Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
— Я потеряла мать младенцем, из-за ее любви, — сухо проговорила женщина. «Я не хочу, чтобы мои дети осиротели из-за того же. Спасибо вам за книги, лорд Джон».
«И больше она ничего не сказала», — Джон допил вино, и, отставив бокал, пройдя в детскую, лег в свою старую кровать. Он долго глядел на высокий, расписанный фресками потолок, а потом, наконец, задремал.
— Пьетро, — сказала Лиза, щурясь от утреннего, яркого солнца, — ты присмотри за Стефано, я ненадолго в собор зайду.
— Конечно, мама, — нежно сказал мальчик, и, наклонившись к брату, надев ему перчатки, велел: «Сейчас пойдем на канал, пока мама молится, посмотрим на гондолы, только ты меня за руку держи, ладно?»
Стефано кивнул, — он тоже был высоким и крепким, по виду — пятилетним, и Лиза, перекрестив их напоследок, вошла в церковь.
Она преклонила колени перед Мадонной работы Чимы да Конельяно, и, еще раз перекрестившись, прошептала: «Дай моей доченьке приют, Божья Матерь, пусть она узнает свет любви твоей».
Лиза уронила голову на руки, и вдруг вспомнила последнее письмо от Мирьям. «Три мальчика у нее уже родилось, после той, старшей девочки, что она перед отъездом нашим принесла. Элишевой ее назвали, — женщина стерла со щек слезы и почувствовала, что улыбается. «Ну и, слава Богу, слава Богу. Все здоровы, и пусть так дальше и будет, Господи».
У выхода из собора, раздав милостыню, она задержалась на мгновение, и увидела, как сыновья торопятся к ней через площадь, — повыше и пониже, так похожие друг на друга.
Пьетро, наклонившись к брату, что-то объяснял ему, показывая на крыши домов.
Лиза бросила крошки от печенья голубям, что толкались на серых плитах, и пошла навстречу своим детям.
— Садитесь, синьор Теодор, — дож Марио Гримани повел рукой, и, посмотрев на мужчину, в который раз подумал: «Господи, ну и огромный, даже такие потолки головой подпирает».
Архитектор оглянулся, и, чуть усмехнувшись, сказал: «У вас тут где-то, ваша светлость, было кресло, которое я сам делал, а, вот оно».
Теодор сел и прислушался. «Вот, — одобрительно сказал мужчина, — не скрипит».
Дож Гримани разлил вино — бокал в руке Теодора казался детской игрушкой, и, склонив голову, поглаживая седоватую бороду, внимательно оглядел собеседника.
— Как мост? — спросил дож коротко.
— К весне закончим, — Теодор выпил. «Так что заключенные, после приговора, смогут в последний раз посмотреть на лагуну. Из-за решеток, правда, да и окна там маленькие, но все же».
— Ну, какие там заключенные, — дож рассмеялся, — еретиков мы всех передаем Риму, я, знаете ли, синьор Теодор, не люблю жечь людей, пусть его святейшество этим занимается, да и негде у нас тут костры устраивать. Так, мелкие воришки всякие».
Голубые глаза синьора Теодора внимательно посмотрели на дожа. «Умен ведь, — подумал Гримани, — знает, что я его вызвал не для того, чтобы стройку обсуждать».
В комнате повисло молчание, нарушаемое только свистом ветра, — к вечеру лагуна совсем разбушевалась, — за большими окнами.
— Вы ведь знаете русский, да? — спросил дож.
— В Польше, особенно на востоке, — спокойно ответил синьор Теодор, — его почти все знают.
Соседи, сами понимаете, хоть мы с ними и не дружим.
— И вы ведь хороший католик, — утвердительно сказал Гримани.
— О том судить моему приходскому священнику, — усмехнулся мужчина, но да, хороший.
— У его святейшества, — дож отставил бокал и потрещал длинными пальцами, — родилась некая, — он помолчал, — идея. Я, как вы сами понимаете, небольшой друг папы Климента, и всегда старался защитить независимость республики, но тут уж так получилось, — дож рассмеялся, — что мы работаем вместе. Вы слышали про смерть сына царя Ивана?
— Что-то слышал, но, то дело ведь давнее, — отозвался мужчина.
— Тем не менее, — дож усмехнулся. «У них там сейчас на троне этот Борис, который имеет меньше прав на московский престол, чем, скажем вы, синьор Теодор, — Гримани скрипуче рассмеялся.
— Если бы ты знал, как ты прав, — подумал Теодор и тоже — улыбнулся.
— Так вот, — дож поднялся и подошел к окну. «Ради Бога, не вставайте, — велел он, — боюсь, что даже это кресло не выдержит, если вы будете вскакивать».
— Папа Климент все носился с этой Брестской Унией, — презрительно заметил дож, глядя на лагуну, — кричал на каждом углу, что Московское царство станет католическим, и? Горстка крестьян на границе стала ходить в другие церкви, большое дело. Так вот, — Гримани повернулся, и серые, глубоко посаженные, зоркие глаза, блеснули, — мы решили, как бы это сказать, найти сына царя Ивана.
