Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне
Они видели моё поражение и не могут простить мне, что я разбил их надежды при Ваграме. Мир будет дан им. Когда они успокоятся, то сами будут благословлять моё владычество. Я не могу дать австрийцам лучшего доказательства моего уважения, как женившись на одной из их принцесс. Эту жертву я должен принести — им и будущему. Династия Наполеона будет выше всех царских и королевских родов, когда-либо существовавших на земле, Вся Европа будет у её ног. Передайте князю Лихтенштейну, что я готов подписать мирный договор. Примите меры, чтобы эта несчастная история не получила огласки... Ружейный залп в сердце... Ветер рассеет дым, а с дымом исчезнет и память об этом безумце!..
В отсутствие Эгберта полковник Арман Луазель постучался в дверь его дома в Гицинге и приказал доложить о себе. Он радовался солнечному сиянию, так как при ярком освещении ещё красивее казался его богатый, шитый золотом мундир. Помня поговорку, что по платью встречают, он рассчитывал на лёгкую победу. При том радостном настроении духа, в котором он находился, ему и в голову не приходило, что так скоро разлетятся все его надежды.
Республиканские убеждения для легкомысленного и тщеславного Луазеля были не более как знамя, которого он придерживался, чтобы выдвинуться вперёд и добиться сопротивлением императору того почёта, которого он не мог достигнуть иным способом. Кроме того, в том полку, в котором он служил, было несколько офицеров, увлечённых идеями 1793 года и распространявших их между солдатами. Чтобы заслужить популярность, Луазель настроился на тот же тон и благодаря этому пользовался известным уважением у своих сослуживцев.
После изгнания Моро в войске не осталось ни одного республиканского генерала; но либеральное настроение поддерживалось полковниками и офицерами. Дероне подсмеивался над этим и говорил, что «республика стала не так разборчива, как прежде, и снизойдёт до унтер-офицеров». Луазель ничего не знал о заговоре в полку против Бонапарта, так как якобинцы боялись посвятить легкомысленного щёголя в свои смелые и преступные замыслы.
Госпожа Армгарт не могла отказать в приёме французскому полковнику, который явился к ним в дом под предлогом старого знакомства. Но бывший секретарь объявил, что не выйдет из кабинета, несмотря на просьбы жены и Магдалены.
Молодая девушка после блаженных минут, проведённых накануне с Эгбертом, была в самом весёлом и спокойном настроении духа. Она радовалась случаю выказать своё презрение назойливому человеку, который некогда так бесцеремонно преследовал её в надежде воспользоваться её неопытностью.
Храбрый полковник невольно смутился перед той спокойной уверенностью, с которой встретила его Магдалена. В своём легкомыслии он представлял себе её прежним робким и пугливым ребёнком и очень удивился, когда увидел перед собой взрослую девушку с приличными манерами, полными достоинства. Впечатление было настолько сильно, что он не решился пустить в ход комплименты, которые он обыкновенно расточал дамам, и почти молча сел на стул, указанный ему Магдаленой.
Появление госпожи Армгарт вывело его из затруднения, так как с нею легче было завязать разговор.
«Разумеется, эта женщина не может быть матерью Магдалены! — думал Луазель. — С первого взгляда видно, что гордая красавица — дочь графа! Она замечательно похожа на Дешан в молодости!»
Делая эти наблюдения, подсказанные его фантазией, Луазель болтал без умолку. Он рассказал, между прочим, что по прибытии в Вену тотчас же отправился отыскивать серый дом с фронтоном в надежде встретить своих дорогих и незабвенных друзей. Таким образом он узнал от старого Жозефа, что всё семейство живёт в Гицинге и что господин Эгберт Геймвальд отличился в битве при Асперне.
— Месье Геймвальд пользуется наилучшей репутацией среди приближённых императора, — добавил Луазель. — Все хвалят его. Если бы он хотел поступить во французскую армию, то ему заранее можно было бы предсказать блестящую будущность.
Луазель восхвалял своего соперника, думая заслужить этим расположение Магдалены. Но она спокойно ответила ему:
— Господин Геймвальд никогда не сделает этого, потому что не захочет изменить своему отечеству. Вдобавок он не чувствует никакого призвания к военной службе и взялся за оружие вследствие необходимости.
Полковник не нашёлся сразу, что ответить на это, и решил, что пора начать разговор о деле. Похваставшись перед Цамбелли, что он откроет Магдалене тайну её происхождения, он хотел исполнить своё обещание.
— Вы, вероятно, слыхали, mesdames, что на днях ждут заключения мира. Тогда французы и австрийцы будут навсегда друзьями и союзниками и между ними возникнут другие, более тесные связи, которые могут пробудить в немце желание жить в Париже и сделаться французским гражданином.
Госпожа Армгарт инстинктивно почувствовала какой-то намёк в этих словах.
— Господин Геймвальд в прошлом году был в Париже, — сказала она, — я уверена, что он не скоро вернётся туда.
— Да, я слышал об этом, но, к сожалению, ни разу не встретился с ним в Париже, — возразил Луазель. — У нас общая знакомая — одна певица... Надеюсь, это не секрет...
— Он никогда не говорил нам об этом! — воскликнула госпожа Армгарт взволнованным голосом.
— Это довольно пожилая женщина. Её зовут Атенаис Дешан. Если не ошибаюсь, господин Геймвальд познакомился с ней через графа Вольфсегга.
Госпожа Армгарт окончательно растерялась при сопоставлении этих двух имён. Не зная, как выпутаться из беды, она воспользовалась приходом служанки и поспешно вышла из комнаты под предлогом хозяйственных распоряжений.
Полковник надеялся возбудить ревность Магдалены, но, видя, что это не удаётся ему, остановился в недоумении: он не знал, продолжать ли ему разговор или заговорить о чём-нибудь другом.
— Вы, кажется, удивляетесь молчанию господина Геймвальда, — сказала Магдалена, — но по возвращении из Парижа у него было столько дел, что он мог забыть о своём знакомстве с певицей.
Насмешка, которая слышалась в этом ответе, показалась оскорбительной самолюбивому Луазелю.
— Вы очень ошибаетесь! — воскликнул он. — Господин Геймвальд никогда не забудет этой встречи. То, что он узнал о певице, имеет для него большое значение. Если он умолчал об этом, то из боязни, что открытие истины может
