, потом — без пяти… А ее все нет… Я ведь не знал, что она заболела… Борька, слышишь, Борька, я ведь ее тоже…
Но, странно, он уже не слышит, уснул… сплетник проклятый. Уснул… И как это ему удается? Ведь только что разговаривал, шумел, доказывал… И вот — сразу уснул… Конечно, у него порядок с душевными делами, — вот он и спит…
А лучше всего разглядывать Галку из коридора через щель в классной двери…
Сегодня воскресенье, и Вилька с Борькой на катке. Чудесный зимний день. Такой редко выпадает. Снежинки бриллиантовыми искорками переливаются в скупых лучах солнца и словно танцуют под музыку. «Догони, догони…» — несется из репродукторов. А людей-то сколько! Если посмотреть сверху, с трибун стадиона на залитые беговые дорожки, то увидишь огромное людское кольцо, этакую гигантскую живую букву «О». Здесь должны быть и их ребята. Но где их найти? Они уже часа три на катке, но никого не могут встретить. А вот сейчас и Борька куда-то потерялся. Лед сегодня был отличным. Сделав пару кругов, Вилька вышел на снег, чтобы отдохнули ноги. А вот и Борька! Да и не один. С ним какая-то девчонка. Вилька махнул ему рукой, и Борька на полном ходу, описав эффектную кривую, вылетел на снежный барьер. Лицо его пылало от мороза и удовольствия.
— Ну что, видел кого-нибудь из наших?
— Нет.
— Ты знаешь, здесь такие девочки! Предел! Я познакомился… Катается, зараза, здорово!.. Ну, я побежал, а то она ждет… Ты, это, не скучай…
Стемнело. На вышках засветились прожекторы. Заложив руки за спину, работая только ногами, Вилька медленно скользил по краю ледяной дорожки вдоль отдыхающих на невысоком барьере, отделявшем игровое поле и дорожки от зрительских трибун, запыхавшихся конькобежцев…
А вот девушка в красном свитере… Как она похожа на Галю! Наваждение какое-то… Он везде видел ее лицо, отовсюду слышал ее голос… Но ведь это Галя! Она, конечно же она! И она здесь!.. Вот здорово!.. Но почему она сидит среди этой шумной ватаги? Почему они ее держат?.. Она пытается вырваться… А этот длинный хочет ее поцеловать…
Все получилось как-то неожиданно. Вилька на полном ходу подлетел к барьеру и врезался в длинного. Длинный упал по ту сторону барьера. Вильку окружили со всех сторон. Длинный встал и, не пускаясь в объяснения, нанес резкий удар в переносицу, а один из этих типов, встав на четвереньки, лег под Вильку, и тот свалился, как подкошенный…
Вилька сидел в «грелке», потирая снегом разбитый нос. В тесной комнатушке было полно народу. Дверь почти не закрывалась, то впуская, то выпуская новую партию конькобежцев. Вокруг шум, смех, веселье… И отчего всем так весело?
А тут еще какая-то женщина, давая последние наставления своей маленькой дочери, говорила:
— Катайся осторожно, Ирочка, а то упадешь и разобьешь носик, как этот дядя… — И при этом указала на Вильку. Но девочка успокоила маму:
— Я не разобью носик, мамочка, ведь я умею кататься…
Снег, который Вилька прикладывал к носу, окрасился в красный цвет и тонкими струйками бежал по рукам…
— Эй, хлопец, ты что, и ночевать здесь будешь?
Вилька, подняв голову, увидал пожилую уборщицу, которая возила шваброй по мокрому полу. В «грелке», кроме нее, уже никого не было.
— Давай, давай, поторапливайся… Невеста уж заждалась тебя.
Вилька вскочил со скамейки и бросился к двери: одна нога — в ботинке с коньком, другая — в носке… Шлепнулась набок скамейка…
— Тю, самасшедший какой-то! — незло проговорила уборщица.
Они выходили из ворот стадиона. На Вилькином плече, связанные шнурками, болтались две пары коньков: его и Галины… Галины и его. Они шли молча, не глядя друг на друга, но было так хорошо, что Вильке хотелось заорать от радости, от счастья.
***7 ноября все суетились с утра. К празднику готовились уже давно, больше недели. Вилька и Яша не узнавали друг друга: чистые рубашки, отглаженные штаны, причесанные головы. Сегодня они с матерью шли к тете Шуре. Мать завернула в полотенце какие-то кастрюли, тарелки… И каждый, кто приходил к тете Шуре, что-то приносил с собой. А в результате, как сказал старик Ольшанский, получился шикарный праздничный стол на много персон: картошка жареная, картошка в мундире, селедочка, лук, салат всякий… Короче, все-все, что было у хозяйки и гостей.
Сели за стол. Из тар елки-репродуктора слышался марш и знакомый голос Левитана. В Москве шел военный парад. Мать ругнула Вильку и отобрала пирожок. Не спеши, мол, успеешь… Раздался стук в дверь, и в комнату вошли трое солдат. Тот, что постарше, усатый сержант, сказал:
