Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
— А твой отец узнал о твоём желании поступать в Педагогический колледж?
С горячностью, выражавшей недовольство Камаля холодностью его друга и одновременно боль, оставшуюся после спора с отцом, он ответил:
— Да!..
— И что он тебе сказал?
Успокаивая себя тем, что он не напрямую нападает на своего собеседника, Камаль ответил:
— Увы!.. Мой отец, как и большинство людей, озабочен внешними, поддельными признаками: карьера… прокуратура… суд… Вот всё, что его заботит. Я не знаю, как его убедить в величии мысли, ценности высоких, истинных идеалов, достойных стремления в этой жизни! Однако он предоставил мне свободу выбора…
Пальцы Фуада поигрывали костями домино. С сочувствием и предусмотрительностью он сказал:
— Ценность, без сомнения, у них высокая. Но где же среда, которая почитает их и отдаёт им должное?
— Нельзя отвергнуть высокое небесное вероубеждение просто потому, что те, кто вокруг меня, не верят в него…
Успокаивающим спокойным тоном Фуад сказал:
— Дух достоин восхищения!.. Не лучше ли тебе планировать своё будущее в реальном свете?
Камаль презрительно спросил:
— Интересно, а если бы наш лидер Саад воспринял этот совет, задумался бы он серьёзно над тем, чтобы отправиться к британским мандатным властям и требовать независимости?
Фуад улыбнулся так, как будто говоря: «Несмотря на обоснованность твоих аргументов, этот общий принцип не годится для жизни». Затем он произнёс:
— Поступи на юридический, чтобы иметь уважаемую работу, а после этого ты можешь продолжить своё образование как захочешь!
— Аллах не даровал человеку двух сердец в одном теле[65]. Позволь мне возразить против твоей ассоциации между уважаемой работой и правом! Как будто преподавание это не уважаемая работа!!
Фуад, дабы защитить себя от такого подозрения, утвердительно сказал:
— Я совсем не это имел в виду. Кто же будет говорить, что сохранение знаний и их распространение — не уважаемый труд?… Я, может быть, и повторяю мнение людей, сам того не подозревая, но ты сам отметил, что люди ослеплены властью и влиянием!
Камаль передёрнул плечами и убеждённо произнёс:
— Жизнь, посвящённая мысли, это самая благородная жизнь…
Фуад качнул головой в знак согласия, ничего не ответив и храня молчание, пока Камаль не спросил его:
— А что тебя толкнуло выбрать право?
Тот, немного подумав, ответил:
— Я не как ты, и не был влюблён в мысль, должен был выбирать высшее образование лишь в свете своего будущего, и так я выбрал право…
Разве это не голос разума?.. Да, это именно он. До чего же он бесил и раздражал Камаля. Разве это справедливо, чтобы он проводил свои долгие каникулы, запертый в этом квартале, словно заключённый в темнице, с единственным другом — этим «разумным» человеком? Ведь есть и другая жизнь, полностью отличающаяся от жизни в этом древнем квартале. Были у него и другие товарищи, составлявшие полную противоположность Фуада. И той жизни тех друзей он жаждал, скучая по Аббасийе, по утончённому стилю тех молодых людей, и особенно по изысканной элегантности, парижскому произношению и идеальной мечте…, по своей возлюбленной.
Ох… Душа звала его домой, в свою комнату, чтобы уединиться и взять дневник, восстановить в памяти тот период или обновить воспоминания или записать мысль. Разве не пришло время покинуть это место и уйти?
— Я встретил кое-кого и они меня спрашивали о тебе…!
Борясь с потоком размышлений, нахлынувших на него, Камаль спросил:
— Кого?
Фуад ответил со смехом:
— Камар и Наргес!
Камар и Наргес были дочерьми Абу Сари, владельца лавки, торгующей жареной закуской у Красных Ворот — в тёмном после захода солнца переулке. Игра, приправленная его и её невинностью в смеси со скверной, лихорадочное созревание. Помнит ли он обо всём этом? Почему тогда его губы морщатся от отвращения? Это уже давняя и забытая история, до того, как на него снизошёл святой дух. Единственное, что он помнил, так это то, что сердце его бурлило от гнева, боли и стыда, как и положено сердцу, до краёв наполненному чистым вином любви:
— А как это ты их встретил?
