Дмитрий Нагишкин - Сердце Бонивура
— Тебе чего, мала-мала карабчи?
Смысл этого слова, которым на ломаном китайско-русском жаргоне обозначалась кража, сразу дошел до юноши. Краска бросилась ему в лицо — и не столько от сознания, что его могли заподозрить в краже, сколько оттого, что он плохо конспирировал, если случайный лодочник отлично понял, что просто так человек не садится в шампуньку, прыгая с четырехметровой высоты, не переодевается, изменяя свою внешность, и не избегает близости к берегу… «Сколько же я наделал глупостей! — сказал он сам себе. — Вроде все правильно сделал: незаметно сел в лодку, выиграл время и так далее… а вот на поди!» Китаец подмигнул ему.
— Моя думай, тебе карабчи нету…
— Почему же? — спросил Виталий невольно.
— Моя так думай: когда люди карабчи есть, тогда милиса лови! Когда лови солдатка, такой люди карабчи не могу…
Виталий отмолчался.
Замолк и китаец. Поняв, что пассажиру не до разговоров, он греб, не останавливаясь, и сильно гнал лодку равномерными движениями длинного весла. Казалось, он перестал интересоваться своим спутником… Длинными разбегами шли волны от кормы шампуньки, да, точно хвост рыбы, резало воду изогнутое весло. Только один раз остановился лодочник, когда весло заскрипело на кормовом шпеньке. Он быстро поднял весло, брызнул водой на углубление в накладке и опять принялся мерно работать.
Вечернее солнце бросило свои косые лучи на Чуркин мыс, на дома по Светланской улице. И весь пейзаж изменился на глазах, сразу, неуловимо. Зеленые склоны Чуркина мыса окрасились в оранжевый цвет, портовые откосы покраснели, покрылись черными продольными тенями. Белые дома на Светланской стали ярко-красными, окна их вспыхнули багровым пламенем заката. Теперь солнечные лучи шли поверх бухты, не затрагивая воды, и водная гладь потемнела, тени на волнах стали почти черными, сразу угасли яркие краски пароходов и гюйсовых флагов. На военных кораблях послышались звуки горнов, затопали матросы по гулким палубам, раздались гортанные звуки команды, понеслись над водой стеклянные певучие перезвоны рынд, отбивавших смену вахты. Тени на воде быстро густели, потянуло привычной морской сыростью из горла бухты… Слева обозначились видные через прибрежные строения торговые ряды. Виталий, не проронивший за это время ни одного слова и не шелохнувшийся, не в силах был отвести глаза от того, как чудным образом освещение меняло весь облик знакомой местности. Он был заворожен игрой света и теней. Но скоро спохватился и стал натягивать пиджак. Тогда лодочник негромко спросил:
— Тебе Мальцевский базар обязательно ходи надо?
— А что? — отозвался Виталий, удивленно глянув на лодочника.
— Моя думай, тебе надо сегодня другой место ходи спать. А?
— Какой другой место? — спросил Виталий, чувствуя, что китаец становится ему любопытен.
— Наша есть такой место… Китайски люди только. Тама японса не ходи, милиса сама боиса ходи, а белый капитана ходи нету. Тебе мала-мала сыпи, утром куда хочу ходи…
Виталий насторожился:
— А ты почему думаешь, что мне не стоит встречаться с японцами и с белыми? Чудной ты, я погляжу… — Он усмехнулся.
— Моя чудной! — сказал китаец. — Моя ничего не думай… Моя просто так говори. Тебе как хочу, так и делай.
Виталий задумался. Это не было ловушкой. Появление лодочника не могло быть подстроено никем. Это чистая случайность. Но осторожность подсказывала ему необходимость сейчас же избавиться от любопытного и не по летам проницательного китайца. Однако поведение его все же вызывало интерес у Виталия. Это мог быть и друг… А разве друг не находка, которой нельзя пренебрегать? Разве так часты такие встречи?.. Разве иногда не следует довериться тому странному, неощутимому и малообъяснимому движению души, которое угадывает и опасность и в малознакомом человеке почувствует единомышленника, хотя при этом и не будет сказано ничего?.. Китаец вел себя не как предатель, а как человек, который многое понимает, который сразу предложил помощь, угадав необходимость в ней. Стоило посмотреть на то место, куда не заглядывали ни японцы, ни контрразведчики, ни милиция, как это утверждал лодочник.
— Ну, давай «другое место»! — сказал Виталий.
