Николай Задорнов - Капитан Невельской
— Подходит «Оливуца»! — радостно обратился Невельской к жене, подошедшей вместе с Харитиной Михайловной.
Катя знала, что должен прийти корабль из Кронштадта, что это первый русский крейсер в этих водах, которого так ждал ее муж. Она знала, что на «Оливуце» сто матросов и двадцать офицеров.
— Я оставлю теперь Петровское под защитой пушек «Оливуцы»! — мечтал вслух капитан. — А сам немедленно поеду на Куэгду. Я восстановлю Николаевский пост!
Большое стройное судно вскоре бросило якорь на рейде, не входя в залив. От него отделилась шлюпка.
— С благополучным прибытием, Иван Николаевич! Да благословит вас бог, вы вовремя прибыли! — сказал капитан, встречая гостей.
— Что-нибудь случилось, Геннадий Иванович? — спросил командир «Оливуцы» Сущев, рослый и стройный красавец лет тридцати пяти.
— Второе мое судно, компанейский «Шелихов», лежит отсюда в десяти милях на мели. «Байкал» просидел сутки на мели там же, только вчера стянулись и пришли сюда.
— Я готов немедленно оказать вам помощь всеми моими средствами! — сказал Сущев. — Все мои люди и шлюпки в вашем распоряжении.
Невельской представил Сущева Кате и всем членам экспедиции и повел его в свой бревенчатый домик.
Глава тридцать седьмая
ОСЕННИЙ ШТОРМ
…Стояли прекрасные, тихие, солнечные дни. «Байкал» на рейде, охраняет пост. Часть людей ушла на Удд разгружать «Шелихов». Оставшиеся в Петровском рубили лес и строили. Весь день стучат топоры и поет пила.
«Оливуца» крейсирует в море, она то в Петровском, то подходит к Удду, где Орлов, Мацкевич и мичман Чихачев с крейсера заканчивают с людьми работы.
Орлов еще раз приезжал с Удда домой, сказал жене, что уже снимают корпус погибшего «Шелихова».
Матросы с «Оливуцы» помогли закончить работы. Как и предполагал Невельской, погибли мука и сахар. Все остальное свезли на Удд, а оттуда на лодках и шлюпках доставляли теперь в Петровское.
«Шелихов» был осмотрен комиссией из офицеров во главе с Сущевым. Выяснилось, что без всякого удара о риф отошли доски, что корпус судна совершенно сгнил. Чудом держался этот корабль до сих пор на воде. Он был продан американцами помощнику главного управителя в колониях — Розенбергу.
— А что было бы, если бы я не взял это судно, а пошло бы оно через океан в Ситху? — говорил Невельской. — Это счастье, что все так обошлось!
— А деньги, видно, немалые пристали к чьим-то рукам, когда покупали эту подкрашенную гниль! — заметил Сущев.
…Екатерина Ивановна вместе с Орловой взяла на себя заботу об офицерском столе. Три раза в день садились все вместе единой семьей: муж, она, Харитина Михайловна с Орловым, Чудинов, Бошняк, доктор, топограф, Березин.
Когда с места кораблекрушения вернулась «Оливуца», ее офицеры бывали на берегу.
Здесь обилие рыбы. Матросы не ловят ее — некогда, работы много.
— Эх, рыбы тут — ужасть! — только удивляются они.
— Расейские рыбы не видали, имя рыба в диковинку! — поражались казаки.
Гиляки приносили на пост великолепную рыбу. Катя, Харитина Михайловна и Авдотья с поварами готовили обеды.
Катя думала: она в среде офицеров, матросов, казаков, охотников, людей сильных, грубых. Но все они не так страшны, как рассказывал муж, очень любезны, все рады ей. «Что бы сказали мои милые подружки, если бы увидели меня в роли повара?» — задорно думала она.
Вокруг — военный лагерь, пушки, корабли. Тут идут очень тяжелые работы, правда, нравы грубые, ей уж приходилось видеть некоторые наказания.
…Теперь все стихло. Муж уехал, взяв с собой Бошняка, топографа, доктора, Березина, двадцать пять матросов и казаков и две пушки. «Оливуца» крейсирует в море. Она уходит далеко, ее паруса исчезают за горизонтом.
Иван Николаевич Сущев, как говорил муж, удалой моряк, и у него лихая команда. Он не удержится, чтобы не заявить о себе, если увидит чужой флаг.
Но крейсер исчезает ненадолго. Близость его все время чувствуется. Сущев не упускает из виду Петровский пост. Часть его команды помогает экспедиции, матросы с «Оливуцы» рубят лес, возят грузы.
Петровское опустело для Кати. Пески, зелень стелющихся кедров на вершине косы, море, тишина… Теперь она может подумать обо всем, что произошло, о муже, о себе…
Пока тут были офицеры, в ее жизни было что-то общее с прошлым — те же разговоры, полуфранцузская речь, обеды, хоть и в палатке, то же внимание окружающих.
