Николай Задорнов - Далёкий край
Втайне гольд объяснил его умение рисовать сверхъестественной силой. Пьер, зная, что так думают дикари, пользовался этим по совету старших, опытных миссионеров.
— У тебя зоркий взгляд. Ты, наверно, ел когда-нибудь глаза ястреба? — однажды спросил его Денгура.
Гольды, жившие подле гьяссу в шалашах, каждое утро уплывали ловить калуг. Чтобы отгонять мошку, они на лодках разжигали в горшках дымокуры. Денгура тоже иногда отправлялся на лодке рыбачить и брал с собой на реку Ренье. Иезуит решил внушить гольдам суеверный страх и уважение к себе. Сидя в лодке, он набросал рисунок: плывут дымящиеся лодки, играет стая калуг… Рисунок был полон движения: некоторые рыбы нарисованы под лодками, река представлена как бы в разрезе. Денгура увидел рисунок и остолбенел.
— Больше рыбу ловить с тобой не поеду, — решительно отрубил он. — Ты видишь, что делается под водой. Му-Амбани[26] утащит нас с тобой на дно за такое дело…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
НАСМЕШЛИВЫЙ СОСЕД НА БЕРЕСТЯНКЕ
День тихий, солнечный. Блестит и плещется встревоженная рыбаками вода. Мокрые гольды, стоя в реке по колено, тянут на отмель невод. На обоих берегах протоки белоснежные отмели, а за ними, на далеких белых обвалах песков, оплетенных корнями, полосками зеленеют заросли ветел и кустарников.
— Скорей, скорей! — сердится на сородичей Ла.
Как старику не волноваться: сазаны то и дело выскакивают из невода.
Всплеск… Сазан прыгнул, открыл рот, растопырил плавники, как птица крылья, и бултыхнулся в воду, но тут же снова стремительно взлетел, низкой длинной дугой перемахнул через поплавки, опять заплескался и пошел скакать дальше по протоке.
— Рад, что убежал, да боится, как бы опять не попасть! — кричит седой и краснолицый дед Падека. — Как напугался, теперь целый день, что ли, скакать будешь…
«Вот рыбу ловить приходится, — думает Удога, перебирая тугую веревку. — Все время надо отца слушаться. Сейчас бы не рыбу ловить хотелось, а ехать в гьяссу. Вот туда надо! Конечно! Там очень много людей съезжается. Я бы обязательно ее встретил! Наверно, девушки ходят. Все, наверно, разряженные, и, уж конечно, парней много. Как отец этого не понимает!» Удога сам бы поехал. Но ехать в гьяссу надо не с пустыми руками, а соболя у отца… Удогу зло разбирает… «Что он мне каких-то невест хочет искать! Зачем мне невесты? Мне с ними сказать слово не о чем, а с ней мы так хорошо поговорили, она сказала: «Помоги мне», — и потом смеялась, как будто знакома со мной…»
Удога замечтался, глядя вверх по реке, туда, где пятном среди воды виден остров с заветной мелью. Сердце трепещет, когда мимо этой мели едешь. Так ясно представляется, как ей лодку помог сдвинуть. Вообще эта мель около шаманского острова кажется Удоге с прошлой осени самым прекрасным местом на свете. С охоты вернувшись, сразу на эту мель съездил, посмотрел, не смыло ли ее… Или, может быть, песку нанесло и теперь там целый остров… Нет, все по-прежнему было, только ее лодки нет… Мель есть, а ее нет… Очень грустно от этого на душе у Удоги. «Как мне с ней встретиться, где ее найти?» — думает он.
— Проклятье! — воскликнул Ла и стал стучать ребром ладони по тяговой веревке, чтобы вся снасть сотрясалась и пугала рыбу. — Черт его знает, какой сазан стал смелый, ничего не боится, — удивлялся старик.
Рыбы, как встревоженные тетерева из травы, то и дело вылетали из-под тетивы невода и разбегались по воде во все стороны.
Ла озлился и, оросив веревку, стал хватать мелкую гальку и горстями швырять ее в невод.
— А ты, дурак, чего задумался?! — заорал Ла на Удогу и в сердцах хватил его кулаком по затылку. — Живей тяни веревку! Скорей, скорей! Это какая рыбалка! Все рыбы убегут… Эй, Пыжу, чего зеваешь? Вот подбегу ударю тебя по морде, — грозил он младшему сыну.
Удога спохватился, заработал быстрее. Рыбы заплескались и запрыгали еще чаще. Удога забежал в воду по пояс и стал закрывать их сверху сеткой. Гольды хватали рыб за хвосты. Мальчишки живо подвели две лодки, и жирные сазаны один за другим заплюхались об их дощатые днища.
— Это еще ничего, все же добыли рыбы, — рассуждал Ла после рыбалки.
Он сидел на корточках под песчаным обвалом в кругу отдыхающих сородичей и, привалясь к мягкому стволу ветлы, покуривал медную ганзу. Это был моложавый, горбоносый старик, крепыш, небольшого роста, с широким лбом и скулами, но с узким острым подбородком. У него широкая костлявая грудь и лицо темное и морщинистое, как дикий таежный плод, прихваченный морозом.
