Александр Дюма - Жизнь Людовика XIV
Начало развития собственно французской живописи относится ко временам Луи XIV. Рубенс, изобразив на холсте жизнь Марии Медичи, быть может и восхищает Пуссена, но Лебрен, с которого начинается французская школа, был выше всех современных ему итальянских живописцев. Правда, Италия тогда погружалась в упадок, тогда как юная Франция производила на свет свои первые картины.
Скажем несколько слов об архитекторах, хотя их никак нельзя противопоставлять тем, кто построил собор Парижской Богоматери, украсил города Руаи, Страсбург, Реймс, Бозе, а также создал множество прекрасных построек, рассеянных по всей Франции; к чести эпохи нужно заметить, что ей удавалось величественное, и если Версаль не может сравниться с тем, что создали Мансар и Перро, то во всяком случае не уступают созданному впоследствии. Наконец, Кольбер основал в 1667 году Римскую академию живописи, а в 1671 году Парижскую академию архитектуры.
Искусство ваяния во Франции развивалось более самостоятельно, что отметил великий Бернини, приглашенный для постройки колоннады Лувра. Сойдя на берег в Тулоне, итальянец остановился перед дверью городской ратуши, верхний карниз которой поддерживали две кариатиды, сделанные по рисунку Пюже. Бернини рассматривал скульптуры около четверти часа и потом сказал: «Зачем выписывать художников из Рима, когда во Франции есть человек, способный это сделать?» Бернини был прав — то, что он увидел, было достойно самой высокой похвалы. Вообще Версаль стал школой ваяния: искусные резцы Жирардона, Куазво и Косту оставили великолепные творения в мраморе и бронзе.
Европа, казалось, отвечала на призыв Франции. Шекспиру, этому царю драмы и поэзии, наследовали Драйден, Мильтон и Поп, то есть элегия, эпопея и философия; Маршам исследовал Египет, Гайд — Персию, Саль — Турцию. Наконец, астроном Галлей, получив звание командира королевского корабля, с точностью определил положение звезд и изменения показаний компаса на всех широтах. В 24 года Ньютон открыл исчисление бесконечно малых величин. Гевеций присылает из Данцига письмо, в котором излагает исследование Луны; Лейбниц, юрист и философ, богослов и поэт, оспаривает у Ньютона его открытие, подобно тому, как Америго оспаривал у Колумба его достижения. В Голштинии Меркатор разрабатывает картографию, являясь предтечей Ньютона в геометрии.
Италия пытается поддержать свою славу, но ее несчастье заключается в том, что она уже имела Данте, Петрарку, Ариосто, Рафаэля, Микельнджело, Тассо и Галилея, поэтому она только скромно произносит имена Чиабреры, Лаппи, Феликайи, Кассини, Маффеи и Бианкини.
Испания, которая со времен арабов не имела ученых, в которой после Лопе де Веги и Кальдерона не было поэтов, после Веласкеса и Мурильо — живописцев, а после Карла V и Филиппа II — королей, начинает преобразования, и Луи XIV знающий о бессилии Карлоса II, желает доставить одному из своих сыновей наследство Фердинанда и Изабеллы. Впрочем, Испания имеет Сервантеса и гордится Дон-Кихотом.
Не только в искусстве и науках Франция могла тогда соперничать со своими соседями. Во времена Кольбера каждый год ознаменовывался учреждением новой фабрики; если в царствование Анри IV и Луи XIII высококачественное сукно изготовлялось только в Англии и Голландии, то в 1669 году во Франции насчитывалось уже 44 000 ремесленников, а к 1680 году политика Луи XIV, платившего фабрикантам по 2000 за каждый новый станок, дала плоды и самое лучшее сукно стало изготавливаться в Аббевиле.
Шелководство также развивалось успешно, и тутовые деревья разводились по всей южной Франции; страна стала обходиться без иностранного шелка, и одна эта отрасль промышленности приводила в движение капитал на сумму почти в 25 миллионов, что сегодня составило бы около 80 миллионов.
Ковры, которыми украшались дворцы Франции, выде-лывались ранее исключительно в Персии и Турции; с 1670 года производимые в Ла-Савоннери ковры уже ни в чем не уступали восточным, даже превосходили по красоте и изяществу отделки.
Что касается кружев, то они во Франции вскоре стали выделываться не хуже итальянских и мехельнских. Для обучения французских мастериц были выписаны 30 кружевниц из Венеции и 200 из Фландрии; для начала в их ведение предоставили 1 600 девушек.
С 1666 года французские зеркальные стекла были не хуже венецианских, но Луи XIV хотелось превзойти их, и лет через 10 французские зеркальные стекла превосходят по величине, чистоте и красоте все европейские стекла.
Каждый год король ассигновал миллион франков на покупку произведений искусства и промышленности и делал из них что-то вроде лотереи. Такие лотереи были особым способом делать подарки придворным дамам, именно дамам, поскольку в 1673 году фрейлины были исключены из придворного штата. Луи XIV по собственному опыту знал, как мало заслуживали эти фрейлины носимое ими звание. Итак, 12 девушек были заменены 12 дамами, и двор немало выиграл, не скажем потому, что нравы улучшились, но соблазн устранился, а присутствие в Париже и Версале мужей и родственников дам служило увеличению блеска и величия двора.
Луи XIV принял столицу от Анри IV и Луи XIII плохо вымощенной, плохо освещенной и полной опасностей не только ночью, но и днем. В написанной в 1660 году сатире Буало утверждает, что в столице небезопасно ходить по улицам зимой после 6 вечера и летом после 9-ти. Луи XIV приказал вычистить и вымостить улицы; осветил город 5000 фонарями, поправил старые заставы, учредил две новые, а также пеший и конный патруль, основал особый магистрат для управления делами в столице, переименовав его потом в городскую полицию.
