Вячеслав Шишков - Угрюм-река
— Да-с! Я вас вполне понимаю, — окончательно проснулся прокурор и выпил пятую стопку коньяку без приглашенья. — Да-с… Но я обязан действовать в контакте с губернатором. И вообще.., и вообще.., такова воля его превосходительства. Что? Он ждет мирного окончания забастовки. Что?
Прохор открыл средний ящик письменного стола.
— Я дам его превосходительству исчерпывающие объяснения. Я уверен, что он меня поймет. А это вот вам, — и Прохор Петрович вручил прокурору запечатанный пятью сургучными печатями пакет.
— Что это?
— Десять тысяч.
Прокурор побагровел, выпучил глаза, затряс, как паралитик, головой и, размахнувшись, швырнул пакет Прохору в лицо:
— Как вы смели! Взятка?! Подкуп?! Я вас прикажу арестовать. Сейчас же! Немедленно же!..
Прокурор крепки зашагал к выходу, схватил стоявшую возле камина крючковатую свою палку и, хлопнув дверью, вышел.
У Прохора зарябило в глазах.
Выселение рабочих властью прокурора приостановлено. Пристав не знал, как себя вести. Растерялся и судья. Пристав пришел к судье совещаться. Оба напились в стельку. Рабочие собирались идти к прокурору всем народом.
Прохор личного ареста не боялся, считал такой акт совершенно невозможным. «Прокурор дурачина, — думал он, — на него действует лишь коньяк, взятка не действует». Выбитые из колеи ум и сердце Прохора требовали встряски.
Направился к Наденьке. Пристава нет. Сидели долго, до седого вечера. Говорили с расстановкой, вдумчиво. О чем говорили — неизвестно. Знал лишь волк. Прохор давал Наденьке какие-то инструкции. Наденька утвердительно кивала головой.
— Поняла ли?
— Поняла… Все выполню.
Ночью, при участии ротмистра, в поселке и бараках произведены новые аресты. Попался и Петя Книжник.
Ночью же, приказом прокурора; арестован Фома Григорьевич Ездаков. Прокурором был подписан ордер и на арест рыжеусого заведующего питанием Ивана Стервякова, но тот, опасаясь мести рабочих, дня три тому назад удрал в тайгу.
Народ чем свет узнал об аресте своего заклятого врага Фомки Ездакова и об обыске в квартире Ивана Стервякова, жулика и прощелыги. Рабочие, совершенно разобщенные с забастовочным комитетом, по близорукости своей вообразили, что прокурор целиком на стороне народа.
— Братцы! Прокурор за нас. Так думала и Наденька. Наденька действовала. Ее дружки сидели в каждом предприятии, знали, как вести себя. Наденька с головой вбухалась в крепкие сети Прохора Петровича. Это роковое влияние громовщины господствовало всюду: в него попадал всякий, кого ловила на жизненном пути удавка Прохора. Так, возвращался в резиденцию Андрей Андреевич Протасов; переводился под конвоем в село Разбой, по соседству к Шапошникову, бывший прокурор Стращалов, ныне ссыльнопоселенец; выехала домой Нина с дочкой Верочкой; выиграл в Питере большие деньги поручик Приперентьев и через взятку обдумывал поход на золотой прииск Прохора; мечтал вновь попасть на службу к Прохору Петровичу злополучный инженер Владислав Викентьевич Парчевский, до сих пор влюбленный в Нину. Все они, эти люди, так или иначе соприкоснулись своей судьбой с жизненными путями Прохора.
14
— ..Носятся разные провокационные слухи, — выходя из дому, сетует отец Александр отцу Ипату и хватается за голову. — Сюда идет мирная толпа… Боюсь… Не знаю, что предпринять.
— Смиренно лицезреть… Что можем мы предпринять против властей предержащих? Мы бессильны, — трясет головой толстобрюхенький отец Ипат.
— ..Разика два-три пальнуть будет весьма полезно, — говорит офицер Борзятников офицеру Усачеву.
— Да, конечно, — отвечает толстяк Усачев. — У вас, кажется, опыт был — У меня нет, а вот у ротмистра — да. Девятого января в Питере орудовал.
— Вы не позволите! Вы не посмеете этого! — кричит в телефон Кэтти.
— Милая Кэтти, успокойтесь, — тихо отвечает ей Борзятников. — Все произойдет как надо.
…И еще четыре звонка жандармскому ротмистру, ранним утром — тревожные, с четырех разных пунктов.
— Рабочие нашего участка сегодня собираются идти в поселок подавать прошение прокурору. Не верьте им, ротмистр. Они идут, чтоб обезоружить солдат, убить начальников, произвести погром и грабеж.