— А я сначала испугался, думал: не Мукка ли амбани забрался в невод и пугает нашу рыбу?
— У-у, я один раз видел, как черт был в неводе, ух как гонял рыбу! — сказал дед Падека, курносый старик с кривой шеей, изуродованной зверем.
— Разве сазан по этому времени добыча! Хорошей рыбы, что ли, нельзя поймать? — затараторил дед Падека. — Теперь бы калугу ловить… Люди-то плывут за калугой, а мы в деревне сидим… Что про нас скажут? Лучше сига да амура не поймали ничего. Во-он опять кто-то вверх поехал, — кивнул он на отдаленную лодку, ярко блестевшую на утреннем солнце мокрыми веслами. Люди-то не по-нашему живут.
…Недавно по стойбищам пронесся слух, что калуга ныне мечет икру под Мылками на широкой излучине и что ее там играет великое множество. Лов этой крупной и вкусной рыбы — любимое занятие амурских жителей. Вот уже несколько дней, как мимо Онда с утра до ночи плыли рыбаки с низовьев, держа путь на Мылки. Но ондинцы не решались туда поехать.
А вдали на реке нет-нет да и блеснет, отражая солнце, весло-другое… Так как белые огни вспыхивают, как будто кто-то играет двумя зеркалами, и саму лодку не видно — так ярко горит и слепит река, «Не может быть, чтобы нельзя было отца уговорить, — думает Удога. — А вот я нарочно буду все по-своему делать. Если не послушается, тогда как хочет, один убегу…»
— Да-а… Ну вот, слушайте, я рассказывать буду… — вдруг заговорил дед Падека. — Кизи-то мы осенью переплыли, лодки бросили, мыс перешли пешком…
Старик давно намеревался поведать сородичам, как зимой ходили они с гиляками на охоту на Сахалин. Когда бы он ни заводил об этом речь, непременно кто-нибудь его перебивал.
— Ну вот, теперь все до конца расскажу, — решил Падека. — Рыбы наловили, делать нечего. Сидим на острове, никуда не спешим, баб там нету мешать нам некому… На гиляцких лодках мы малое море переплыли, три дня шли тайгой, сопки перевалили, на другое море вышли…
— Там большое море — Нюньги-му, — вытаращил дед выцветшие глаза на чернолицых парнишек, облепивших его с обеих сторон.
— Дедка, ты нас не гоняй, — робко попросили ребята, — нам послушать охота.
— Ладно, ладно… Про охоту слушайте… Знать будете, что можно, что нельзя. Там речка, никто не знает, — нараспев продолжал старик. — Соболей, сказывали, там много. Каждый охотник на свою речку пошел. Гиляк ушел на свою… А ночью ветер начался. Ой-о-ой, какой был ветер! — покачал головой старик. — Страшно было. Снег упал, дороги не стало, все следы завалило. На другой день охотники домой вернулись, а гиляка нет… Живой был бы пришел. Брат его ездил, ту речку нам показывал… Стали мы искать его.
— Вот, не ночуй никогда в тайге, — учил дед ребятишек, — спи у речки, а то заблудишься. Проснешься и не будешь знать, куда идти.
Дед поморщил красный лоб, снял войлок и почесал плешину…
— Брат его нашел. Было дупло в елке. Тот гиляк развел костер, а сам залез в дупло. Он где-то убил выдру, связал с соболями на длинную палку и засунул свою добычу в дупло. Спал — тепло было, а ветер-то подул с моря, и ночью лесина упала — задавила его.
— Эй! На Мылке калугу ловят, а в Онда дед сказки рассказывает, — вдруг раздался из-под берега чей-то насмешливый голос, и тотчас же из-под густых ивняков, подмытых половодьем и склонившихся от этого к воде, вынырнула быстрая берестянка.
На ней, как на стреле, пронесся мимо бивака ондинцев знакомый парень. Это был молодой плешивый силач и озорник Касинга из соседней деревни Монголи.
— Бельды боитесь, — посмеялся он над Самарами. — Однако придется вам назад на Горюн кочевать, а на стрелке шесты стружить да на другую сторону их направлять, чтобы Бельды не догадались, где вы спрятались…
— Дурак, чего смеешься?! — заорал Падека. — Вот догоним тебя…
— Балбес!
— Побьем, тогда будешь знать, как подслушивать…
— А чего Касингу ругать? — вдруг вспылил Удога. — Конечно, отец, я тебе все время говорю — поедем воевать, — а ты что? Все отвечаешь: пусть, мол, они сами нападут. А мы что, будем все вот так сидеть и ждать?.. А люди будут смеяться над нами, что мы даже калугу ловить не едем… Там как раз калуга хорошо ловится, а мы на протоку за сазанами все ездим. Калуги не едим! А там как раз в гьяссу люди съехались…
Тут поднялся шум и крики. Ла подскочил к сыну. Он был трезвый и умный человек и хотел дать бой врагам под своей деревней, заманить их — это было бы выгодней… Но сейчас кровь бросилась ему в голову. Вмешались старики, и после долгих споров решено было ехать на лов калуги под Мылки, и если удастся, то попробовать помириться с Бельды. Но к войне быть готовыми.
