Юлия Вознесенская - Эдесское чудо
– Ох, мама, да все вы сто раз говорили о них и имена называли!
– А с Аларихом ты тоже разговаривала?
– Да, мама. Один раз.
– И о чем же вы говорили?
– О птицах.
– О чем, о чем?
– Он очнулся, услышал птиц в саду и сказал: «Соловей». Но это был не соловей, и я его поправила и сказала: «Это зяблик».
– И все?
– Да, мама. А что я еще должна была ему сказать?
– Ничего. Больше только с ним не разговаривай. Ни в церкви, ни в нашем саду, если случайно встретишь.
– Откуда он появится в нашем саду? Готфы же все ушли в крепость.
– Аларих и Гайна вернутся к нам на постой. Ты запомнила, что я тебе сказала? Ни слова ни с тем, ни с другим! Просто закрывай лицо покрывалом, отворачивайся и уходи.
– Конечно, мама, я так и сделаю. А можно мне сейчас пойти к Мариам?
– Можно. Возьми Фотинию и иди.
* * *Городской Совет старейшин отблагодарил готфов, одарив всех до единого защитников Эдессы деньгами, причем Алариха и его воинов, уцелевших при осаде моста, особо, а затем, во избежание беспорядков, распорядился держать всех готфов в казармах до тех пор, пока пришлые войска не будут выведены из города. Не касалось это только офицеров, и через несколько дней Аларих и Гайна действительно появились у Софии, как она и предвидела. София сказала им, что домик в саду ждет их, и велела Саулу принести из кладовой переметные сумы постояльцев.
Она настояла на том, чтобы Гайна и Аларих проверили свои сумы прямо при ней, дабы между ними никогда не поднимался вопрос о сохранности доверенного ей имущества готфов. Сумы вынесли на свет, во внутренний дворик и опустили на площадку возле небольшого фонтанчика.
Гайна, улыбаясь, выложил на каменные плиты содержимое своих сумок. Ничего особенного в них не было: кое-что из снаряжения, зимняя одежда и шкатулка, в которой хранилось немного денег, несколько серебряных браслетов с камнями и дорогая шелковая шаль, завернутая в льняное полотенце.
– Шаль – это подарок моей жене, – пояснил он, – и браслеты тоже.
– Так у тебя есть дома жена? – с улыбкой спросила София.
– Это был мой первый поход, а перед тем, как уйти в него, я женился – таков у нас обычай.
– А ты, конечно, уже давно женат, Аларих? – спросила София.
– Нет, госпожа София, ведь я из других мест. У нас не принято жениться, не собрав прежде достойные подарки невесте и ее родителям. Не в обиду Гайне будь сказано, но девушка, на которой я собираюсь жениться, достойна большего, чем несколько серебряных браслетов да шелковая шаль. Я тебе сейчас покажу, госпожа София, что у меня припасено для моей будущей жены. Заодно и сам проверю, все ли на месте, как ты хотела.
Аларих достал из одной и другой сумы по увесистому деревянному ларцу с замками, поставил их наземь, открыл и начал обстоятельно и аккуратно раскладывать на камне припасенные в походах сокровища. Именно сокровища, потому что содержимое обоих ларцов составляли драгоценности и золотые монеты. Площадка вокруг фонтана была выложена черными и белыми плитами, и Аларих, раскладывая драгоценности, учитывал цвет каменных квадратов: яркие самоцветные ожерелья и браслеты, серебро и украшения с черными агатами он выкладывал на белые плитки, а жемчуг и золото – на черные. По две плиты того и другого цвета были сплошь, но не тесно заполнены драгоценностями; они лежали как в лавке ювелира, чтобы каждую можно было рассмотреть, даже не беря в руки. Тут были ожерелья, браслеты, диадемы, фибулы, застежки для поясов и множество перстней. Ну и просто золотые и серебряные монеты разных стран и разного достоинства.
София понимала, что навряд ли эти богатства куплены на деньги, заработанные ремесленным или купеческим трудом, и хорошо еще, если они захвачены в бою, а не награблены. Но спрашивать об этом спасителя Эдессы было бы неуместным, и она промолчала, внимательно разглядывая драгоценные вещицы. Ей приглянулось ожерелье из золотых кружевных бусин, внутрь которых были вставлены ярко-синие стеклянные капельки: она протянула к ним руку, но тут же отдернула.
– Бери, рассматривай, примеряй их смело, госпожа София: на этих вещицах нет ни капли крови, а если на какой-нибудь когда-то и была, то в лавках Иерусалима, Дамаска и Пальмиры все давно смыто и отчищено купцами и ювелирами: все эти вещи я покупал на свое военное жалованье, пять лет без отпуска служа в римской армии. На кружевное золотое ожерелье ушло как раз мое месячное жалованье, а вот за эту пару браслетов я служил два месяца – по одному за каждый.
