Владимир Малик - Князь Кий
Налетали ордой, словно вихрь, убивали людей, сжигали хижины, а скот, хлеб и все имущество забирали себе.
Многие племена, чтобы спастись от гибели, признавали их верховодство, платили дань и посылали своих воинов в их войско.
Ромеи же, народ могучий и гордый, не хотели подчиняться чужестранцам, или как они говорили, варварам. Поэтому строили крепости над Дунаем, ставили там войско. А часто платили гуннам золотом, чтобы те не нападали.
Так длилось до той поры, пока каганом не стал Аттила.
У кагана Руа не было сыновей, и после его смерти гуннами начали править два его племянника — Бледа и Аттила сыновья Мундзука, младшего брата Руа.
Бледа и Аттила были родными по отцу и чужими по матерям. Но не враждовали, как это часто бывает, а с детства жили в согласии и дружбе.
Мундзук, как и каган Руа, жил уже не как простой гунн — в кибитке, а в большой хорошей хате, такой, как у ромеев, и имел он, кроме этих двух сыновей-одногодков, еще много детей. Это был целое детское сборище, и ребята верховодили в нем.
Но однажды Мундзук привел белокурого, голубоглазого парнишку и сказал женам:
— Это гот, сын ромейского магистра конницы Гауденция из Доростола на Дунае, потому что вестготы служат ромеям. С Гауденцием мы заключили мир, а, чтобы ромейские федераты не напали на нас внезапно, взяли этого отрока заложником. Несколько лет жил он у князя союзных нам остготов Алариха, а теперь, когда он подрос, мы из Руа забрали его к себе, чтобы не убежал. Кормите его, берегите, как собственных детей, а Бледа и Аттила пусть стерегут. Большие уже!
И пошел. Жены друг за другом ушли тоже.
Двое подростков-гуннов с интересом рассматривали незнакомца, который был их ровесником и, нахмурившись, из-под рыжеватых бровей поглядывал на них.
— Ты действительно гот? — спросил Аттила — низенький, но крепкий парнишка с большой головой, широким скуластым лицом и маленькими черными глазками.
— Гот, — ответил тот.
— Как же тебя звать?
— Аэций. А тебя?
— Я Етил[24]. А это мой брат Бледа, — низенький показал рукой на такого же чернявого, но более высокого хлопчика. — Где ты научился по-гуннскому говорить?
— А я был пять лет заложником у гуннов — поэтому имел время. Король Аларих приставил ко мне старую женщину-гуннку, чтобы я научился по-вашему.
— А из лука стрелять умеешь?
— Умею.
— Но не так метко, как мы с Бледом, надеюсь. А ну, пойдем на улицу — постреляем! — он схватил колчан со стрелами и два лука.
Он был самонадеян, и в его резком голосе слышалась привычка приказывать.
Отроки вышли на двор, бросили жребий — кому за кем стрелять. Выпало — сначала Бледу, потом Аттиле, а в конце — Аэцию.
На старое толстое дерево повесили небольшой обруч — цель. Отмеряли полсотни шагов.
Бледа надел на левую руку кожаную перчатку, чтобы тугая тетива не ободрала кожу, наложил стрелу на лук.
Он был более хрупок, чем брат и более подвижен. От матери аланки он унаследовал прямой нос и хорошие грустные глаза, а еще — горячность, нетерпеливость.
Только две его стрелы попали в цель.
Аттила стрелял неспешно и метко: все пять стрел легли в круг. Он радостно засмеялся и с вызовом протянул луки молодому готу, заранее смакуя победу.
— Теперь — ты!
Аэций не спешил. Движения его были спокойны, неторопливы. Сначала он рассматривал стрелу — ровная ли, хорошо ли подогнан наконечник, не обломалось ли оперение. Потом медленно натянул тетиву, долго целился.
Одна за другой четыре стрелы попали в цель. И с каждым выстрелом все больше хмурилось темное лицо Аттилы. Еще один выстрел — и этот желточубый гот уравняется с ним!
Конечно, никто не знал какие мысли теснились в Аэциевой голове, какие чувства таились в его сердце. Видел ли он молнии в узких глазах будущего владыки гуннов? Чувствовал ли, какая гроза собирается над ним — попади он пятый раз?
По-видимому, видел и чувствовал, потому что был не по летам умный и наблюдательный. Длительное пребывание в плену, среди чужих людей, научило его осмотрительности и хитрости. А хитрость и осмотрительность, как известно, — оружие более слабых, подавленных, униженных…
Он долго целился — и, наконец, выстрелил.
Пятая стрела свистнула резко, словно кнут, и впилась в ствол дерева немного выше, над обручем.
Аттила радостно, с облегчением воскликнул:
— Не попал!.. Мой верх!.. Мой!.. — и прибавил снисходительно: — Но и ты замечательно стреляешь!. Не хотел бы я с тобой встретиться с глазу на глаз в бою!
