Евгений Сухов - Кандалы для лиходея

– А-а, – протянул он. – А сам ты где обитаешь?

– Здесь, во флигеле, – ответил Самсон Николаевич. – Я же не граф Виельгорский, поэтому мое место – здесь.

– Перестань, – скривился Ираклий Акакиевич. – При чем тут граф или не граф? Перед Богом все люди равны.

– Ну, то перед Богом, – посмотрел на полицианта управляющий. – А здесь, на земле, немного иначе. Разве нет?

– Может, ты и прав, – становой перевел взгляд на полупустой графин и предложил: – Давай за тебя выпьем!

– Давай, – улыбнулся Козицкий. – А потом за тебя, идет?

– Договорились, – ответил пристав Винник и улыбнулся в ответ…

Тем временем исправник Уфимцев проводил дознание с лодочником Якимом. Он перевозил главноуправляющего Попова на лодке через реку Павловку к железнодорожной станции и, стало быть, видел Попова последним, не считая билетного кассира «железки» (как звали железную дорогу обыватели) и пассажиров поезда. Но лодочник знал, что Попов – это Попов, а все остальные и ведать не ведали, кто он таков. Оттого Яким был основным и единственным свидетелем того, что главноуправляющий все же выехал из имения Павловское.

– Так я уже говорил, что перевез господина Попова через реку, опосля чего он отправился к железке. Даже письменные показания давал, – обиженно добавил лодочник и посмотрел прямо в глаза исправнику.

– Ничего, расскажите мне еще раз, – убедительно произнес Уфимцев, доставая памятную книжку для записи. – И все с самого начала и по порядку.

– Да что по порядку-то? – отвел взор от исправника лодочник. – Мы уговорились еще с вечера, что поутру я его свезу на тот берег Павловки. Ну, и свез.

– Когда это было? – задал вопрос Уфимцев.

– Седьмого мая, – твердо ответил лодочник. Как-то даже слишком твердо. Так отвечает урок прилежный ученик, который заучил его наизусть и в знаниях своих ничуть не сомневается.

– В котором часу вы с ним встретились? – задал новый вопрос исправник.

– Вот этого я сказать не могу, поскольку наручных часов не имею, – опять слишком твердо ответил лодочник.

– Хорошо. Это было семь часов утра, восемь, девять? – спросил Уфимцев.

– Верно, что-то около девяти. Солнце было уже высоко, – немного подумав, ответил лодочник.

– А припомни, братец, главноуправляющий был как-то взволнован? Или, может быть, зол? Или, напротив, пребывал в хорошем расположении духа? – черкнул что-то в памятную книжку исправник.

– Да нет, как обычно, – промолвил Яким безо всяких интонаций.

– Что значит, как обычно? – заинтересовался Уфимцев.

– А то и значит, – ответил лодочник. – Обнокновенно он выглядел. Как в прошлом годе. И позапрошлом.

– Так вы не первый раз его через реку перевозили? – снова сделал запись в памятной книжке исправник.

– А я о чем вам талдычу? – слегка рассерженно ответил лодочник. – Я его завсегда, когда он в Павловское с ревизией приезжает, через реку на лодке своей перевожу.

– Так, хорошо, – подвел черту этой части дознания Уфимцев. – А с собой у главноуправляющего Попова что-то было? Саквояж, чемодан, баул какой-нибудь?

Лодочник слегка улыбнулся:

– Баре, мил-человек, они с баулами не ходют. Они с портфелями ходют или с саквояжами.

– Ну, хорошо. Что у него было в руках? – раздражаясь, спросил исправник.

– Как обычно, саквояж, – просто ответил лодочник.

– Опять как обычно? – посмотрел на лодочника Уфимцев.

– Именно так, господин исправник, – кивнул в подтверждение своих слов Яким. – Господин Попов завсегда с одним и тем же саквояжем инспектировать нашего управляющего приезжает. Там у него бумаги деловые и деньги…

– Деньги? – надолго задержал на лодочнике взгляд Уфимцев. – Какие деньги?

– Так это, от имения деньги. Для графа. Господин Попов их каженный год в мае месяце собирать приезжает, – пояснил Яким.

– И кто знает, что Попов в саквояже деньги возит? – быстро спросил Уфимцев.

– Да все, почитай, знают на селе, – не раздумывая, ответил лодочник. – Даже мальцы сопливые о том ведают… Никакая это не тайна.

Уфимцев замолчал. А что, если на том бережку Павловки Попова поджидали злоумышленники? В Павловском было всем известно, что главноуправляющий везет в саквояже деньги. Лодочник переправил его на тот берег, до железнодорожной станции имеется какое-то расстояние, и вот на пути к ней на Попова и напали. Саквояж с деньгами отобрали, а самого Попова… убили, да и закопали где-то в окрестности. Стало быть, труп Попова следует искать именно там, за рекой…

– А этот ваш управляющий, Самсон Николаевич Козицкий, что он за человек? – осторожно спросил Уфимцев и приметил, как пальцы у лодочника чуть дрогнули.

– Человек как человек, – как показалось Уфимцеву, нехотя ответил Яким. – Два уха, два глаза, нос… Что еще сказать?

