Юлиан Семенов - Синдром Гучкова
Руководителем группы, лютовавшей на ружейном заводе, был Владимир Феодосьевич Зайкин, небольшого росточка, крепенький, сыпавший северным говорком:
— Так ведь, Александр Иванович, вы, бога ради, и в наше положение войдите! Получен приказ товарища министра — как мы можем не выполнить его?! Это ж для нас закон, а он что паутина: шмель проскочит— муха увязнет! Отсюда и недовольство против нас рабочей массы… А она темна, не знает, куда гнет администрация, как ловчит, что прячет в строки отчетов, скрывая заработки свои от казны…
— То-то и закон, когда судья знаком, — хмуро улыбнулся Гучков, поставив перед собою задачу договориться с ревизорами добром. — Заводские шмели поболее иных чиновных мух радеют об нуждах фронта… В народе верно говорят: не бойся закона, бойся законника.
— Александр Иванович, чего ж меня, сирого, бояться?! Я ведь меньше путиловского мастера получаю! Семья едва-едва концы с концами сводит! Не преподавай жена иностранные языки, голодали б!
— А инженеру здешнему сколько Путилов платит?
— Столько же, сколько его превосходительству товарищу министра! Мы уж все подсчитали… Да еще премиальные! Он как сыр в масле катается, здешний инженер! Видите ли, на оборону работает! А мы на что? На дядю? Мы государеву казну соблюдаем! „
— Владимир Феодосьевич, я прекрасно знаю, сколь мизерны оклады нашего чиновничества…
Тот вздохнул:
— А сколько лет вы позором клеймите бюрократию?! Да, я — бюрократ, то бишь "человек стола"! Я за своим столом двадцать семь лет просидел и баклуши, прошу заметить, не бил!
— Между прочим, — Гучков внезапно побагровел, — баклушами в Костромской губернии называют болван, который готовят для токарной выработки щепной посуды! Не будем соревноваться в знании родного языка: как внук русского раба, я наш язык знаю из глубины, он во мне трепещет! Соблюдать интересы государства — значит делать все, чтобы фронт не имел недостачи в снарядах, патронах и винтовках! Мы на вражеские окопы безоружных солдат гоним: "Отбей в бою у неприятеля!" А производят эти винтовки здешние рабочие! А они — после начала вашей ревизии — стали волынить!
— Убогого одна нужда гнетет, скупого две, — отрезал Владимир Феодосьевич. — Я и о рабочем человеке думаю, и о здоровье государственного бюджета!
— А есть он у нас, бюджет этот самый?
— Какой-никакой, а есть! Иначе б держава развалилась.
— Считаете, что еще не развалилась? Ладно, чего нам препираться, Владимир Феодосьевич, я в ваше положение вошел, сострадаю вам, но зачем вы открыто ставите перед администрацией вопрос, чтоб премиальные рабочим урезать в три раза? Инфляция такова, что рабочим не то что на мясо — на хлеб и мыло будет с трудом хватать…
— Хотите, чтоб мы до конца обесценили рубль, Александр Иванович?
— Слава богу, хоть честно сказали: "до конца”… Мы с вами никогда не сговоримся… Я придерживаюсь такого мнения, что в нонешней грозовой ситуации надо любым путем накормить рабочих… Любым… Иначе они сами склады разобьют и двери банков выломают.
— В пятом году пытались… Пусть сейчас попробуют…
— Спаси нас от этого, господь, сохрани и помилуй… Нас с вами на столбах вздернут, Владимир Феодосьевич… Именно так… И вешать будут за то, что вы в вицмундире, пусть и заношенном, лоснящемся от времени, а меня — потому что стоял за монархию. Я человек открытый, пришел к вам с добром: либо вы прекратите травлю администрации и перестанете пугать рабочих снижением премий, либо я прекращу сдерживать нашу прессу: вас обвинят в намеренном антигосударственном злоумышлении.
— Пугать меня не надо, Александр Иванович… Мне терять нечего — сам полунищий. Договоритесь с директором моего департамента — с радостью и милой душой вернусь к себе за стол в министерство. Не сможете — уж не гневайтесь, я человек подневольный…
(А в это время новый министр внутренних дел Протопопов отдал тайный приказ стягивать в Петроград шестьсот пулеметов, устанавливать их на крышах стратегических зданий с большим сектором обстрела, не мешать рабочим агитаторам поднимать людей на демонстрацию и готовить жандармерию к беспощадной стрельбе по смутьянам.)
…Директором департамента оказался Игорь Васильевич Лошаков, в генеральском звании, правовед и финансист.