— Он же умер, — пожал плечами Теодор.
— Ну, — ласково сказал дож, — московиты любят сказки. Они вообще люди, склонные верить тому, что им говорят. Царевича спасли и вывезли за границу, и сейчас он вернется, чтобы сесть на свое законное место. Он будет, разумеется, католиком, с женой-католичкой, и, таким образом, — Гримани улыбнулся, — Москва перейдет под руку Его Святейшества. Хватит этим англичанам монопольно вывозить оттуда товары, пора и нам деньги зарабатывать.
Теодор осторожно откинулся на спинку кресла. «Я надеюсь, ваша светлость, вы не мне предлагаете эту миссию?», — усмехнулся архитектор.
— Вы старше и царевич был темноволосым, — дож рассмеялся. «Нет, у нас есть один человек на примете, а вы нам нужны за другим. Как сами понимаете, мы не можем пока открыто вводить войска в Москву, а, — Гримани поискал нужное слово, — поддержка нам нужна.
— У нас тут в Арсенале появился один интересный человек, московит, сначала попал в плен к туркам, потом — к нам. Смелый человек, хитрый, и полностью на нашей стороне. Он отправится в Польшу — ждать там царевича, а потом перейдет границу и поднимет восстание крестьян. Вы же, синьор Теодор, я слышал, тоже отменно владеете оружием?»
— Не жалуюсь, — спокойно ответил мужчина.
— Вот и славно, — дож помедлил. «Поедете на границу, в Самбор, в Галицию, к воеводе Юрию Мнишеку, подождете там царевича и этого, — дож с трудом произнес, — Болотникова, и присмотрите, чтобы все было в порядке. Никто ничего не заподозрит — люди вашей профессии постоянно путешествуют. Ну и, разумеется, когда мы закончим дела на Москве, мы вас не обделим имениями. Ну что, согласны?»
— Согласен, ваша светлость, — Теодор поднялся, протянул руку, и уже на пороге спросил: «А кто этот, — он усмехнулся, — будущий московский правитель?».
— Некий лондонский торговец, Питер Кроу, — дож улыбнулся. «Он сам еще ребенком бежал с Москвы. Рос вместе с царевичем, они дружили, да и похожи, судя по описанию, что доставили папе Клименту.
— Никогда не слышал, — синьор Теодор поклонился и закрыл за собой дверь. Дож посмотрел ему вслед и пробормотал: «Ну и отлично, можно писать папе, что с этим все в порядке.
Теперь он не посмеет даже пальцем коснуться привилегий республики, а того-то мне и надо».
Теодор вышел из детской и улыбнулся: «Спят уже. Правда, для этого пришлось им рассказать не только о битве при Лепанто, но и о всех сражениях Венеции за последние сто лет».
— Ты садись, — ласково сказала Лиза, — печенка свежая совсем, я ее только чуть-чуть обжарила, как ты любишь.
Муж выпил вина и вдруг спросил: «Этот, сын герцога Экзетера, где он живет?».
Лиза застыла с тарелкой в руках и сглотнула. «В Сан-Поло, у церкви, вход с канала, второй этаж».
— Ты там была, — утвердительно заметил Теодор, принимаясь за еду.
— Да, книги одалживала, — чувствуя, что краснеет, ответила Лиза. «У него хорошая библиотека, стихов много».
— Ну-ну, — Теодор хмуро посмотрел на нее и велел: «Оставь посуду, с утра уберешь.
Пойдем».
Он закрыл дверь опочивальни на ключ и сказал: «А ну садись».
Лиза покорно опустилась в кресло. Он встал на колени, и, поднимая ей юбки, расшнуровывая корсет, внезапно рассмеялся: «Я же тебе говорил, Лизавета, я тебя люблю».
— Федя, — она откинула голову и вцепилась нежными пальцами в обивку, царапая ее.
Он почувствовал, — как всегда, — что ее тело сразу отзывается, — на первое же его прикосновение, и, подняв руку к ее губам, приказал: «Попробуй».
— Да, — сквозь зубы сказала она, — да!
Уже потом, прижавшись щекой к ее спине, слушая ее сдавленные стоны, Федор проговорил:
«Ты помни, Лизавета, ты — моя жена, и так будет всегда, до самой смерти нашей».
Она глухо зарыдала, мотая головой, и прошептала: «Я помню, любимый»
— Вот и хорошо, — он придавил Лизу к постели, и, вцепившись зубами в ее плечо, наполняя ее собой, добавил: «Не забывай».
Джон поднял голову и оглядел мужчину, что стоял на пороге, заполняя собой дверной проем.
— Я сын миссис Марты, — угрюмо сказал тот, — синьор Теодор. Можно войти?
— Пожалуйста, — Джон отступил в сторону, и мужчина, пригнувшись, шагнул в переднюю.