София взяла в руки ожерелье и залюбовалась тонкой работой и яркими синими бусинами, только слегка отличавшимися по цвету одна от другой: крупные, в центре, были светлее, а самые мелкие, возле аграфа[49], так темны, что уже не просвечивали.
– Зато вот этот энколпион[50] достался мне почти даром. В Риме я как-то переходил мост через Тибр и услышал крики: «На помощь! На помощь!» Конечно, я бросился на крик и застал на мосту старикашку, которого обшаривали, не обращая внимания на его отчаянные вопли, два молодых негодяя. Старик оказался евреем-ювелиром и в награду за спасение подарил мне эту драгоценность.
София протянула руку, и Аларих положил ей на ладонь серебряный энколпион: в центре его была хрустальная гемма[51] с резным изображением Богородицы.
– Серебра тут немного, а сама гемма всего лишь хрустальная, но глиптика[52] великолепна, не правда ли, госпожа? – спросил Аларих.
– Она изумительна, – согласилась с ним София. – Но что находится в самом ковчежце?
– Он пуст. Можешь проверить.
София открыла крохотный ковчежец.
– В самом деле пуст. Как жаль… – сказала она, возвращая энколпион готфу.
Но Аларих почтительно сжал ее пальцы:
– Дорогая госпожа София, прими эту простенькую и недорогую вещицу в знак моей признательности за дружелюбное гостеприимство, которое ты нам оказала, а более всего за лечение и уход в то время, когда я лежал раненый в твоем садовом домике.
София ласково улыбнулась ему и сказала:
– Я понимаю тебя, Аларих, и принимаю твой дар.
* * *Казалось бы, в доме наступили мир и покой. Все отдыхали от пережитых волнений, даже маленький Тума не доставлял особых хлопот матери и бабушке: еще бы, ведь за ним приглядывала Фотиния! Мальчик рос не по дням, а по часам, и его поначалу лысая головка начала обрастать черными кудряшками.
Из Харрана новости между тем приходили неутешительные. Город этот был большой, его покровителем считался сам Авраам, он, как и Эдесса, издревле стоял на торговом перепутье, а потому славился богатством и роскошью. Но не только. Крепость, стоявшая на высоком южном холме города, защищала его, обнимая своими крепкими руками-стенами. Войти в город, минуя крепость, было невозможно. Зная об этом, эфталиты попытались захватить Харран одновременно с Эдессой, но и эту твердыню взять им не удалось. Однако осада Харрана продолжалась, поскольку отступившие от Эдессы отряды эфталитов двинулись к Харрану и тоже обложили крепость.
Пробегали дни и складывались в недели, давно прошел и был скромно отпразднован праздник Успения Богородицы.
После церковной трапезы по случаю праздника, проводившейся в саду при кафедральном соборе, Мариам отвела в сторонку Евфимию и сказала ей:
– Помнишь, я говорила тебе про секрет? Поскольку он касается тебя, я его тебе сейчас скоренько выдам. Скоро к твоей матери придут тебя сватать!
– Кто придет? – спросила Евфимия прерывающимся голосом.
– Мой отец! – заговорщически прошептала Мариам, издали кивнув на брата, сидевшего за праздничным столом.
Евфимия молча отвернулась и стала смотреть совсем в другой угол сада.
– Ты, кажется, не рада? – удивилась Мариам. – Вы же с Товием так дружите с самого детства.
– Вот именно, что с детства… – сказала Евфимия. – Я его слишком хорошо знаю. Он такой привычный… Он же мне как брат!
Мариам внимательно на нее поглядела.
– А тебе хочется чего-нибудь непривычного-необычного?
– Конечно! А тебе разве нет?
– Мне важнее всего защита, доброта и надежность.
– Вот как… А разве Товий будет надежным защитником своей жене?
– Конечно. Как твой отец твоей маме, как мой отец нашей маме и нам.
– Я даже не уверена, что он хорошо владеет мечом!
– Зато он сумеет выбрать и нанять хороший отряд для охраны каравана и хорошо заплатить ему по возвращении…
– Ну, это не самое важное – деньги! Храбрость и удача важнее.
– Вот как? – Мариам погрустнела. – А я думала, мы с тобой станем сестрами. Знаю, о ком ты думаешь, подруга, но лучше бы тебе выкинуть эти мысли из головы.
– Ни о ком я не думаю. Бесполезно думать… За кого мама велит, за того я и выйду.
– Но София много раз говорила, что неволить дочь ни за что не станет, она для этого была слишком счастлива с твоим отцом. Кстати, она его тоже знала с детства.
