Мария Романова - Екатерина Великая. Сердце императрицы
Говорите с каждым о том, что ему поручено; не награждайте никогда, если вас лично не просят о том; разве если вы сами намереваетесь это сделать, не будучи к тому побуждаемы; нужно, чтобы были обязаны вам, а не вашим любимцам, и т. п.
Тот, кто не уважает заслуг, не имеет их сам; кто не ищет заслуг и кто их не открывает, недостоин и не способен царствовать.
Я как-то сказала, и этим весьма восхищались, что в милость, как и в жизнь, вносишь с собой зачаток своего разрушения.
Глава 10
Матушка государыня
«О, как же она хороша! – мелькнуло в голове Фике. – Она куда прекраснее, чем ее портрет. Какое счастье!»
Было чему радоваться: ведь до этого одна за другой развеивались надежды, которые питала девушка все эти месяцы. Карл Ульрих оказался настолько нехорош собой, что повторять свой зарок, клясться, что будешь хранить ему верность, было просто нелепо. София видела, что за радостью, с которой он приветствовал ее, нет ни крохи, даже слабого намека на радость жениха. Петр радовался как мальчишка, что теперь есть с кем поболтать, что его близкая родственница оказалась одних с ним лет. И только. Если бы еще императрица оказалась похожей на ведьму, что бы тогда осталось от высоких порывов Фике?
Сейчас девушка не могла оторвать взгляда от приближающейся Елизаветы: высокая, крепкая, румяная женщина, затянутая в роскошное платье с фижмами холодновато-серебристого цвета с богатой золотой вышивкой, с улыбкой шла навстречу. Софии эта улыбка показалась удивительно доброй и искренней. Принцесса не могла не улыбнуться в ответ.
Вот до императрицы пять шагов, вот три… теперь было видно, что Елизавета без парика, черные волосы расчесаны на прямой пробор, сбоку высокое черное перо, в прическу вплетены бриллианты. «Она прекрасна, как самая роскошная драгоценность! Ее глаза умны, движения быстры. Она и в самом деле владычица, властительница. Ей не стыдно будет поклоняться, у нее не грех будет поучиться!»
Фике одернула себя. «Но ведь и ты, глупышка, не так проста! Ты невеста наследника. И если она не выгонит тебя прямо сейчас, то, похоже, не выгонит вообще. Перед тобой великая женщина. Так будь же такой, как она, – перенимай манеры, смотри во все глаза! Пытайся понять, отчего эта удивительная дама поступает так, а не иначе. И будь начеку – ты сейчас подобна лошади в руках барышника. Не только ты, но и тебя оценивают, осматривают, пытаются мысленно ощупать… Сейчас ты одна против всех – и так будет еще довольно долго даже после того, как императрица мысленно примет тебя!»
И Фике присела в низком реверансе на французский манер. Она молчала. Зато Иоганна была более чем многословна – она щебетала о том, какую неземную радость испытывает сейчас, как благодарна великой императрице за благодеяния. Герцогиня приложилась к руке императрицы раз, затем второй, попыталась сделать это в третий. Но Елизавета нежно подняла Иоганну. Она была весьма взволнована – герцогиня Ангальт была родной сестрой ее погибшего возлюбленного. Кто знает, какой была бы история, сложись все иначе.
Да, фамильные черты угадывались и в Иоганне, и в ее дочери. «А девчонка-то хороша! Свежа, глазки умные, но нет в них бунтарского духа, который иногда изобилует в привлекательных девицах, осознающих к тому же свою красоту. Не строптивица… Повезло племяннику, ох и повезло. Подарок-то королевский. Справится ли Петр с этаким чудом, сумет ли сделать девочку счастливой? Да и не все ли равно? Главное, чтобы дитя родилось как можно быстрее!..»
Елизавета улыбнулась принцессе Софии даже слегка участливо. «Не такой ты судьбы достойна, девочка… Но тут уж ничего не попишешь – решение я приняла, менять его не собираюсь. Да и нужды в том, к счастью, нет. Мне жаль тебя, детка. Но ты об этом никогда не узнаешь…»
– Сердце поет от радости, дитя мое! Вы прибыли, и теперь я спокойна. Встаньте же, милое дитя, и подойдите ближе.
София покорно сделала пару шагов навстречу императрице. Она оказалась куда ниже Елизаветы, но держалась изумительно прямо и гордо, так, чтобы никто не усомнился в том, что она ровня императрицы, что не уступит ей ни в чем. Та чуть покровительственно усмехнулась и увлекла гостий прочь из пышного зала – в малую приемную.
Здесь тоже было тесно от царедворцев, здесь тоже на Фике смотрели только как на товар. Но что-то в поведении девушки уже изменилось: перед роскошным, блещущим бриллиантами двором стояла не немецкая простушка – в покои вошла принцесса и наследница. Такого выражения лица было уже не спутать ни с каким иным.