После этого Аттила полюбил Аэция и три или четыре года, пока гот находился у гуннов, дружил с ним. Вместе ездили они на охоту, вместе учились гуннскому военному ремеслу, ходили со старшими на словенов или даков, когда те брались за оружие, чтобы освободиться от гуннского ига.
Аэций был сообразительный отрок и быстро перенимал все гуннское: и обычаи, и язык, и военное ремесло. Особенно — военное ремесло.
Если бы тогда знал Аттила будущее!.. Но не знал он, как и каждый смертный, будущего, и когда наступило время Аэцию возвращаться домой, он искренне сожалел о своем друге-готе…
Миновало много лет. Умер каган Руа, умер его брат Мундзук. И стали Бледа и Аттила каганами. Ходили с войском в походы, собирали дань с соседних племен… Разрасталось государство гуннов. От далекого Дона протянулось оно до Дуная, а за ним — еще на много дневных переходов. Вместе с тем разрасталась, как дрожжевое тесто в кадке, и тайная вражда между братьями каганами. Никому не хотелось делить власть на двух, каждому хотелось править самому… Бывшая юношеская дружба растаяла, испарилась, словно роса на солнце, а сердца их зато наполнились сильной ненавистью.
Но нелегко было им спихнуть друг друга. Каждый имел войско, имел своих лучших мужей, которые их поддерживали и оберегали, имел отдельные улусы, где жили их племена.
Кто же кого?
Хитрее и более ловким оказался Аттила.
Задумал он завлечь брата в ловушку. Для этого послал к Бледу посланца: «Собирай, брат, войско — повоюем ромейские города в Иллирике, получим себе славу, а воинам — добычи богатой»!
Согласился Бледа.
Переправились они через Дунай и осадили город Сингидун. Осаждали его неделю, осаждали вторую, а взять не смогли.
Тогда Аттила призвал Бледа к себе на совет, чтобы договориться, как им взять этот проклятый город.
Приехал Бледа со своими лучшими мужьями и зашел к Аттиле в шатер. Долго они там о чем-то говорили — на улицу долетали их голоса, раздавался приглушенный смех. И подумали вельможи Бледа и вельможи Аттилы, что между братьями наступил мир.
А между тем Аттила, разыгрывая из себя гостеприимного хозяина угощал Бледа наилучшими ромейскими винами и вкусными кушаньями. И когда тот хорошо опьянел, незаметно всыпал ему в бокал яд. Выпил Бледа — и тут же скончался.
Никто не подозревал никакой беды.
Но вдруг раздался отчаянный крик, откинулся тяжелый полог палатки — и к встревоженным лучшим мужьям выбежал Аттила. Стуча себя руками в грудь, он закричал:
— О, великий Тенгри-хан! О, гуннский народ! Закатился ясный месяц! Погасло золотое солнце! Умер великий каган Бледа — осиротил войско! Что я скажу, несчастный, его женам и детям? Как мне жить без моего любимого брата и друга, с которым я прошел бок о бок всю жизнь, о, великий Тенгри-хан!
Потрясенные лучшие мужья окаменели. Люди кагана Бледы не знали, что думать. Только что они слышали голос своего вождя — и вдруг этот голос умолк, оборвался. Только трое из них, самых смелых и самых преданных, выхватили сабли и с криком кинулись к Аттиле.
— Это измена! Ты убил его!
Но не ступили они и нескольких шагов, как телохранители Аттилы пронзили их копьями. Другие, видя, что Бледа ничем уже не поднимешь, а сила на стороне живого кагана, не сдвинулись с места.
Тогда Аттила подошел к ним и возложил каждому на шею тяжелую золотую цепь, которой ромейские императоры награждали своих лучших мужей за военные победы и храбрость. Потом сказал:
— Моего брата Бледу призвал к себе великий Тенгри-хан! Он теперь счастливый. А вы живы и должны думать о живом — о ваших женах и детях, о ваших племенах и табунах, о новых победах над чужестранцами и о военной добыче!. Отныне у гуннов есть один вождь — Аттила, и он поведет вас в далекие края, где богатств немерено, а никем не вытоптанные пастбища для ваших коней, где трава растет до колена! Там вы найдете все — и золото, и одежду, и юных жен, и славу!
И возвали запуганные и задобренные вельможи Бледа:
— Десять тысяч лет великому кагану Аттиле!
После этого Аттила вернулся к своему шатру и на руках вынес мертвого брата. Положил на щит. И подняли его вельможи и понесли вдоль войска, зовя:
— О преславные гуннские воины! Внезапная смерть от излишков вина поразила кагана Бледу! Посмотрите — ни одна капля крови не пролилась из него! Умер он сам. Десять тысяч лет великому кагану Аттиле, отцу всех гуннов!
