Евгений Богданов - Чайный клипер
Егор, подумав, все же передал Майклу разговор с Фредом об испанце.
— Вряд ли у него есть вино, — тихо сказал Майкл. — Фред на него зря наговаривает. И ты ему не вздумай доносить о матросах. Нехорошо это — шпионить за своим же братом. Будешь наушничать — моряки тебя изобьют, а то и за борт выбросят…
— Понял. Спасибо за совет. Но я и не собирался наушничать.
— То то! А что такое «спасибо»?
— Тэнк-ю, — раздельно выговорил Егор по английски.
— Ага, — сказал Майкл и опять закрыл глаза.
К вечеру 25 августа клипер «Поймай ветер» прибыл в Порто-Прайю на острове Сантьягу, одном из островов Зеленого Мыса. Здесь надо было оставить часть груза.
На рейде стояло несколько парусников. Дэниэл Кинг еще на подходе в гавань осмотрел их в зрительную трубу и, завидя знакомые очертания «Капитана Кука», сказал боцману Ли:
— «Капитан Кук», как мы и условились с Джеймсом, ожидает нас. Станем на якорь.
Положив якорь[55], Кинг приказал спустить шлюпку и в сопровождении помощника боцмана Фреда отбыл на «Капитана Кука», которым управлял хорошо знакомый ему Генри Джеймс.
Вернулся Кинг часа через два, когда на клипере вечерняя вахта сменилась первой ночной и груз уже перевезли на берег.
Стояла душная и темная тропическая ночь. Приходилось только удивляться, как шлюпка нашла обратный путь. Старший помощник, встречавший Дэниэла Кинга, светил с борта фонарем, чтобы капитан нашел трап и благополучно поднялся по нему.
После доброго ужина и беседы с Джеймсом на борту «Капитана Кука» Кинг был, видимо, в хорошем настроении.
— Утром отплываем, — сказал он. — На «Куке» все в порядке.
— И у нас тоже, сэр, — сказал старший помощник.
Рано утром «Поймай ветер» и «Капитан Кук» подняли якоря и снова, как из Лондона, вышли вместе. Теперь впереди шел «Поймай ветер», а в кильватере — его спутник.
Но только успели отойти от островов Зеленого Мыса миль на пятьдесят, как ветер ослаб, а затем и вовсе прекратился. Паруса беспомощно обвисли.
— Мы потеряли северо-восточный пассат, — с досадой и некоторой растерянностью сказал капитан рулевому старшине, стоявшему у штурвала.
— Плохи наши дела, сэр, — ответил рулевой старшина. — Придется выжидать ветер по меньшей мере несколько дней…
Егор, который был на палубе и слышал эти слова, пытался понять, как это можно «потерять пассат». Он ведь ветер, а не пуговица и не монета… «Наверное, так принято говорить», — решил он.
Вместе с потерей северо-восточного пассата клипер потерял и ход, и паруса обвисли, как крылья подбитой птицы. «Капитан Кук» до этого недолго маячил на горизонте, но потом оказался вне пределов видимости. Напрасно Дэниэл Кинг осматривал океанскую ширь в зрительную трубу.
На море установился штиль. Вечером огромное красное солнце тонуло в водах океана. Наступала влажная и душная тропическая ночь. Вахтенные ходили по палубе ощупью. Окружающие предметы можно было различать только вблизи сигнальных и осветительных фонарей.
А утром — опять ни малейшей надежды на ветер, снова тягостное и напрасное ожидание.
Моряки изнемогали от жары и влажного плотного воздуха. Целыми днями солнце пекло так, что, казалось, из пазов корпуса вытопится вся смола. Егор работал на палубе в одной нижней рубахе, закатав рукава и повязав голову куском полотна, который ему дал один из матросов. Когда он внаклонку мыл палубу, спина горела от солнца, как при близком пожаре.
Капитан Кинг надел белый полотняный костюм и пробковый шлем, а его помощник щеголял в широкополой шляпе из рисовой соломы. Все матросы, как и Егор, повязали себе на головы шейные платки и разные тряпки и в башмаках на босую ногу бродили по палубе, как сонные мухи. Впору было ходить и босиком, но палуба была горячей, как раскаленная сковорода.
Корабль попал в зону экваториальных дрейфовых течений, и несколько суток, почти неуправляемый, плавал у западного африканского побережья. Затем его подхватило течением, и направление дрейфа изменилось к юго-западу.
Наконец вступили в полосу юго-восточных пассатов. Почувствовав на лицах дуновение ветра, моряки стали выражать шумный восторг. Капитан, тоже повеселев, стал на свое место и подал команду привести паруса к ветру. Матросы тотчас выполнили приказание с радостью. Рулевой положил руль вправо и почувствовал сопротивление воды на его лопасти.
