А. Сахаров (редактор) - Алексей Михайлович
— Благодарствуй! —радостно ответил Никитин и тотчас спрятал серебряную с финифтью чашу в карман кафтана.
— Едем!
В сопровождении Кряжа они поскакали во дворец. Царь встретил Петра ласково и сказал ему:
— Вот, чтобы ты не думал, будто я на тебя за Терентия гневен! Дело тебе государское поручаем! Артамон Сергеевич, растолкуй ему!
Матвеев тотчас стал объяснять Петру, что надобно.
Князья Урусов и Барятинский не ладят друг с другом. Так мирить их надо, а коли что, и согнать с места, кого он вздумает. На то ему грамота. За мятежниками следить и беспременно рубить их с казанским войском. Там его много.
— На тебя все надеемся, — окончил Матвеев, — что дальше Казани вора не пустишь!…
— Смотри, нам его самого привези! — улыбаясь, сказал царь.
Петр повалился царю в ноги и раз двадцать ударил лбом об пол.
— Милуешь и ласкаешь холопишку своего! — говорил он в волнении.
— Ну, ну, чего там! Ты нам порадей только, а мы тебя не оставим!…
Царь был к нему особо милостив и взял его с собою в терем. Там он сел с Матвеевым играть в шахматы, а Петр слушал ласковые речи царицы.
— Ты уедешь, князь Петр, — говорила она, — так накажи жене своей: пусть меня не забывает да чаще ездит, а то два дня как и глаз ко мне не казала. Попрекни ее!…
Князь Петр вернулся домой, и в доме Катерина тотчас подняла вой.
— Голубчик, голубь мой сизый, на кого ж ты меня покинешь и деток малых, — начала причитать она, — убьют тебя воры, злые крамольники!
— Петруша, сокол мой ясный, осиротеем мы без тебя! — подтягивала старая княгиня.
Дети проснулись и заплакали тоже.
— Нишкни! — закричал наконец старый князь. — Довольно повыли! Глупые бабы, преглупые! Что он, на смерть едет, что ли? Царь-батюшка отличил его, радоваться надо, а они — на!
Петр незаметно от всех смахнул слезы с глаз и ласково сказал:
— Не вой, Катеринушка! Бог даст, вернусь, и еще порадуемся мы с тобою!
— Спать надо, а не выть в полночь-то, — заметил старый князь.
Все стихло. В доме заснули, вернее, притворились спящими, потому что ни старый князь с княгинею, ни Петр с Катериною не сомкнули глаз: одни думали свои думы, другие — миловались перед разлукой и утешали один другого. Не спал также и Кряж. Он знал, что ему не миновать ехать с Петром и, пробравшись в девичью, в темных сенцах прощался с Лушкою.
Старый князь и радовался, и печалился об отъезде сына. С одной стороны, это царское отличие, а с другой — вовсе опустеет дом их. Старший, Терентий, теперь словно и не сын ему, совсем откачнулся. Дочка любимая в монастырь ушла; Петр уедет — и, упаси Бог, вдруг убьют его, что тогда?…
При этой мысли он похолодел даже. Потом встал и начал молиться.
— А ну и я! — прошептала старая княгиня, осторожно спустилась с кровати и стала на колени рядом с мужем.
Она знала теперь все думы своего мужа и вместе с ним делила его грусть и опасения. Сироты они оба!…
XIV НЕЖДАННАЯ ВСТРЕЧА
Петр приехал в Казань как раз накануне того дня, когда князь Урусов согласился наконец дать Барятинскому войско, чтобы идти на Разина.
Узнав, какой важный человек является в лице Петра в Казань, князь Урусов смутился и стал оправдываться.
— Я что ж? — говорил он, угощая Петра. — Я царю прямлю, на том и крест целовал! Ежели Милославский чего и наплел, так я тому не причинен. Очернить всякого можно. Суди сам!…— И он начал жаловаться.
Самого Разина еще не видно, а воры уже вокруг всей Казани шмыгают. Что ни день с площади одного-двух в башню волокешь. Тот с подметным письмом, другой посадских мутит, третий татар подымает. Гляди в оба!… Теперь взять Казань. Она только и чтит Москву да царя! Ежели возьмут Симбирск…
— К чему ж Симбирск-то отдавать? — перебил его Петр.
Урусов задвигал усами, как морж, и закашлялся, словно поперхнулся.
— Я к примеру говорю, — поправился он, и продолжал.
Если Симбирск возьмут, вся сила на Казань двинется, а у него и так войска мало, да и народ разбойники: так и глядят — к вору перекинуться. На казаков прямо надежды нет… И все-таки он теперь вот, видя великое утеснение Милославского, шлет ему в помощь Барятинского с войском.
— Немало даю ему. Считай: три стрелецких полка, да казаков триста, да две пушки с пушкарями, а у меня всего каких, может, десять тысяч!
И он жалобно начал просить Петра:
— Ты уж, князь, заступись за меня перед царем! Ведь я верой и правдой ему служу, батюшке; а оговорить завсегда можно! Уж порадей! Я тебя, видит Бог, не обижу!
