Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси
– Неужели так творят наши охотники? – смеясь, спросил весело государь. – Молодцы, ребята! Не обойди и ты их, Иван Юрьич, наградой. Побай с боярином Ховриным и пошли во Псков князю Александру и его охотникам большую золотую гривну на всю братию.
– Слушаю, брате…
В покой вошел дворецкий.
– Все гости твои, государь, – сказал он, – в передней, и боярин Ховрин там, а твоя стража ждет тобя в сенцах твоих.
Сопровождаемый обычными приветствиями, Иван Васильевич вошел в свой передний покой и, подойдя к трону, обратился с такой речью ко всем присутствующим:
– Все родичи мои по крови, все отцы духовные, все князи и бояре и прочие ближние слуги мои! Наступает время, дабы борзо утвердить нам уставные и судебные грамоты, единые для всего нашего государства. Для сего нам надобно проверить, какие у государства нашего могут быть доходы и сколь у нас может быть войска. Для лучшего же исчисления доходов мы нашли нужным начинать год не с первого марта, а с первого сентября, полагая, что урожай всех произведений земли собирается у нас полностью к сему дню и доходы по всем видам урожая могут быть исчислены к сему времени. Для точности же исчисления урожая и следуемых с землевладельцев податей и пошлин, а также для воинского разруба, все земли наши приказали мы описать по-московски в сохи и составить писцовые книги. Днесь пока составлены только писцовые книги по всем новгородским и тверским землям. О всем днесь подробно объявит нам дьяк Большой казны боярин Ховрин. Ну, сказывай, Димитрий Володимирыч!
– Слушаю, государь, – сказал Ховрин. Взяв несколько грамот с выписками из писцовых книг и со своими подсчетами и заключениями, подошел он ближе к государю и, обратившись к присутствующим, начал:
– На сей день мы описали в сохах тверские земли и исчислили также новгородские земли по всем пяти пятинам, но токмо в обжах, а перевести все на московские сохи не успели. По нашим описям, в новгородской земле из всех пашенных земель государству принадлежало шестьдесят три тысячи восемьдесят шесть обж, из которых государь наш после войны семьдесят восьмого года взял у Новагорода за Москву семь тысяч двести шестьдесят пять обж. У мирских вотчинников было тридцать восемь тысяч сто сорок одна обжа, из которых государь взял за собя у девятисот двух самых крупных вотчинников тридцать две тысячи шестьсот восемьдесят две обжи. У ста тридцати семи новгородских монастырей земли было двенадцать тысяч шестьсот шесть обж, из которых одна треть, сиречь сорок сотен обж, принадлежала трем самым богатым монастырям: Спасо-Хутынскому, Юрьевскому и Аркажскому. Государь из сих земель монастырских взял за собя токмо семьсот двадцать обж да и из земель новгородского владыки три тысячи сто одиннадцать обж. После сих земельных изъятий в пользу Москвы осталось у новгородских властей и наместничества двадцать три тысячи обж, а у монастырей же – одиннадцать тысяч и у церквей без погостов – двенадцать тысяч обж, а всего около сорока шести тысяч обж. Москва же получила коло сорока четырех тысяч обж. На изъятых в пользу Московского государства землях вдоль рубежей с иноземными государствами на севере, на полдне и на западе государь наш испоместил московских детей боярских и даже слуг и холопов, дабы кормились они и защищали Московское государство от иноземных нападений. Помещики сии получили небольшие наделы, сиречь дворы, и стали называться дворянами. – Ховрин замолчал и, обратясь к государю, заметил: – Разреши мне, государь, на сем остановиться. Потом всякое лето на Семена-летопроводца яз буду так же докладывать о новых описях земель по мере составления писцовых книг по всей Руси. Ныне же прошу разрешить мне вкратце оповестить о пользе установления новолетия с первого сентября.
– Сказывай, Димитрий Володимирыч, – молвил государь, – как находишь нужным.
Ховрин, обернувшись ко всем присутствующим, продолжал:
– Благодаря сему мы, начиная счет году с сентября, будем уже впредь ведать все свои запасы харча и кормов на грядущее лето и можем наметить, что из сего урожая оставить для государства в житницах, что дать на прокормление своих полков и своих слуг. Опричь того, с самого начала года мы будем ведать, сколько даней и оброка в деньгах получать с тягловых хозяйств и точно определить, сколь можем мы оставить в хозяйствах харча и кормов. Сие важно и для снаряжения государевых полков, которым нужны кони, хлеб, овчины, сапоги и оружие. И число воев также всегда будет ведомо. Из подсчетов по писцовым книгам ясно: дабы хорошо править государством, нужно уметь хорошо вести хозяйство. – Поклонясь государю, Ховрин сложил свои грамоты и сказал: – Будь здрав, государь! – Затем поклонился всему собранию.
