Руфин Гордин - Василий Голицын. Игра судьбы

Привезли их в село Воздвиженское, где был царев дворец путевой; поставили пред очи думных людей. И разрядный думный дьяк Шакловитый Федор Леонтьевич зачел сказку об их винах. А поминалось в ней еще о том, как старый Хованский роздал цареву казну без указа, как дозволил всяких чинов людям ходить в государевы палаты без страха и совести, и о многих других его бесчинствах.

— Господа бояре, — взмолился Тараруй со слезали на глазах, — доправьте, кто был настоящий заводчик бунта стрелецкого. Донесите их царским величествам, чтобы нас изволили выслушать и так скоро и безвинно не казнили…

Когда о том донесли царевне Софье, она тотчас смекнула, что Тараруй может открыть глаза на ее связь с ним и ее подговоры, а потому повелела:

— Казнить их безо всякого промедления!

И стрелец Стремянного полка, верного государям, отрубил головы обоим Хованским прямо на площади у большой дороги. Одновременно взошла звезда Федора Шакловитого. Он приглянулся царевне и своею статностью, умными речами и решительностью. Приблизил его к себе и князь Василий.

Меж тем стрельцы из свиты Хованского поскакали в Москву с известием о позорной казни их батюшки и благодетеля. Мутил стрельцов и младший сын Хованского комнатный стольник царя Петра Иван-младший. Он пугал: бояре-де со своими людьми и земским ополчением идут на Москву и начнутся казни великие и разорение. Поднялся переполох: стрельцы вооружились, выставили караулы у всех московских ворот, захватили Кремль и царские дворцы.

Так, в томительном ожидании, прошло несколько дней. Наконец из Троицы пришла грамота. Ее сочинил князь Василий, а подписала правительница Софья от имени великих государей. В ней говорилось:

«Вы бы их, князей Хованских, явную измену ведали, и никаким прелестным и лукавым словам и письмам не ведали, на себя же нашей опалы и никакого гнева не опасались и никакого сомнения в том не имели, потому что нашего гнева на вас нет».

В грамоте говорилось не о стрельцах, а о надворной пехоте. Но страсти не улеглись. С кремлевского Пушечного двора вывезли все пушки, побрали ядра, порох, свинец. Горлопаны требовали разграбить и зажечь все боярские дворы, да, вооружившись, идти на Троицу походом.

В Троице об этих речах заводчиков немедля прознали. Кинули клич к земским людям, заперлись и стали готовиться к осаде. Разумеется, главное начальство над ополчением было поручено самому разумному да распорядительному: князю Василию Голицыну. Он, впрочем, вел успокоительные речи: как бы стрельцы да солдаты ни ярились, Троицу им не взять. И дело не во многом ополчении — это при осаде лишние едоки, а в крепости и несокрушимости ее стен. Пушки на стенах ощерились жерлами, картечи да ядер было запасено в достатке, запасен и провиант — живой скот да зерно вволю, равно и овес и сено для коней.

— Припас костей не ломит, — говаривал князь Василий, — а предосторожность не мешает. А уверен я в том, что сии приготовления без надобности: не пойдут стрельцы походом на Троицу, ведают, что она неприступна — раз, сила наша их пересилит — два. Они безначальны, головы у них нет. А голова в воинском деле едва ли не главное.

По его слову и вышло. Попаниковали стрельцы да солдаты, а с ними и посадские люди, а потом напал на них такой страх, что стали они бить челом патриарху Иоакиму, чтоб замолвил за них слово, что покорны они и просят великих государей и весь двор воротиться в Москву.

— Коли покорны, так пусть пришлют от каждого полка по двадцать выборных, и мы их тут рассудим, — распорядилась Софья.

Пошел с выборными суздальский митрополит Илларион, как страховщик, что им-де зла не будет. Софья самолично вышла к ним и стала их распекать. А выборные подали ей сказку, в которой было писано: «Деды, отцы, дядья и братья наши и мы сами великим государям служили и ныне служим и работаем всякие их государские службы безызменно, и впредь работать безо всякой шалости рады; услышим от кого-нибудь из нас или от иных чинов людей злоумышленные слова на государское величество, на бояр думных и ближних людей, таких будем хватать и держать до указу, как будут государи в Москву из похода, а у нас никакого злоумышления нет и вперед не будет; ратная казна, кою мы взяли, пушки, порох и свинец теперь в полках в целости, полки, коим велено идти в Киев на службу, все готовы».