– Ты мне здесь не умничай, – жестко произнес уездный исправник, желая поставить на место зарвавшегося лодочника. – Отвечай ясно, понятно и по существу вопроса.

– Обычный человек, – опять словно из-под палки ответил лодочник. – Строгий только очень.

– Что значит – строгий? – спросил Уфимцев.

– Ну, строгий, – посмотрел лодочник на уездного исправника немного удивленно. – Потому что спуску никому не дает.

– А на том берегу Павловки Попова никто не встречал? – задал новый вопрос исправник.

– Нет, не встречал никто, – ответил лодочник. – Они завсегда одне ездиют.

– И не боялся?

– Выходит, что не боялся.

Записав показания Якима в свою памятную книжку, Уфимцев велел готовить лодку.

На противоположный берег Павловки он переправился вместе с урядником Гатауллиным. До самого вечера они обшаривали кусты, овраги и балки по пути к железнодорожной станции, но трупа Попова не обнаружили. Не приметили они и места, где можно было бы спрятать тело. Не было обнаружено свежих раскопов или ям, в которые можно было бы закопать труп. В общем, все обыкновенно.

– Значит, так, – подвел итог своим действиям Уфимцев. – Либо Попов все же сел на поезд и уехал, либо из имения Павловское он не выезжал вовсе.

– Итэ шито же: палущаеца, лудошник вырет? – спросил с татарским акцентом его урядник Гатауллин.

– Все может быть, – ответил Уфимцев. – Может, он с этим Козицким в сговоре.

– Инытереснэ, – произнес Гатауллин.

– Интересно, – согласился Павел Ильич.

Эти опасения подтвердились на железнодорожной станции. Никто человека с саквояжем, описываемой исправником Уфимцевым внешности либо не видел, либо не помнил. В кассе, где продавали билеты на поезд, тоже ничего определенного узнать не удалось. Кассир, по его словам, хорошо запоминавший лица покупавших у него билеты, человека, похожего по наружности на Попова, также не видел. И опасение исправника в том, что главноуправляющий из имения Павловское не выезжал, выросло в стойкое подозрение, сформировавшееся вскоре в четкую версию: главноуправляющего Илью Яковлевича Попова убили прямо в имении, а труп весьма надежно спрятали. И управляющий Козицкий к данному преступлению, несомненно (косвенно или явно), причастен. Только вот как это доказать?

Теперь вся надежда была на станового пристава Винника, «работающего» непосредственно с Козицким.

Глава 8

Первая декада июня 1896 года

Церковь на Варвариной горке старинная, деревянная и, сказывают, без единого гвоздя или железной скобы ставленная. Приход ее – село Павловское, две ближние деревеньки Симоновка и Лыска да починок Горелая Выпь. В праздничные дни Варварина горка что муравейник – вся людьми усыпана, а на рядовые службы народу приходит меньше, только свои, павловские, да особливо набожные старушки из Симоновки и Лыски. С Горелой Выпи, почитай, на заутреню и обедню никто и не приходит, поскольку починок сей – всего-то семь дворов, три из которых пустуют второй десяток лет: подались хозяева в город, да так и не вернулись. Оно и понятно: в городе жизнь легче, пахать и сеять не надобно; и скотину во дворах не всяк держит, да и то только на окраинах, потому как город.

Марфа Кондратьевна обедню отстояла полностью. А потом, когда все разошлись, и еще осталась. Хотела посоветоваться со святыми угодниками, как ей поступить, поскольку вопрос перед ней встал покуда неразрешимый. А заключался он в следующем: сказать или не сказать полициантам, кои на село приехали дознание чинить по поводу исчезновения главноуправляющего господина Попова, что у Козицкого с ним ссора была, которую она самолично слышала.

Про исчезновение Попова на селе знали все – от мала и до велика. Догадки строились самые разные: и что убили его на железке прямо в поезде, и что будто бы зарыли его в подвале того дома, квартиру в котором он снимал в Москве, и что якобы убил его, а тело сбросил в реку лодочник Яким, когда перевозил его на тот берег Павловки. А деньги, мол, огромадные Яким забрал себе. И теперь он богач, богатее, пожалуй, и иных князей. Однако тело Попова давно всплыло бы, потому как свойство таковое имеет, от газов разбухает; в поезде, коли бы там убили главноуправляющего Попова, имелась бы кровь и наверняка нашлись бы свидетели. Ну а ежели бы тело Попова отыскали в подвале дома, где он квартировал, не приехали бы в Павловское сам уездный исправник со становым приставом и урядником-татарином дознание чинить. Стало быть, убиенного Попова не нашли, и следствие, как у них, полициантов, говорится, зашло в тупик. Она же, Марфа, могла на это таинственное исчезновение главноуправляющего графскими имениями пролить свет, поскольку шестого мая, возвращаясь с огородов, она зашла на кухню господского дома испить водицы и слышала в барских покоях, как Попов этот ругался с ихним Козицким. Сильно ругался, бушевал прямо, что за ним никогда не водилось, поскольку видели его на селе не единожды и завсегда он был безмятежен, как камень-гранит.