Но ветер был пока еще слаб и часто менял направление. Дули утренние и вечерние бризы[56], и клипер, маневрируя парусами, очень медленно продвигался вперед.
Потом пассат стал устойчивым и довольно сильным. Экипаж, обрасопив[57] реи и приведя все паруса к ветру, пошел в бейдевинд[58] дальше, курсом на юг.
Наступила пора тропических ливней. Они обрушились на клипер всей мощью. Если прежде матросы страдали от непереносимой жары, то теперь к ней прибавилась непомерно высокая влажность. Дождь заливал палубу, и вода, словно после всемирного потопа, устремлялась в шпигаты[59] за борт.
Вахтенные в дождевиках еле выстаивали в мокрой духоте свою смену. Все люки были закрыты, чтобы вода не проникала внутрь судна, оставлены были только входные для команды. Рулевые на корме почти ничего не видели из-за плотной стены дождя. Когда он усиливался, ветер ослабевал, и наоборот… Паруса потемнели от воды, полотнища их набухли. Жесткая тяжелая парусина не слушалась матросских рук. На реи подниматься было опасно и скользко.
В довершение всех бед несколько матросов заболело. Появилась тропическая лихорадка, а у некоторых — расстройство желудка.
Больных уносили в корабельный лазарет.
Лекарь ежечасно посещал больных, давал им советы и лекарства, запас которых был очень скуден.
Капитан запретил матросам ложиться на койки в мокрой одежде и приказал во что бы то ни стало просушивать ее. Специальной сушилки на клипере не было, и жилые помещения были увешаны матросским бельем. Спали раздетыми почти догола.
От лихорадки лечились ромом, но он тоже плохо помогал. Специально выделенные из команды моряки по указанию боцмана окуривали помещения смоляными факелами, чтобы «прогнать болезнь» — выкурить микробов, которые завелись в сыром спертом воздухе. На дожде приходилось открывать иллюминаторы, чтобы проветрить помещение, и от того в матросском кубрике стало еще более сыро.
Дождевая вода, просочившись в парусную кладовую, намочила парусину, и она при высокой температуре стала преть. Это очень обеспокоило капитана. Вода проникала даже в каюты, и обитатели их не знали, где от нее спасаться.
2
Уже почти неделю «Поймай ветер», словно Летучий Голландец, корабль-призрак, проклятый богом и людьми, плыл без руля и без ветрил под проливным дождем. Капитан был зол и молчалив, он почти не показывался на палубе. Боцман Ли в накинутом на плечи широком брезентовом плаще с капюшоном подолгу неподвижно стоял на баке и словно заклинал Нептуна, чтобы он утихомирил небеса, прекратил пляшущий ливень и послал ветер. Двое вахтенных бесцельно бродили по палубе от кормы до носа и обратно.
В душном и тесном кубрике команда изнывала от спертого воздуха и безделья. Взявшись за карты или кости, моряки тотчас бросали их, потому что это занятие уже наскучило до тошноты. Они стали рассказывать друг другу разные страшные истории, от которых мурашки пробегали по спине.
Моряк норвежец, коренастый рыжеватый парень с пышными баками и татуировкой на волосатой груди, усевшись посреди кубрика, говорил приятелям:
— Ей богу, я видел Клабаутерманна[60], как вот сейчас вижу вас! Было это лет шесть назад. Я тогда плавал рулевым на бриге «Джон Справедливый». Шли в Северном море из Копенгагена в Ньюкасл. Стою у штурвала собачью вахту[61]. Тьма тьмущая, ни черта не видно… Волны бьют и кидают судно из стороны в сторону, а с неба сыплется мокрый и липкий снег. Ну вот, я смотрю вперед по курсу — и вижу: на шпиле сидит этакое невеликое существо с садового гнома. В матросской робе, в зюйдвестке. Волосы и борода белые, а лицо красное… Что за чертовщина? Я протер глаза: думаю, померещилось. Опять гляжу в нос — сидит! И рукой мне влево показывает… У меня душа в пятки. А он все машет и машет рукой влево. Ну, думаю, уж не сбились ли мы с курса? Видимости никакой! Глянул на компас — так и есть. Заводит бриг вправо. А там отмель была, банка… Ну, я, конечно, сразу повернул штурвал, взял левее румбов пять. Снова поглядел в нос — а его нет. Исчез!
Матросы слушали норвежца и только головами качали да удивлялись.
Лекарь совершал свой ежедневный обход, проверял, чисто ли в кубрике и проветривается ли он. Он всеми силами старался пресечь распространение болезни, давал морякам разные советы. Всем членам экипажа ежедневно выдавали перед обедом порцию рома, единственное, по мнению боцмана Ли, надежное средство против лихорадки.