Князь успокоил Урусова, а спустя какой-нибудь час говорил с князем Юрием Андреевичем Барятинским. Князь с усмешкой говорил ему:
— Чего уж тут! Дело прошлое! Теперь дал войско, хоть немного, да и то ладно. А ранее совсем извел меня. Гляди, пожалуйста, от Милославского поначалу один гонец, потом другой, а там третий, прямо через воров пробрался. В Симбирске уже есть нечего, зелье все вывелось, палить нечем, а он все свое. Тут я и закрутил. Не хочешь, так сам пойду! Ну, он и сдался.
Князь Барятинский улыбнулся.
— Это-то верно, что он царю прямит, да труслив больно. Какой уж он воевода. Ему бы на печи лежать только…
— Когда же идти?
— Завтра с полдня и двинусь!
— Ну, и я с тобою, князь!
— Милости просим! За честь сочтем! Хочешь, тебе казаков дам или стрельцов? Со мною брат идет, ну и ты. Вот и поделимся!
Князь с радостью согласился.
В нем сказалась боевая кровь. Вспомнил он свои походы в Польшу, и показалось ему совестным отступиться от боя, если он впереди.
— Готовься, Кряж, воевать будем! — сказал он, вернувшись в свою горницу, которую отвели ему в воеводском доме.
Кряж только тряхнул головою.
— Что ж! Дело доброе! Косточки расправим, по крайности!…
В эту минуту в комнату ввалился князь Урусов.
— Не спишь еще, князь? — сказал он. — Не хочешь ли меду али снеди какой? Повели! Я твой слуга!
— Чарку выпью, пожалуй, — согласился князь. Урусов обрадовался и сам выбежал распорядиться. Петр усмехнулся. Человек обхаживает его, угодить хочет, а все-таки царю по чести отписать надо. Что ж, что он царю прямит? Прямить прями, да и разум нужен. Воевода в таком месте должен быть тверд и умом, и духом.
— Ты моего меда испробуй, — говорил воевода, — вот мед так мед! Такого у царя не сыщешь. Мне его одна бабка-шельмовка варит… Откушай во здравие!…
Петр выпил, и нега разлилась по его членам.
— Добрый мед!
— Да! — вздохнул воевода. — Вот жить бы да радоваться только, а тут одни хлопоты. Сейчас, ты ушел, ко мне двух скоморохов привели. Песни играют самые супротивные, слова говорят такие вздорные и все с посадскими. Взял их на дыбу, а они, волчья сыть, мы, гыт — слуги Степана Тимофеевича! Тьфу! Завтра вешать буду…
Он вздохнул и опять начал свои речи.
— Кругом что море кипит. Так и глядит каждый, как заяц, к ворам убежать. Придет вор, борони Господи, сейчас надо будет посады выжечь, потому от них вся крамола. Теперь уж и на правеж их, дьяволов, не ставлю. Думаю, пождите, придет еще времечко. Да ты спишь, князь? Ну Господь с тобою! Я пойду! Слышь, ты тоже в поход сбираешься?…
— Беспременно! — ответил Петр через силу.
Глаза его уже слипались, и он, едва ушел воевода, успел только раздеться и лечь на лавку, как тотчас захрапел богатырским храпом…
На другой день он вместе с Барятинским выступил в поход.
Князь дал ему целый полк и полсотни казаков.
— Много дела будет, — сказал он, — до Симбирска нам по людям идти придется, и торопиться надо! Слышь, им последние часы идут!
И, правда, всю дорогу им приходилось прокладывать по людям. Со всех сторон к Симбирску двигались толпы возмутившихся крестьян и посадских. Шли чуваши, мордва, татары.
Эти скопища загораживали дорогу, иногда решались на нападение, и их то и дело приходилось рассеивать.
— А ну, князь, ударим! — смеясь, говорил Барятинский Петру, и они скакали на мятежников с какой— нибудь сотней казаков и разбивали их одним натиском.
— Кого поймаешь — вешай! — отдавал суровый приказ Барятинский казакам, и то там, то сям на деревьях вздергивались глупые ослушники.
Войско шло по трупам и меж трупов. Петр смутился,
Война ли это?…
Наконец стали попадаться воровские казаки. С ними стычки были уже опаснее. Скоро добыли языка, и пленный сказал:
— Вся наша сила под Симбирском, там и батюшка Степан Тимофеевич!
— Значит, Симбирск еще не сдался?
— Завтра возьмем! — хвастливо ответил пленный. — Им там и жевать нечего.
— Завтра мы там будем!
Волнение охватило всех, начиная с начальников до последнего обозного.
«Поспеть бы!» — думал каждый, и войско почти бежала, поощряемое князем.
Они поспели под Симбирск и успели разбить Разина наголову. Сам он бежал, оставив на произвол судьбы своих приверженцев, и они головами своими расплатились за свое ослушание.
Бунт был прекращен с разбитием главных сил. Оставалось водворить порядок и добить остальных воров, рассеянных по взятым городам.
