Софрон Данилов - Манчары

— А как же он обозвал? Бетес, скажи, как этот мальчик обозвал тойона?

— Осмеял в песенке… — пробормотал Бетес.

— Какими словами? Скажи громко, чтобы все слышали! Ну, говори!

— «Алчнее ворона, завистливее собаки, хитрее лисицы…»

— Замолчи, негодяй! — вспылил Джюккюйэр.

— Джюккюйэр, скажи, разве этот мальчик сказал неправду?

Джюккюйэр молча заскрипел зубами.

— Молчишь? Тогда спросим у людей. — Манчары повернулся к толпе: — Друзья, сказанное Моомуотом — правда или ложь?

— Правда! Правда! — взволнованно зашумела толпа.

— Ты слышал? Не его, а тебя надо наказать за то, что ты, угнегая всех, разъелся на чужих хлебах. За то, что ты нажил большие деньги, отбирая у конного кнут, у пешего посох, мучая несчастных, заставляя плакать отчаявшихся! Джюккюйэр, прикрываясь высоким именем белого царя, ты приговорил невинного мальчика к жестокому наказанию. А я от имени твоих хамначчитов, от имени всех батраков наслега приказываю подвергнуть такому наказанию тебя самого. Люди, вы согласны с моим приговором?

— Согласны! Совершенно правильно!

— И, кроме того, всё твоё богатство и имущество, которое ты отобрал у неимущих, награбил у бедноты, сегодня же раздаю законным владельцам! — Манчары опять повернулся к толпе: — Вы одобряете мой приговор?

— Одобряем!

— Ну, давайте быстро развяжите и освободите честного юношу, а вместо него уложите тойона.

Товарищи Манчары соскочили с коней, развязали и подняли на ноги паренька и, схватив Джюккюйэра за шиворот, поволокли и привязали его к чурбану. Джюккюйэр от бешеной злобы ничего не мог сказать и только бился и лихорадочно мычал.

— Ну, чего стоишь? Бей! — Манчары замахнулся саблей на Бетеса.

Бетес, словно оглушённый, стоял в оцепенении. При окрике Манчары он вздрогнул, резко подскочил и, подняв тальниковую розгу, крепко огрел своего хозяина по толстому заду.

— Ещё! Ещё сильнее! Если пожалеешь, самому всыплем!

Розги беспрерывно мелькали в воздухе.

— А-а-а-а!.. — раздался истошный крик Джюккюйэра по всей опушке леса.

Алас Беке, услышав никогда не слыханное им, подхватил этот крик и понёс его дальше.

Миновала короткая летняя ночь, и на востоке заиграла нежным трепетом заря. Манчары со своими товарищами ехал по проезжему тракту. Внезапно позади них послышался конский топот. Путники развернули коней по направлению топота и остановились. Вороной конь, мчавшийся во весь карьер, резко остановился перед ними.

— Моомуот, ты куда это?

— К вам… к вам…

— Зачем?

— Насовсем…

Манчары приблизился и заглянул парню в глаза:

— А родные знают, что ты поехал к нам?

— Знают. Дедушка благословил.

— Моомуот, ты знаешь, чем грозит тебе присоединение к нам?

— Знаю…

— В течение всей твоей жизни тебя будут сопровождать лишь горести, с тобой сдружатся лишь невзгоды. Ты не будешь баюкать родных детей, не будешь городить изгороди для выращенного тобою скота, не будешь знать тепла уютного домашнего очага. Тёмные казематы будут твоей вотчиной, заплесневевшие тюрьмы будут твоим жилищем. Знаешь ли ты это?

— Знаю.

— Ты никогда не вернёшься к прошлому, никогда не будешь жалеть о случившемся?

— Никогда! До смерти!

— Ну, тогда дай руку! Вот наши руки!

К трём сильным рукам присоединилась четвёртая, тонкая робкая рука. И все четыре сплелись в рукопожатии, словно прочно затянутый узел.

Лучи ещё не выглянувшего из-за горизонта солнца весело заиграли на макушках высоких лиственниц.

Манчары вернулся

Северное лето в разгаре. Леса и поля оделись в праздничный наряд. Бай Чочо собрал великий ысыах. С восточного, западного, северного и южного улусов к Чочо приехали именитые баи. Правобережье Лены ещё не видело такого множества народу.

Чочо торжествует. На много вёрст вокруг равного ему нет. Его имя славится по восьми улусам. Его рысаки и скакуны обогнали всех лошадей.

Начинается якутская борьба. Люди из Западнокангаласского и Восточнокангаласского улусов сгрудились на противоположных сторонах площадки. Возбуждённые голоса слились в сплошной гул. В центре площадки стоят друг против друга два бегеса — борца. Западнокангаласский бегес — маленький, жилистый, невзрачный. Он совсем не похож на борца. Зато бегес, которого выставил Чочо, — здоровый, мускулистый, с бычьей шеей. Настоящий силач.