— В толпе на дне рождения Хусейна. Я без всяких колебаний и смущения подбежал к ним, словно мы были единой семьёй, которая пришла на празднование дня рождения!
— До чего же ты смелый!
— Да, иногда. Я поздоровался с ними, а они — со мной, и мы долго разговаривали. Затем Камар спросила меня о тебе!
Лицо Камаля слегка порозовело. Он спросил:
— А потом?
— Мы в принципе договорились, что я расскажу тебе об этом, а потом мы все вместе встретимся!
Камаль покачал головой в знак отвращения и коротко ответил:
— Ну уж нет…
Фуад удивлённо сказал:
— Нет? Я полагал, что ты будешь рад встретиться с ней под аркой или во дворе заброшенного дома. Их тела созрели, и очень скоро они станут женщинами в полном смысле этого слова. Кстати, Камар была одета в накидку, но не покрыта вуалью, и я засмеялся и сказал ей:
— Если бы у тебя на лице была вуаль, то я не осмелился бы заговорить с тобой!
Камаль настойчиво заявил:
— Нет…
— Почему?
— Я больше не могу терпеть грязь!
Затем с горячностью, выдававшей скрытую боль, он промолвил:
— Я не могу встретиться с Аллахом в молитве, если на мне грязное бельё!
Фуад просто сказал:
— А ты сделай омовение и очистись перед молитвой!
Тряхнув головой от того, что Фуад настолько буквально понял его, он сказал:
— Вода не может очистить скверну…
То была старинная борьба: всякий раз, как он ходил на встречу с Камар, вынуждаемый желанием и волнением, возвращался с угрызениями совести и плачущим сердцем. Затем, после молитвы он долго и горячо просил у Бога прощения. Однако снова и снова безвольно отправлялся к ней, а затем возвращался с тем же мучением, чтобы заново просить прощения… Что за дни! Они были заполнены похотью, горечью и мучением, затем в жизнь его ворвался сноп света, и он смог одновременно и любить, и молиться. Да и как же иначе! Ведь любовь была чистым источником религии, и сочилась из него!.. С какой-то тоской в голосе Фуад сказал:
— Моя связь с Наргес прекратилась с тех пор, как ей запретили играть в квартале!
Камаль с интересом спросил:
— Но ты же верующий, разве ты не страдал из-за этой связи?
Потупив взгляд от смущения, Фуад ответил:
— Есть такие вещи, которые нужны…
Затем, словно скрывая своё смущение, он спросил Камаля:
— Ты и впрямь отказываешься воспользоваться таким удобным случаем?
— Определённо!!
— Только из-за религии?
— А разве этого не достаточно?
Фуад широко улыбнулся и сказал:
— Как ты можешь выносить то, что не могут вынести другие?
Камаль настойчиво произнёс:
— Я такой, и мне не нужно быть иным…
Они обменялись долгим взглядом, и глаза Камаля выражали упрямство и вызов. А в глазах Фуада отражалось лишь желание перемирия и улыбка, похожая на огненные лучи солнца, что отражаются на поверхности воды озорным блеском. Камаль продолжил:
— Я считаю похоть презренным инстинктом и не выношу мысли о том, чтобы капитулировать перед ним. Может быть, он для того и создан в нас, чтобы внушать нам сопротивление и стремление ввысь, пока он не возвысит нас до подлинного человеческого состояния. Или я буду человеком, или же животным…
Фуад немного помедлил, а затем спокойно вымолвил:
— Я полагаю, что это не абсолютное зло, это всего лишь мотив для женитьбы и продолжения рода!!
Сердце Камаля стучало так неистово, а Фуаду это даже не приходило в голову. Неужели в конце концов это всего лишь брак? Но он сознавал эту истину, пусть даже сам того не зная, и недоумевал, как это люди могут примирить любовь и брак? То была проблема, которая не противоречила его любви, так как женитьба всегда казалась ему — и на то была не одна причина — превыше самых высоких его желаний, однако это не мешало ему искать решение этой проблемы. Он не представлял себе, что может быть счастливая связь между ним и его возлюбленной, которая бы не зиждилась на духовной привязанности, с одной стороны, и нетерпеливом ожидании безумной любви, с другой. Этот путь скорее напоминал собой поклонение Богу, и это было самое настоящее поклонение. Какое отношение имел к нему брак?
