Царство юбок. Трагедия королевы - Эмма Орци
Наконец подоспела долго мешкавшая помощь и к королю. Национальные гвардейцы угомонили бушевавший народ и заняли большой приемный зал, где находился Людовик. Парижский мэр Петион явился наконец сам и, приветствуемый громкими кликами народной массы, занимавшей все пространство зала за цепью национальных гвардейцев, приблизился к королю.
— Ваше величество, — сказал он, — мне только сейчас стало известно, что здесь происходит.
— Странно! — возразил король с укоризненным взором, — Парижскому мэру следовало бы раньше узнать об этом буйстве, продолжающемся здесь уже три часа!
— Но теперь оно прекратилось, ваше величество, потому что я тут, — с гордой миной воскликнул Петион. — Вам нечего теперь бояться, государь.
— Бояться? — подхватил Людовик, презрительно пожимая плечами. — У кого чистая совесть, тот никого не боится. Вот посмотрите, — продолжал он, взяв руку стоявшего с ним рядом гренадера и приложив ее к своему сердцу, — и скажите этому человеку, ускоренно ли бьется мое сердце.
Тут Петион обратился к народу, увещевая его удалиться.
— Граждане и гражданки, — сказал он, — вы начали сегодняшний день поутру с достоинством и мудростью; вы доказали, что вы свободны. Закончите же его, как начали. Разойдитесь мирно по домам, последуйте моему примеру, вернитесь каждый восвояси и лягте спать.
Простонародье, польщенное похвалами Петиона, стало удаляться, а национальные гвардейцы проводили короля в большой кабинет совета, где его ожидала депутация от национального собрания, явившаяся для приветствия.
— Где королева и дети? — воскликнул Людовик, опустившись на стул в сильнейшем изнеможении и не помня себя от смертельной усталости.
Его кавалеры отправились за королевской семьей, и вскоре в кабинет пришла королева с детьми. Мария Антуанетта порывисто бросилась к мужу, и они долго не выпускали друг друга из объятий.
— Папа-король, — воскликнул дофин, — поцелуй и меня! Я заслужил это, потому что был храбр и не плакал, когда сердитые люди надели на меня красный колпак.
Король наклонился к ребенку и поцеловал его золотистые волосы, после чего прижал к сердцу дочь, нежно прижимавшуюся к нему.
Депутаты с любопытством обступили королевскую семью, которой не было дозволено даже после таких потрясающих сцен и только что пережитой смертельной опасности обняться без свидетелей и возблагодарить Бога за свое спасение.
— Сознайтесь, государыня, что вы были напуганы не на шутку! — сказал один из депутатов, развязно обращаясь к Марии Антуанетте.
— Нет, — возразила королева, — я не напугалась, но жестоко страдала, потому что была разлучена с королем в тот момент, когда его жизни угрожала опасность. Но при мне были, по крайней мере, мои дети, что дало мне возможность исполнять хотя одну из моих обязанностей.
— Я не стану оправдывать все, происшедшее сегодня, — продолжал депутат, — но сознайтесь, по крайней мере, государыня, что народ вел себя очень хорошо.
— Король и я неизменно убеждены в природной доброте народа; он поступает дурно, когда его сбивают с толку.
Несколько других депутатов приблизились к дофину. Они обращались к нему с различными вопросами, желая убедиться в его прославленной понятливости и раннем умственном развитии. Один из них, говоря об истекшем дне, сравнил его с Варфоломеевской ночью.
— Неподходящее сравнение, — с неудовольствием возразил другой, — здесь нет Карла Девятого!
— А также и Екатерины Медичи, — проворно подхватил дофин, поднося к губам руку королевы.
— Каков маленький ученый! — воскликнули присутствующие. — Посмотрим, так же ли силен он в географии, как в истории.
И все обступили дофина, задавая ему вопросы относительно положения и границ Франции, современного разделения французской территории на департаменты и округи.
Принц быстро и верно отвечал на все вопросы. После каждого из своих ответов он вопросительно посматривал на королеву и, когда видел по ее лицу, что не дал промаха, его глаза сияли ярче, а щеки разгорались от радости.
Депутаты удалились, довольные и растроганные.
С того дня жизнь королевской семьи протекала в беспрерывном волнении, в томительном, лихорадочном ожидании грядущей беды. Король переносил свое положение с молчаливой покорностью, от него никогда не слышали ни жалобы, ни укора. Но вместе с тем ему как будто никогда не приходило в голову, что спасение еще возможно с помощью энергии, мужественного сопротивления или хотя бы бегства. Он покорился судьбе, был готов терпеть, как христианин, вместо того, чтобы восстать, как подобало королю, который согласится скорее пасть в доблестном бою, чем погибнуть позорною смертью.
Мария Антуанетта не старалась более побуждать своего супруга к энергичным действиям. Она убедилась, что все это напрасно, и предалась своей судьбе. Не имея возможности жить, как подобает королеве, она хотела, по крайней мере, умереть, как королева, и готовилась к этому с твердостью и спокойной решимостью.
— Меня убьют, я знаю это, — говорила она своим служанкам. — Теперь мне остается только приготовиться к смерти.
Но Мария Антуанетта готовилась к ней не с плаксивым унынием, но с чувствительным умилением. Как непоколебимый страж, стояла она возле разрушенного трона и зорко смотрела по сторонам, чтобы наблюдать за врагом и приготовиться к его приближению.
Королева по-прежнему заставляла докладывать себе обо всем, что происходило в Париже, что решили в национальном собрании, о чем вели переговоры в клубах: даже памфлеты и пасквили, в которых ее поносили и преследовали,