«Умница! Так им и надо! Покажи себя во всей красе, не дай усомниться в правильности моего решения. А я за это облагодетельствую тебя так, как ты того заслуживаешь. Пусть никто не посмеет сказать, что невеста наследника русского престола была куплена за полушку!»
О, с каким удовольствием представляла себе Елизавета досаду канцлера Бестужева!
«Вот тебе, лис! Не будешь мутить воду попусту, отрабатывая не такие уж щедрые пансионы. Клянусь, ты бы мог заработать у меня на службе куда больше, если бы от пансионов этих отказался!»
Где бы ни бродили мысли Елизаветы, внешне она с благосклонной улыбкой слушала сбивчивый рассказ Софии о том, сколь тяжкой и долгой была дорога, как необыкновенно прекрасна Россия, как не похожа она на все виденное девушкой ранее. Все попытки герцогини Иоганны вступить в беседу императрица решительно пресекала – роль двора Ангальт уже сыграна, вскоре надо будет под благовидным предлогом отослать мать на родину и заняться воспитанием девочки всерьез.
– Матушка императрица, – продолжала Фике, с трудом произнося непривычное слово «матушка» (о, она специально расспрашивала Нарышкина, как обращаться к Елизавете, и усердно учила столь непривычные уху длинные русские слова!), – позвольте мне вслед за моей матушкой поблагодарить вас за все благодеяния, которыми вы осыпаете наш род, словно из рога изобилия!
– Пустое, девочка, пустое! – Елизавета, конечно, не могла не отметить старания принцессы, и это ей необыкновенно согрело душу. – Поведай-ка мне, дитя, сколь велик твой багаж, много ли у тебя с собой нарядов. Нужна ли тебе особая горничная, чтобы следить за твоими платьями?
Вопрос застал девушку врасплох, она даже растерялась, не зная, что отвечать. Ну не говорить же, в самом деле, что мать запретила ей брать с собой больше трех платьев, а тончайшие парижские чулки, подаренные матушкой, следовало носить более чем бережно, чтобы Иоганна сама могла при случае их надеть…
Герцогиня тоже молчала. Она не склонила головы, не покраснела, в глазах ее жило торжество. Вот сейчас она отыграется за все унижения, которым Фике подвергла ее тем, что безропотно сносила все придирки. Если бы девочка хоть раз попыталась поспорить, возразить… Быть может, тогда она, Иоганна, нашла бы путь к ее сердцу. Но Фике молчала! Молчала и терпела все! Так пусть же теперь вытерпит и монарший гнев.
София не сказала ни слова. Однако Елизавете, казалось, никакие ее слова не были и нужны.
– Бесприданница, выходит! Ну ничего, девочка, ничего. У меня достанет и платьев, и жемчугов, и чулок с туфлями, чтоб исправить все глупости, которые совершили другие…
Тяжелый взгляд императрицы едва не испепелил Иоганну.
– Так, говоришь, дорога в стольный град тяжело далась? Что ж, отправляйся отдыхать. Завтра большой праздник, день рождения великого князя. Тебе понадобится много сил.
Императрица погладила Софию по плечу. В этом простом прикосновении было столько ласки, что девушка едва удержалась от слез. О, если бы матушка была с ней столь же нежна! Быть может, тогда она не пыталась бы все делать вопреки ее советам и они с Иоганной смогли бы стать подругами?..
Но тогда, конечно, и сама принцесса София Августа была бы совсем иной. И быть может, иной характер не помог бы ей добиться всего того, чего добилась она.
Февральское утро ослепляло: снег играл сотнями радуг, высокое солнце пронизывало залы дворца насквозь. Проснулась София Августа поздно – впервые за два долгих месяца ее не будили на рассвете словами: «Пора в дорогу, принцесса!» Всего несколько минут – и она, приведя себя в порядок, села записывать в дневник впечатления от вчерашнего бесконечно длинного дня. Перед самой собой девушка привыкла не лицемерить, и слова, которые она доверяла страницам тетради, были временами даже излишне жесткими. Какое счастье, что Иоганна так никогда и не прочитала этих дневников! И без того не испытывающая к дочери даже слабого подобия любви, она бы подлинно возненавидела Фике.
За столь серьезным занятием девушку застали статс-дамы, за которыми последовали многочисленные служанки, отягощенные платьями и чулками, бельем и духами, веерами и гребнями: императрица держала свое слово.
В два пополудни, после обильного завтрака, поданного в покои Фике, появился и куафюр – утонченный господин в необыкновенном парике и с обширным баулом, полным необходимых для его непростого дела «мелочей».