В царствование Луи XIV армия обретает регулярный характер, тогда как ранее вместо постоянных войск собирались ополчения. В 1667 году Луи XIV учредил конные заводы, ликвидировав постоянную нужду кавалерии в лошадях. Введя в употребление изобретенный Вобаном новый тип штыка, изменил характер действий пехоты, сделав ее основой войска. До Луи XIV не было и артиллерии как таковой и если французы иногда и бывали победителями на поле сражения, то причина заключалась главным образом в действиях кавалерии, подобно тому, как это было в древние времена рыцарства. Луи XIV, всегда заботившийся о благоденствии своего государства, основывает кроме того школы в Меце, Дуэ и Страсбурге; учреждает полк бомбардиров, чтобы употребить новое изобретение, которое сделается впоследствии одним из самых смертоносных; сформировывает гусарский полк, из которого составляет самый первый полк легкой кавалерии по образцу австрийских венгерцев; учреждает корпус инженеров, которые, будучи учениками Вобана, выстроят и поправят впоследствии 150 крепостей в королевстве; дает форму различным полкам; учреждает новое постановление относительно преобразования телохранителей королевского дома; повелевает двум ротам мушкетеров состоять из 500 человек, дает им форму, которая у них сохранилась до 1815 и 1830 годов; присоединяет роту гренадеров к каждому пехотному полку и учреждает орден св. Луи.
Итак, французская армия, которая в 1672 году удивила Европу своею численностью в 180 000 человек, по прошествии двенадцати лет, то есть в 1684 году, достигает уже 450 000 человек; в это число входит и флот. Эта армия находится под начальством сначала Конде, потом Тюренна и Люксембурга, сохранивших звания великих полководцев даже после войн Франции с Империей.
Мы уже говорили, какой силы достиг французский флот, командуемый поочередно Дюкеном, Жаном Бартом или Турвилем, флот, который превзошел морские силы других наций и сравнился почти с английским флотом.
Теперь, когда мы сделали обзор поэтов, ученых, художников, составивших славу века Луи XIV, и бросили взгляд на армию, на полководцев и адмиралов, составивших силу и могущество великого монарха, обратимся к семейству короля.
В описываемое нами время у Луи XIV есть законный сын, для которого он бережет свою корону; этот сын — принц Луи, в истории называемый великим дофином. Великий дофин, имевший своим воспитателем г-на де Монтозье, который в комедии Мольера «Misanthrope» изображен в Альцесте, и учителем Боссюэ, наследовал от этих двух человек некоторые хорошие качества, но от природы имел множество пороков. Он никогда не мог кого-либо истинно любить или истинно ненавидеть. Притом дофин имел злое сердце, и одним из величайших для него удовольствий было оскорблять его окружающих, однако, получая наставления от людей, его воспитывавших, он охотно был готов оказать ласку тому лицу, которое оскорбил. Этот принц имел самый непонятный, самый непостижимый характер. Когда думали найти его в хорошем расположении духа, он был невесел и угрюм; когда предполагали увидеть его в плохом расположении духа, его находили веселым и со всеми ласковым. Никогда нельзя было предугадать его действий, поэтому никто не мог его хорошо понимать, даже те, кто постоянно при нем находились. Принцесса Баварская, которая прожила вместе с ним двадцать пять лет и видела его каждый день, говорила, что она никогда не встречала подобного, и полагала, что вряд ли может родиться человек, который имел бы такой же характер. Нельзя сказать, чтобы он был умен, но нельзя также сказать, что он был и глуп: его особенное и неоспоримое достоинство — если только это можно назвать достоинством — состояло в том, что он искусно умел подметить не только смешную сторону других, но находил и в самом себе смешную сторону. Несмотря на рассеянность и на свою, никогда ничем не озабоченную наружность, он замечал все и забавно рассказывал о том, что ему пришлось увидеть или услышать; более всего на свете дофин боялся сделаться королем и не потому, что он не мог быть королем после смерти своего отца, но по причине тех забот и трудов, которые он обязан был бы взять на себя. Действительно, дофин был до чрезвычайности ленив и пренебрегал всем тем, что было наиболее важно и наиболее полезно, поэтому, предпочитая беспечность всем почестям, он не согласился бы променять свою жизнь на титул императора или короля. В продолжение целого дня он лежал то на диване, то в широких креслах, и единственным занятием его было тогда держать в руках тросточку и молча бить ею то о правый, то о левый сапог. Никогда от дофина не слышали, чтобы он о чем-либо подавал свое мнение, в политике ли, в литературе, в изящных ли искусствах или в науках. Однако же, если он был в хорошем расположении духа и начинал о чем-нибудь говорить, то выражался весьма благородно, но это было не всегда, иной раз он говорил довольно пошло, и даже, можно сказать, глупо. К числу нравственных недостатков дофина нужно также отнести его презрение к людям. Он терпеть не мог любимцев, называемых обыкновенно фаворитами, и никто не знает, был ли у него хоть один человек, к которому он имел хотя бы малейшую привязанность. Во всех своих поступках и действиях он старался вести себя так, чтобы нельзя было угадать его мыслей, и если случайно угадывали его мысли, то он выходил из себя. Если лица, его окружавшие, оказывали ему слишком большое почтение, это ему не нравилось; если оставляли без внимания, это его оскорбляло и затрагивало самолюбие. Он любил шутить и смеяться, и смеялся довольно часто. Будучи от природы смирен, робок и боязлив, он повиновался королю не как дофин, но как вообще сын всякого частного лица. Никто не мог про него сказать, чтобы он любил или ненавидел какого-нибудь министра. Единственная особа, которую он не любил, но которой оказывал почтение, была г-жа де Ментенон.