— Ах, Александр Иванович, да я под каждым вашим словом готов подписаться! Согласен, трещим по всем швам! Ситуация критическая, все верно! Но постарайтесь понять наше положение: в казначействе, где день и ночь печатают ассигнации, типографские станки раскалены добела! Если так дело и дальше пойдет — купюрами вскорости станут заместо обоев комнаты обклеивать! Как раз на вас, на ваши военнопромышленные комитеты, на рабочую группу Гвоздева у меня была надежда!
— У меня тоже, Игорь Васильевич, так ведь группу только что посадили! И пресса будет еще больше травить за это правительство, и правильно станет делать: обезглавить умеренное рабочее движение, отдав массы в руки эсеров Керенского и ленинского агитатора Шляпникова! Уму непостижимо! А если сейчас контрольно-ревизионная комиссия вынесет постановление, по коему выплаты рабочим премиальных за сверхурочные будут снижены, я за ситуацию отвечать не смогу, случится взрыв.
— Совершенно с вами согласен. Я представляю себе реакцию рабочего люда: ему про инфляцию и государственные нужды на оборону не объяснишь, а пуще его бабе, у которой на руках малые дети… Что предложите сделать?
— Немедленно отозвать контрольно-ревизионные комиссии с заводов! Не до контроля! Лишь бы давали снаряжение для армии!
— А как сведем бюджет, Александр Иванович? Вы же знаете, каков у нас дефицит бюджета…
— Знаю, но сейчас надо брать любой заем за границей, открыто объяснять союзникам, что, если они не помогут, Россия выйдет из войны и им придется платить вдесятеро больше из своих бюджетов, чтобы сдержать немца, у которого развяжутся руки на востоке… Главное — насытить внутренний рынок продуктами питания и первого спроса! Нельзя далее злоупотреблять долготерпением народа! Мы трагично терпеливы, унизительно терпеливы, но сколько ж можно играть на этой ужасающей слабости нации?!
— Александр Иванович, я ваш союзник. Если министр скажет мне… Пусть не говорит, ладно, пусть хоть намекнет на то, что ревизии надо приостановить — я это сделаю сей же миг, этим же вечером мои янычары вернутся в департамент, этим же! И подскажите министру, что если я не прибавлю им хоть малость к окладу… Люди прозябают в нужде, а когда государев чиновник недоедает, жди беды… Это пострашнее открытого бунта… Это имперский саботаж, Александр Иванович…
Министр торговли и промышленности, гофмейстер, князь Всеволод Николаевич Шаховской, потомок декабристов, сын одного из управляющих государственным банком империи, принял Гучкова, как и полагается, со сдержанным, но в то же время искренним корпоративным дружеством (оба как-никак миллионщики), попросил секретаря приготовить кофе и после обязательных в таких случаях пристрельных обменов ничего не значащими вопросами приготовился слушать Гучкова, хотя от директора департамента Игоря Васильевича получил подробнейшую информацию о беседе и прекрасным образом был подготовлен к ответам на все возможные вопросы "промышленно-капиталистического бунтаря".
Вглядываясь в осунувшееся, породистое лицо Гучкова, согласно, с дружеским сочувствием кивая Александру Ивановичу, князь вспоминал, как совсем недавно он молил государя ни в коем случае не пускать этого крайне опасного человека в состав кабинета министров, поскольку поступки его непредсказуемы и совершенно нельзя быть убежденным в том, что министерский портфель понудит его соблюдать осторожность в публичном выражении своих мыслей.
Видя, что государь, как обычно, согласно кивает головой, не говорит ни "да" ни "нет", все пытается сгладить и примирить, Шаховской, слыхавший о предложении ввести Гучкова в правительство от единственного "столыпинца" в кабинете Кривошеина, нажал: "Совместная работа с республиканским якобинцем невозможна, тем более если его друг генерал Поливанов возглавит военное министерство — вся сила окажется у них в руках". Государь снова ничего не ответил, по-прежнему загадочно улыбаясь, задал ничего не значащие вопросы, и только в самом конце аудиенции сухо заметил: "Гучков — мой личный враг, князь. Никогда он не будет в правительстве, это невозможно".
— Ах, милый Александр Иванович, — выслушав Гучкова, мягко ответил князь, — до чего же я сочувствую всему тому, что вы сказали! Вы словно бы мысли мои читаете… Но поскольку именно вы с Пал Николаичем Милюковым требуете ответственного министерства, не начать ли нам всерьез думать о нем, поручив министру Протопопову отвечать за порядок в столицах? Мне — за бюджет. Вам — за размещение военных заказов на заводах?