А теперь она одна в своей избе, наедине со своими впечатлениями. Скучая о муже, она невольно стремилась занять ум, привыкший к деятельности и впечатлениям. Она начинала пристальней вглядываться в новый мир, что окружал ее. Ее занимали гиляки, привозившие рыбу, их дети и жены, и сама рыба, необыкновенно вкусная.
И какой только рыбы тут не было! Она никогда в жизни не видала ничего подобного. Плоская, пятнистая, цвета илистого дна, крупная, а есть рыба вся из серебра самого роскошного, с мясом цвета говядины, с чудной красной икрой.
Она давала гиляцким ребятишкам хлеб и сласти. Один раз видела, как гиляки убили нерпу и тут же съели ее на берегу.
В каждой здешней мелочи она видела «его». Это был его мир: и корабли, и рыба, и гиляки. Эта жизнь была сурова, как и его жизнь, но прекрасна, как и он.
Екатерину Ивановну занимала окружающая природа она находила свою прелесть в ней и в солнечные и в суровые и хмурые ветреные дни, любовалась ею. Да, все это был его мир! Ее занимали виды моря, здешняя растительность, охота и лов рыбы гиляками, жизнь матросов с семьями.
Она уже привыкла к своему бревенчатому жилищу. После ласк и ночей, проведенных здесь с мужем, этот дом стал родным для нее.
Харитина Михайловна жаловалась ей, как тяжело было зимой, жены матросов кляли здешнюю жизнь.
«Но я не смею, — уговаривала себя Катя, — смотреть на эти сырые бревна так же, как они… Я должна сознавать цель».
Мох торчал прядями между голых и, как ей казалось, грубо отесанных, сырых и даже холодных бревен. Немало труда стоило прибрать свое жилище. На счастье, нашлись почти все погибшие было вещи: ковры, обувь, белье, платья — все скомканное, мокрое.
Все пришлось сушить, гладить, работы много. Женщины помогли ей привести все в порядок.
— Что же вы, барыня, неужели в такой сырой избе жить? — говорила в первые дни Дуняша. — Да неужто для капитана не могли получше построить? Вот уж не барские хоромы…
— Ковры, безделушки закроют весь этот ужас.
Но втайне ей уже все казалось очень оригинальным и забавным. Она никогда не жила в подобном помещении.
— Надо все высушить досуха, — говорила Орлова.
— Дрова сырые… — отвечала Дуня.
И Катя узнавала много нового и полезного. Она училась жить в этих условиях.
Авдотья набрала сухого леса в кедровнике и добавила поленья лиственницы. Печь калили докрасна. В углах на листы железа накладывали груды углей.
Иногда Катя вспоминала переход по морю, бурю, потом страшные часы и еще более страшные минуты на «Шелихове» и чувствовала, что славно пережила все испытания, гордая улыбка на миг появлялась на ее лице. Она радовалась, что в ней явились тогда душевные силы, давшие ей твердость.
А за распахнутой дверью — грохот моря, ветер, пески, видны холодные пейзажи, низкие горы и горы высокие.
«Этот ветер носит по желтым волнам мою мебель! Мечта развеяна в прах и при первом соприкосновении с действительностью. Но бог с ней, с мебелью… Лишь бы эти волны не поглотили моего мужа!» Ей стыдно было думать о мебели, когда муж в военной экспедиции и, быть может, там будет схватка.
Она вспомнила, как он приходил сюда, домой, в последние дни перед отъездом, всегда в сопровождении офицеров или матросов, с жаром разговаривал о делах. Почти всегда с ним был Бошняк, застенчивый и почтительно кланявшийся ей.
Офицеры в тысячный раз ругали американцев, продавших дырявое судно, и Компанию и еще обсуждали, где, из чего и что строить. Много толковали об экспедиции на Амур, о гиляках. С Невельским все спорили не стесняясь, дело иногда доходило чуть не до ссор. Составлялись акты, бумаги. Мужчины были очень озабочены и как бы совершенно поглощены делом. Всех беспокоило устье реки и гибель судна, для них не существовало, казалось ей, ни песков, ни бурных вод, ни тоскливых пейзажей, ни мокрой земли, ни смертельных опасностей. Все эти люди в любых условиях могли спать, пить и есть что попало. Для них была лишь цель, для этих острых, всеизучающих умов! Ради нее они старались, и муж задавал тут тон. Зато в какой восторг приходили они от обедов за общим столом в большой палатке, там, где ветер заполаскивал парусину, где так мило, чисто, уютно и прохладно, а на большой белой скатерти расставлены кушанья из свежей рыбы и где подается прекрасная уха.
