Наталья Павлищева - Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод
Но великий князь ничего не предпринял. Только спустя полгода, в январе, перед самым венчанием на царство случился у него нехороший спор с Фёдором Оболенским. С чего завязалось, оба и не помнили, только Фёдор держал себя старшим, он и был старше возрастом. Ивану показалось это обидным, постепенно князь сердился всё больше и больше. Потом вдруг зло вперился в боярина взглядом:
— Ты во всём себя умнее ставишь, может, ты и по положению меня старше?
Оболенский, не почуяв опасности в этом простом вопросе, усмехнулся:
— Может, и в положении. Я возрастом старше, а значит, и положением.
Что он имел в виду, неизвестно, только Иван разозлился окончательно:
— И сидеть выше хочешь?
Телепнёв, у которого было хорошее настроение, и тут посмеялся:
— И сидеть!
Больше великий князь ничего не спрашивал, а потом свершилось страшное — Фёдора Оболенского, сына Ивана Телепнёва-Оболенского, посадили на высокий кол на лугу за Москвой-рекой, на виду у всего города. Шутившего с ним вместе Ивана Дорогобужского казнили отсечением головы!
Михаил Глинский нашёл Ивана у окна, откуда тот наблюдал за мучившимся на колу Фёдором. Князь стоял, вцепившись руками в оконную притолоку, даже фаланги пальцев побелели, лицо его покрылось красными и белыми пятнами вперемежку, губы от волнения были сжаты, левое веко чуть подёргивалось. Дядя даже испугался за племянника, не ровен час хватит удар, что тогда? До луга, где был врыт в мёрзлую землю кол, далеко, даже если бы Оболенский кричал, ветер отнёс крик в сторону, да и видно плохо, различим только силуэт. Но все и так знали, что Фёдор не кричал, он умер довольно быстро, а Иван почему-то запретил снимать бедолагу. Кол был высоким, и теперь труп постепенно сползал по нему всё ниже. Князь оглянулся на дядю, резко дёрнув головой, и тут же снова уставился в окно.
— Хотел сесть выше меня? Вот... сидит...
Сказать, что объяснение жестокой казни успокоило Михаила Глинского, нельзя, кто же знает, кто будет следующим? С Фёдором Оболенским Иван часто играл в детстве, если его не пожалел, как и Воронцова, то на всё способен. Что-то нехорошее шевельнулось внутри у дяди, по крайней мере одно он понял отчётливо — за него Иван в случае чего не заступится. И самого Ивана никуда не денешь — великий князь как-никак... а Глинские попросту при нём. Пока... при нём...
В тот вечер братья Юрий и Михаил Глинские долго беседовали наедине. О чём? Кто же знает?..
Пожалуй, больше всего времени Иван проводил за дурачеством, причём злым дурачеством. То потопчет кого конём, то вдруг велит согнать девок, раздеть их догола и заставит искать на земле разбросанные деньги. Девки лазают голыми задами вверх, копаются в траве, а то и в простой грязи. Князю с его дружками смешно! После выловят всех девок, загонят в баню, якобы помыться, потому как в грязи вымазались, всех перепробуют и погонят голышом по улице прочь. Народ плюётся, но исподтишка наблюдает. Не все девки до дома добирались, кто на глаза родным после такого срама показаться не мог, а кого и попросту к себе во дворы забирали сердобольные любители женской красоты.
А бывает и того хуже — выпустят огромного медведя, да так, чтобы холопам со двора деться некуда было. Медведь людей дерёт, а Иван на верхнем ярусе радуется.
Но притом князь часто и подолгу беседует с митрополитом Макарием. Владыка стал настоящим наставником молодого князя, конечно, не в его развлечениях, за них выговаривал, хотя и не слишком строго. Казалось бы, Макарию ругательски ругать Ивана за непотребства, которые творил, но умный митрополит понимал, что, единожды отругав, князя близ себя больше не увидит. А чему научат другие — ещё не ясно. Потому осторожно, исподволь внушал то, что считал главным, мягко выговаривая за непутёвость в мирских делах.
Не всегда Иван приходил в собор, часто сам митрополит посещал молодого князя, трапезничал с ним, подолгу сидел в его горнице. Вот и тут Макарий спешил к князю через двор. Иван, ни от кого другого не знавший добра и привета, был рад видеть митрополита, потому спустился с крыльца навстречу. Следом за Макарием служка нёс какой-то манускрипт. Митрополит всегда старался показать привезённую новинку своему подопечному. Сам он начал составление «Четьи Минеи», страстно желая, чтобы и на Руси были чтимы святые лики, тайной задумкой Макария было признание Руси главой православия, но для этого предстояло много потрудиться. Трудиться на благо веры Макарий готов всю жизнь, лишь бы мирская власть не мешала.