И с второго, и с третьего, и с четвертого пунктов почти слово в слово-Это говорили четыре провокатора в четыре жутких голоса. Смысл этих слов был внушен им Наденькой, а Наденьке — Прохором Петровичем. Ротмистр несколько перетрусил. У ротмистра сразу испортился желудок. Ротмистр объявил солдатам:
— Будьте, братцы, начеку. Я имею сведения, что толпа придет сюда обезоружить вас и растерзать. — Прокурор смертельно болен. Угрожала аорта. Вчерашняя стычка с Прохором и коньяк сделали свое дело. Возле прокурора врач. Ротмистр приводит свои доводы. Прокурор отмахивается рукой, задыхаясь, говорит:
— Вы, ротмистр, теряете самообладание. Рабочих можно остановить и не стрельбой. Я заявляю вам — я против… Впрочем, если у вас неопровержимые данные и раз вам вверена власть чуть ли не Петербургом…
— Вот телеграмма…
— В таком случае действуйте, конечно, на свой страх и риск… Я очень, очень болен. Я умываю руки.
…Встретив доктора, жандармский ротмистр спросил его:
— Слушайте, Ипполит Ипполитыч, а как у вас насчет перевязочных средств?
Предлагаю вам экстренно все привести в порядок: койки, операционную, медицинский персонал.. К завтрему чтоб…
— Слушаю-с. А, смею спросить, зачем?
— Ну, на всякий случай. Ну, мало ли… До свиданья.
Поздно вечером Ипполит Ипполитыч зашел в кабинет Громова. Хозяин бледен. Третий день он ни капли не пьет. Од весь в напряжении. Упорство бастующих рабочих бесит его.
— Прохор Петрович, — начал доктор. — Знаете ли вы, что у нас готовится пролитие крови? Я сегодня встретил фон Пфеффера, — и доктор взволнованным голосом рассказал о приказе жандарма.
— Ну и что ж? — насупился Прохор.
— Я пришел, Прохор Петрович, умолять вас предотвратить кровопролитие. Все зависит от вас. Ведь это же ужасно, Прохор Петрович.
Прохор набычился, встал, крикливо ответил:
— Может быть, вы желаете» чтоб вас вместо ротмистра назначили командующим вооруженными силами? Ах, нет? Ну так и молчите, пожалуйста. Да-да! Прошу вас. Мы сами знаем, что делаем. За нас закон!
Доктор вздохнул, поправил дымчатые очки и, рискуя претерпеть грубость хозяина, сказал:
— Очень жаль, что здесь нет Нины Яковлевны. Я уверен, что, будь он» дома…
— Ха! Вы уверены? А вот Прохор Громов говорит вам, что если б она посмела ввязаться, я бы ее вздул арапником и приказал арестовать. Идите, исполняйте то, что вам приказано ротмистром, и не суйте нос не в свое дело. Прощайте…
Прохор остался один. В окаменелой, неподвижности просидел битый час. Мысли, одна мрачней другой, одолевали его. Ему то и дело звонили по телефону. Он на звонки не отвечал и никого принимать не велел. Всю ночь провел без сна.
А этой ночью жандармским ротмистром, при участии мирового судьи, были арестованы многие выборные и уцелевшие члены забастовочного комитета.
Утром, чуть свет, известие о разгроме рабочих организаций разнеслось повсюду. В бараках, в казармах, в тайге, на заводах и приисках рабочие стали быстро гуртоваться. Собрания были крикливы. Возбужденная масса с негодованием выражала свою волю.
— Протасова нет, Абросимов тряпка, хозяин зверь. Идем, братцы, к прокурору!.. Пусть освободит наших выборных. Чем они виноваты? А?!
— Бей полицию! Бей жандармского барина! Бей пристава! — буйно орали приискатели. Но их останавливали:
— Еще, ребята, надо требовать заработанные деньги да паек. А нет — все ихние амбары расшибем! Нечего нам овечками-то прикидываться. Казаки со стражниками в нас не станут стрелять, а приезжих солдатишек мы в капусту искрошим.
В пять часов утра рабочие прииска «Нового» тысячной толпой повалили на прииск «Достань». Там уже шумели рабочие приисков «Веселенького», «Богатого», «Находки».
Подтягивался народ с механического и трех лесопильных заводов. На общем собрании решено идти к прокурору всем народом, всем миром и лично заявить ему, что подстрекателей к забастовке среди рабочих нет, что каждый из них бастует сам по себе, на свой страх и риск, а поэтому пусть прокурор немедленно же освободит всех арестованных товарищей.
В десять часов утра вся масса двинулась к главной конторе, в резиденцию «Громово».
Единая цель многотысячной толпы — подать прокурору «жалобную» докладную записку, а также вручить ему сотни четыре личных прошений.
По дороге к толпе примыкали землекопы, лесорубы, рабочие с мельниц, со шпалопропитного завода, с росчистей. Толпа росла.
В это же утро к хозяину явился робкий, встревоженный инженер Абросимов. У Прохора под глазами мешки, цвет лица изжелта-серый. Своего подначального он принял холодно:
— Что? С советами? Да что вы на самом деле! То один, то другой… Тьфу!