Чочо смотрит на своего бегеса и радостно щурит заплывшие глазки, заранее предвкушая победу.

Борцы сошлись. Мышцы их напружинились. Восточный бегес, чтобы потешить своего покровителя, решил быстренько одолеть противника и яростно набросился на него. Но хитрый, осторожный малыш не давал поймать себя. Он казался неуловимым и выскальзывал из рук, как рыба.

Борцы сцеплялись, отскакивали, снова сходились. Восточный борец наступал и всё время пытался свалить противника. Силач западных только защищался. Вскоре тело восточного бегеса заблестело от пота. Он стал часто, прерывисто дышать, облизывая пересохшие губы.

— Ну, ну, давайте! — нетерпеливо кричали кругом.

Борцы опять храбро ринулись друг на друга. Мышцы на руках вздулись буграми, пальцы захрустели. Не успели зрители опомниться, как силач западных молниеносным движением поймал противника за ногу, приподнял его и бросил через голову. Восточный, растопырив, как вилы, ноги, тяжело шлёпнулся спиной на землю. Западные восторженно закричали:

— Уруй! Уруй!

Они окружили своего бегеса и с почётом увели его. Чочо даже задрожал от злости. Он выбежал на середину площадки, где лежал его бегес, и принялся тыкать в него посохом, приговаривая:

— Такой высокий, могучий, и тебя победили! Зелёное сердце, неполные лёгкие…

В этот момент послышался конский топот. Расталкивая людей, к Чочо подъехал гонец на взмыленной чёрной лошади. Он задыхался и долго не мог вымолвить слова.

— Что с тобой, нохо? — спросил озадаченный Чочо.

— Манчары…

Тойон не дал верховому договорить:

— Что?!

— Вернулся…

— Что, что?! Говори же быстрее!

Всадник наконец отдышался и сказал тихо, но так, что услышали все окружающие:

— Манчары сбежал… Вернулся!

Чочо не верил своим ушам. В прошлом году Манчары был пойман, сослан на юг, на каторжные работы, откуда не возвращаются.

— Нохо, кто тебе сообщил такую плохую весть? — спросил испуганный тойон. — Я спрашиваю: кто сказал?

— Князь Шишигин.

Значит, это правда. Собравшиеся на празднество зашумели, как пчёлы в потревоженном улье. На лицах удивление, испуг. До ушей Чочо донеслись приглушённые емешки.

— Расходитесь, да поживее! — закричал он. — Ну! Чего стоите? Или ждёте, когда Манчары ограбит меня и начнёт вас оделять? Вы все заодно с этим разбойником!

«Манчары вернулся!» Эти слова быстрее ветра разнеслись по всем наслегам, по всему улусу. Грозный меч Манчары опять занёсся над усадьбами могущественных баев. А в покосившиеся тесные юрты бедняков слух о его возвращении вошёл как солнечный луч, как светлая, долгожданная мечта.

На востоке и на западе ночами пламенели пожарища. Богатства, награбленные тойонами у обездоленных и бесправных, гибли в огне.

«Манчары вернулся!»

Новый знакомый

Манчары ехал лесом вдоль реки Татты. Потом повернул на небольшую долину, заросшую густой травой. Кругом было пусто, не видно ни людей, ни скота. Манчары остановил коня и внимательно огляделся вокруг. У опушки леса чуть заметно вился сизый дымок. Манчары решил, что там расположились косари или охотники, и не спеша поехал туда.

Под раскидистой берёзой, низко склонившей свои гибкие ветви, виднелся шалаш, крытый сеном. Когда Манчары приблизился, из шалаша выскочил встревоженный человек. Манчары, удивлённый, остановился. Перед ним был русский мужчина с густыми бакенбардами и светлыми глазами.

«Казаки! Меня ищут!» — мелькнула у Манчары мысль, и он схватился за ружьё, готовый защищаться.

Русский тоже с удивлением глядел на пришельца. Потом он махнул рукой и быстро заговорил по-якутски с заметным акцентом:

— Иди сюда, иди…

Они стояли неподвижно, пристально глядя друг на друга, не зная, друзья они или враги.

— Ты казак? — спросил Манчары.

Русский засмеялся и отрицательно покачал головой:

— Нет!

Он показал обеими руками на шалаш: загляни, мол, я один. Манчары подошёл. И впрямь, ничем этот человек не напоминал казака. Одет он просто — сатиновая рубаха, якутские торбаса. Оружия не видно. Под деревом лежала литовка, грабли и наковальня, на которой отбивают косу. Невдалеке было скошено около полудесятины луга.

Манчары немного успокоился. Незнакомец заметил это, улыбнулся и, показывая на шалаш, сказал:

— Проходи, друг, проходи!

Манчары облегчённо вздохнул и, не выпуская из рук ружья, шагнул в шалаш. Русский присел у костра и жестом пригласил Манчары последовать его примеру.