На нынешнюю вряд ли можно рассчитывать, потому взор митрополита обратился на молодого великого князя. Иван не просто юн и неразумен, он и необразован. Впервые побеседовав с князем, Макарий мысленно ахнул: да кто ж его учил-то?! Ивану тогда было двенадцать, но ростом он со взрослого человека, вымахал с версту, в кости крепок, лицом пригож, на щеках румянец не хуже девичьего, глаза блестят... Да только вот что в тех глазах?
Князь очень любопытен и сообразителен. За неимением других занятий, свою сообразительность использует непотребно, на бесовские развлечения. И любопытство удовлетворять нечем, о людской мерзости уже, поди, всё ведает. А вот о добром, о святом не удосужились рассказать. Макарий почувствовал, что перед ним открылось непаханое поле воспитания молодого князя! Иван необразован, но любит читать? Значит, надо направить его чтение, чтобы не проходили умные мысли из книг зря.
В этом и увидел свою главную цель в отношении молодого князя Макарий. Только действовать предстояло осторожно, чтобы самому раньше времени обратно в монастырь не вернуться или, того хуже, на плаху не взойти. Великий князь горяч и несдержан, такому враз бесовские развлечения не запретишь, исподволь надо, осторожно. Митрополиту осторожности не занимать, уговаривать умеет. Но главное, начитан он так, что у Ивана рот сам гобой раскрывается, когда слышит рассказы митрополита, а рука сама по себе тянется к книге. Макарий радуется: появилась возможность давать князю читать не что попало, а образующее его душу.
Анна Глинская, заметив, как сорвался с места внук, завидев в окно своего наставника, привычно ворчала:
— К чему столько беседовать с митрополитом?
Но открыто возражать против духовных бесед с главой церкви, конечно, не могла. Да Иван и не послушал бы, блестя глазами, он пытался объяснить Глинской:
— Макарий говорит, что Москва — наследница Византии!
Бабка смеялась:
— Было бы чему наследовать! Где ваша Византия теперь?
В ответ Иван не на шутку ярился:
— Я внук Софьи Палеолог! И в моём роду немало цареградских родичей!
Разговоры о цареградских корнях князя Анна Глинская не любила, а потому старалась внука не задевать.
— А ещё Макарий говорит о священности царской власти!
Не удержалась Анна Глинская, фыркнула:
— Да ты царь ли?
Иван неожиданно возразил:
— Буду! Скоро буду!
Вот это уже вызывало у бабки открытый смех, хоть и рослый князь, вымахал с версту, а глуповат. Тешится мечтами о своей власти, не понимая, что от него мало что зависит. Вон сколько времени Шуйские всё государство держали, теперь Глинские держат. Не в обиду князю сказано, чтобы властью гордиться, её сначала иметь надо!
И вдруг как гром с ясного неба — молодой князь собрался венчаться на царство и жениться! Глинские задумались, но возражать не стали, пусть себе зовётся царём, оттого доход у них не меньше.
Боярам же очень понравилась задумка молодого князя — венчаться на царство и жениться на русской девице. О женитьбе он сообщил ещё месяц назад, в декабре, причём сказал, что не желает искать заморскую царевну, вдруг жизнь с ней не сложится, как тогда быть? Боярская дума, живо помнившая Софью Палеолог и Елену Глинскую, обрадовалась. Своя, значит, боярская дочь, значит, кто-то из них в царские родственники угодит, как Сабуровы, когда Василий женился на Соломонии. Принялись наперебой предлагать дочерей, племянниц, внучек.
И вот с самого утра, не евши, не пивши, обливались потом в тяжёлых шубах знатные и состоятельные мужи на лавках, полна палата... Маются, лаются, меж собой поминают, кто родовитей, кто кому свояк или дальний племянник... Понимают, что, возможно, сегодня кто-то из них возвысится, а кто-то будет локотки кусать оттого, что не случилось.
Иван вошёл в палату чуть не к вечеру, длинный, нескладный, голенастый. Острые коленки не спрятать ни под каким платьем, локти торчат. Бояре прятали ухмылки в усы и бороды, нескладен князь, ох нескладен... Пронзительные, цепкие глаза Ивана пробежали по лицам, ни на ком не останавливаясь. Возле престола стоял Михаил Глинский, поджидая племянника, но приветствовать не стал, даже головы не склонил. Много чести перед сыном сестры преклоняться, а что он князь, так не его заслуга, и что у власти как бы, так это только пока. Власть, она не у того, кто на престол садится, а у того, кто, сидя на нём, может распоряжаться, за кем сила. Потому как с престола и скинуть легко. Меж собой братья несколько дней назад решили — Ивану сидеть недолго, пока они сами не укрепятся, полгода, не больше. Захотел племянничек жениться? Да пусть его. Подыщут боярскую дочь, чтоб род был поплоше и родственников поменьше, отвлечётся молодой князь, а там... там видно будет!