Шампунька отвернула от привоза. Минут через двадцать она оказалась у скопления шампунек и джонок, в самой глубине ковша бухты. Трудно было сказать, сколько их находилось тут, привязанных друг к другу кормовыми и носовыми концами, образуя один сплошной настил, или сплоток, колеблющийся, живой, то и дело меняющий свои очертания, когда мимо проходил катер, поднимавший волну. Джонки с кривыми мачтами стояли вприслон друг к другу. Между ними были переброшены легкие мостики. Это были большие — грузовые и рыбачьи — джонки. Еще влажные сети были подтянуты к самым флагштокам мачт или развешаны на вешалах, протянутых вдоль бортов. Разноголосо скрипели флюгарки, поворачиваясь от свежего морского ветерка. То тут, то там виднелись маленькие мангалки, сделанные из керосиновых банок. Пламя этих примитивных очагов освещало отшлифованные ногами рыбаков палубы, играло на стеклянных балберах и глиняных грузилах сетей, подтянутых кверху… Отовсюду тянуло дымком и запахом острой, пряной пищи. Чесночный душок витал над всей этой лодочной эскадрой, ставшей местом жилища сотен бездомных китайцев, для которых джонка была и кормилицей и кровом. Это был если не город на воде, то большая деревня, которая возникала на ночь, а с рассветом исчезала бесследно, оставляя на память о себе лишь обрывки бумажек на воде, пучки соломы, клочья ваты — всяческий мусор, который неизменно сопровождает место ночлега человека.
— Наша тут живи! — сказал лодочник.
Он подчалил к большой джонке. Шампунька глухо стукнулась о борт. С палубы послышался негромкий оклик. Лодочник ответил вполголоса каким-то успокоительным замечанием и полез наверх, кивком головы пригласив Виталия следовать за собой. Они вскарабкались на палубу джонки, где было довольно много людей, сидевших, лежавших, куривших длинные трубки или просто дремавших. Виталий с любопытством огляделся вокруг. Лодочник сказал Виталию:
— Давай низу ходи! — и показал на люк, ведущий в кубрик. — Тама мой братка живи… Мала-мала чифан — кушай, потом спать ложись.
2
В кубрике было тесно и душно. На низких нарах расположилась на ужин целая артель. Только перед приходом Виталия со своим спутником артельщик поставил на нары котел с лапшой, и все потянулись к вареву со своими палочками и чашками. Высокий рябой китаец поднял голову, всматриваясь в вошедших. Лодочник сказал по-русски:
— Здравствуй! Наша сегодня гости есть!
Ему нестройно отозвалось несколько голосов. Круг раздвинулся. Хозяин, обернувшись в темноту, пошарил рукой, извлек откуда-то еще одну миску и просто сказал:
— Ну, садися, чифанить будем мала-мала. Только наша ложка нету… Тебе палочка кушай могу — не могу? — Он протянул Виталию куайцзы.
Китайцы так по-свойски приняли Виталия в свой круг, что отказ от еды выглядел бы неуместным и оскорбительным. Виталий поздоровался, на что ему ответили молчаливыми кивками, и уселся на освобожденное ему место. Он вырос на Дальнем Востоке, с китайцами ему не раз приходилось сталкиваться и прежде, многие из их обычаев были ему хорошо известны, умел он управляться и с палочками. Он принялся за лапшу, ловко подхватывая длинные горячие ее нити и отправляя в рот. Лодочник, привезший Виталия, одобрительно покосился на него.
— Хень-хао! Хорошо! — проговорил он.
Ужин продолжался в молчании. Люди сосредоточенно жевали пищу, наслаждаясь ею, и время от времени утирали со лба и щек обильный пот. Все они были изрядно голодны и ели так, как может есть только тот, кто весь день провел на воздухе и работал, не разгибая спины, с утра до позднего вечера. Виталий знал, что китайцы выходят на работу очень рано, еще затемно, едят перед этим очень сытно и плотно, но затем уже не отрываются от работы до того, как погаснет вечерняя заря, и прерывают ее тогда, когда перестают видеть свои руки… Только тогда наступает время второй трапезы, и тут уже не до разговоров.
Лодочник не оставлял своих забот о Виталии. Он подложил ему еще лапши, когда тот опорожнил свою миску, потом сполоснул ее и подал чаю. Виталий молча принимал все это, понимая, что если бы паренек не считал это нужным, то и не делал бы. Виталий был его гостем, этим объяснялось все…
После еды все медленно разбрелись по кубрику, устраиваясь на ночлег. Хозяин, не задавший Виталию больше ни одного вопроса, пошел за грязную занавеску, отделявшую часть нар от остального пространства. Лодочник сказал Виталию:
— Тебе где хочу спать — тута или верху?
— Пойдем наверх, — сказал Виталий, по всему телу которого струился пот — так душно и жарко было в кубрике.
Они вышли.
На палубе было сонное царство. Везде виднелись тела людей, разбросавшихся во сне как попало. Отовсюду доносился храп, сонное сопение, бормотание… Юноша сел на борт джонки, лодочник — рядом с ним.