Напряжение, которое владело всеми, с таковым покаянием спало. Пришла весть и от боярина Михаилы Петровича Головина, назначенного управлять Москвой, что все смирны и покорны и ждут не дождутся прихода великих государей со всем двором и боярами.

От такого известия легко стало на сердце у Софьи. Хованских более нет — стало быть, и свидетелей ее соумышления со злодеями нет, Алексейка Юдин тоже головы лишился.

Легко, да не надолго. Не давал ей покоя царь Петрушка. Входит он в возраст, а как войдет — не станет с нею церемониться.

— Как же мне быть, Васенька? Ведь он меня, злодей, со свету сживет. Он уже сейчас ходу не дает, во всем перечит.

Князь Василий был в затруднении. У царя Петрушки норов крутой, хоть и молод он, но самовит. Если против него пойти — сомнет, успеха не будет. И сила за ним не малая, хорошо выученная иноземцами да им самим. Какие они потешные — не потешные вовсе, а регулярное войско. Нет, не взять его в лоб, и обходом его не взять.

— А как? — спросила царевна, хотя знала — никак.

— Говорил я не раз, — сердито отвечал князь Василий. Оттого сердито, что упрямилась Софья. — Только замирением, только в полной дружбе и покорстве.

— Нет, — мотнула головой Софья. — Не будет этого! Не пойду на поклон! Ни за что!

Глава пятая

Куда весы качнутся…

Грозен враг за горами, а грозней — за плечами.

Двум саблям в одних ножнах не ужиться.

Стрелец стрельца зрит издалека.

С медведем дружись, а за топор держись.

По вступлений в правление, царевна София для своих плезиров завела певчих из поляков, из черкас, также и сестры ея по комнатам, как царевны: Екатерина, Марфа и другия, между которыми певчими избирали своих галантов и оных набогащали, которыя явно от всех признаны были.

…что принадлежит до женитьбы ея с князем Васильем Голицыным, то понимали все для того, что оной князь Голицын был ее весьма галант, и все то государство ведало и потому чаяло, что прямое супружество будет учиено…

В 1689-м царица Наталья Кирилловна, видя сына своего в возрасте лет полных, взяла резолюцию женить царя Петра Алексеевича. И к тому выбору многия были из знатных персон привожены девицы, а особливо княжна Трубецкая, которой был свойственник князь Борис Алексеевич Голицын, и всячески старался, чтоб на оной женить. Но противная ему, князю Голицыну, партия Нарышкиных и Тихон Стрешнев не допустили того, опасался, что чрез тот марьяж (брак) оной князь Голицын с Трубецкими и другими своими свойственниками великих фамилий возьмут повоир (силу — фр.) и всех других затеснят…

А именовалась царица Евдокия Федоровна и была принцесса лицом изрядная, токмо ума посреднего, нравом несходная своему супругу, отчего все свое счастие потеряла и весь род свой сгубила… Род же их, Лопухиных, был из шляхетства средняго, токмо на площади знатного, для того, что у делах непрестанно обращалися до своей квалиты (фр. — положения в обществе) знатных, а особливо по старому обыкновению были причтены за умных людей их роду, понеже были знающие в приказных делах, или, просто на звать, ябедники. Род же их был весьма людной, так что через ту притчину супружества, ко двору царскаго величества было ведено мужескаго полу и женскаго более тридцати персон. И так оной род с начала самого своего времени так несчастлив, что того ж часу все возненавидели и почали рассуждать, что ежели придут в милость, то всех погубят и воем государством завладеют. И коротко оказать, от всех были возненавидимы, и все им зла искали или опасность от них имели.

О характере принципиальных их персон (то есть главных) описать, что были люди злые, скупые, ябедники, умов самых низких и не знающие нимало во обхождении дворовом, ниже политики б оной знали. И чем выступали ко двору, всех уничтожили, и Тихона Стрешнева в краткое время дружбу потеряли, и первым злодеем себе учинили.

Ох, женила мачеха царя Петрушку. Стало быть, подала знак, что вошел он в возраст и отныне станет царствовать самостоятельно, и в правительнице царевне Софье нужды не будет. Братец-де ее старший царь Иван давно в возрасте, женат, так что куда ни кинь, а правлению ее конец пришел.

Что делать-то? Как быть? Извести бы Петрушку с матерью-мачехой наговором, отравою, колдовством. Стала Софья сама не своя, мечется туда-сюда, места себе не находит.