– Спасибо тобе, Димитрий Володимирыч, за труды твои, – ответил Иван Васильевич и продолжал, обращаясь к собравшимся:
– Боярин Ховрин верно и вельми разумно сказывал нам о пользе установления лета с первого сентября для наших внутренних дел. Яз к сему добавлю. Днесь во всех христианских государствах на первое место выходит торговля за деньги, а вотчины с их удельным хозяйством и с торговлей токмо в обмен уступают место купцам и торговым ганзейским городам. Ныне и нам надо с пашенной земли собирать не токмо харч, но и серебро и злато. Наши гости-купцы вступили и ходят уже по заморским торговым путям между разными государствами далеких стран, где уже есть серебряные и золотые деньги, которые одинаково принимают все народы. Ныне пора уж и русским самим богатеть, а не токмо жар загребать для гостей-купцов из немецкой Ганзы.
– Верно, верно, государь! – послышались одобрительные восклицания со всех сторон. – Пора уж нам ходить с товарами за море на своих, а не на немецких коггах…
– Истинно! – весело согласился старый государь. – Сей же часец прошу и ближних моих, и друзей, как и дорогих гостей, к моему столу, а утре прошу всех вас также в предобеденные часы быть у меня здесь. Князь Михайла Иваныч Патрикеев и дьяк Василий Григорич Кулешин будут сказывать нам о новых уставных и судебных грамотах, единых для всех русских земель.[163]
В первых числах января того же года великий князь литовский прислал тестю своему Ивану Васильевичу грамоту с дьяком Елены Ивановны, Алексеем Семичевым. Прочитав эту грамоту и изучив ее, дьяк Курицын так доложил государю:
– Грамота сия, государь, писана неподобающе. Титула твоего «государь всея Руси» князь Лександр не пишет и подписи своей и печати не ставит. А на грамоте есть токмо подпись дочери твоей Олены под ее припиской: «Государю, отцу моему Ивану, Божьей милостью государю всея Руси, великому князю, дочи твоя, великая княгиня Олена, челом бьет». Пишет же сам Лександр по существу так же неподобающе и даже дерзко, ибо требует: «Многие наши городы и волости взял ты за собя неправо, и нам те городы и волости возвратил бы, ибо они издавна служили нам и по докончанию подчинялись нашему литовскому государству».
– Не зря, Федор Василич, – заметил государь, – в народе бают: «У тестя зять хочет побольше взять», а наш зять и то, что по докончанью с Русью признал, хочет назад воротить, забыв свое крестоцелованье.
– Верно, государь, озоровать начинает уж твой зятюшка, – сказал Курицын и продолжал, читая отдельные места из грамоты: – «А коли будет межи нами любовь и вечная приязнь, то неприятели наши, услышавши то, не будут мыслить и нападать на нас и на наши земли. Окромя того, наилепше ты содеешь, коли разорвешь союз с татарами и с молдавским воеводою, от которых Литве токмо одно разорение».
Иван Васильевич покачал головой и сказал:
– И муж и жена – оба полоумные. Не давай, Федор Василич, на сию глупую и дерзкую грамоту никакого ответа ни Олене Ивановне, ни князю Александру…
Не получив ответа от тестя, Александр Казимирович снова послал в Москву грамоту со своим человеком по имени Зенко, настаивая на возвращении литовских городов и требуя прекращения новых нападений русских украинников на Литву. Иван Васильевич не принял послов, а, прочитав грамоту, поручил Курицыну от его лица говорить с Зенком.
– Отвечай князю литовскому от моего имени так, – сказал он Курицыну. – Первое: «На челобитье твое о шкодах в литовской земле от наших украинников шлем тобе своего посла». Второе: «Присылал к нам своих послов в нашу отчину Великий Новгород о перемирии и о иных делах со Стен Стуром, а наши наместники уже заключили с ним перемирие, как достойно тому быть, как бывало и ранее у них». Третье – о челобитье зятя моего об освобождении для-ради него самого любекских и других купцов, задержанных в Новомгороде, напиши: «Было бы известно зятю нашему, что немцы, нарушая крестоцелованье и перемирные грамоты, нашим людям много лиха и ущерба причиняют, посему наместники новгородские тех немецких купцов поимали. А ныне, коли зять наш у нас просит тех купцов ослободить, и мы токмо для-ради него их отпускаем». И напиши еще так: «Мы к своим украинным слугам, ко князьям Воротынским, Одоевским, Белевским, Мезецким, пошлем грамоту, чтобы они на людей дали суд и управу, а они бы лихих своих людей казнили, а взятое бы у литовцев вернули». Да добавь: «Ныне Вязьма, по докончанью с тобой, наша отчина, и было бы тобе ведомо, что наши мытчики мыт и иные пошлины с литовских торговых людей берут, как и с прочих купцов».
