А. Сахаров (редактор) - Александр II
Драгомиров промолчал, вслушивался в гул боя.
– Михаил Иванович, не доведи Бог, сбросят наших, сорвут переправу.
– С Богом, Михаил Дмитриевич. – Драгомиров повернулся к Скобелеву: – Я со штабом вслед за тобой. Медлить нельзя…
Бой разгорался. Светало. К туркам прибыло подкрепление, и они снова двинулись в атаку. Их плотные колонны из Вардима грозили смять редкие цепи русских солдат.
Драгомиров со штабом заторопился к переправе.
– Пехоту, пехоту на паромы, конных казаков последними! – приказал Драгомиров.
Адъютанты бросились исполнять распоряжение.
С понтонов и лодок вслед за Волынским и Минским полками высаживались житомирцы, 4 –я стрелковая бригада и пластуны[36]. А по переправе, катили горные орудия, зарядные ящики. У Зимницы, держа коней в поводу, ждали очереди казаки 23-го Донского полка и уральцы.
С румынского берега по Систовским высотам ударила русская артиллерия. Скобелев поднял солдат левого фланга:
– Вперёд, молодцы, турок бежит!
Оказавшись на вражеском берегу, Драгомиров крикнул адъютанту:
– Поспешайте на правый фланг, к волынцам. Передайте генерал-майору Петрушевскому: надо взять Систовские высоты. Пополнение он получит.
Поднялось солнце. Коптя и чадя, пароход «Анкета» подтянул две баржи. С них густо посыпалась пехота. Драгомиров перекрестился:
– Теперь веселей пойдёт! – неожиданно заметил Стояна, подозвал: – Поручик, ежели вы своевременно не воротились к генералу Столетову, поручаю вам быть неотступно при генерале Скобелеве. От пули и штыка турецкого оберегайте его. Передайте Михаилу Дмитриевичу: ему место у Петрушевского!..
Стоян увидел Скобелева, когда тот, в белом кителе нараспашку, шагал вдоль залёгших солдат, весело приговаривая:
– Сейчас, братцы, подмога к нам пожалует, и снова ударим на турку, а покуда передохните да неприятеля отражайте. – И, не кланяясь свистевшим пулям, пошучивал: – Однако, братцы, не спать. Выиграем баталию, в баньку париться – и спи на здоровье.
– Ваш благородь, – поднял голову молодой солдатик, – ну коль убьют, и на полке не полежу.
– Дурень, – перебил его седоусый товарищ. – Его превосходительство о смерти не думает, его и пули не берут, а ты к земле, ровно вошь к кожуху, прилип и балабонишь чего не след.
По залёгшей цепи на всю трёхверстовую линию фронта передавалось:
– Скобелев… Скобелев! Глянь-ко, белый енерал!
Поспешавший за Скобелевым поручик Узунов, прислушиваясь к вжиканию пуль, молил: «Лучше – в меня, нежели в генерала…»
О Скобелеве ходило много былей и небылиц ещё со времён Туркестанской войны, и поручику они были известны с кадетского корпуса. Поручение генерала Драгомирова озадачило Узунова: как можно охранять жизнь не остерегающегося генерала при таком горячем обстреле?
Скопившись большим отрядом, турецкие аскеры длинными перебежками устремились к русским позициям.
– Поручик, – заметил Скобелев. – Вот вам момент проявить храбрость. Подымайте солдат и следуйте за мной!
Стоян повернулся к залёгшей цепи, но его опередил офицер-волынец. Узунов узнал поручика Моторного, с которым учился в кадетском корпусе. Накануне Моторный со взводом своих солдат отбил турок от переправы.
За поручиком бросились солдаты-волынцы. Поднялись в контратаку подольцы. Опережая их, рванулся Узунов. Впереди мчался рослый солдат. Неожиданно он споткнулся и тут же рухнул. Подхватив его винтовку, Стоян оказался в гуще боя. Дрались молча, озверело. Стреляли редко, работали штыками, схватывались в рукопашной и тогда в ход пускали ножи.
Обе стороны то и дело пополнялись набегавшими солдатами.
Теперь уже бой кипел на склонах Систовских высот, поросших садами и виноградниками.
Брянцы вытягивали в гору орудия, подбадривали друг друга:
– Навались, братцы!
Установили пушки, дали залп.
Ударили дробь полковые барабаны, и русские цепи начали охват высот. От Дуная повели атаку стрелки генерала Цвенцвинского, а с правого фланга давила бригада генерала Петрушевского.
К полудню сражение было в разгаре. Стояну казалось, что время остановилось. Поле усеяли убитые и раненые. Крики и стоны, лязг штыков и звон сабель слились воедино.
Окровавленный мундир поручика Узунова прилип к телу.
Исход боя решила рота Житомирского полка, которую лично повёл в бой генерал Скобелев. Без выстрелов, под барабанный бой она ударила в штыки. Турки дрогнули, побежали. На высотах затрепетали русские флаги, победно заиграли трубы…
В обеденную пору дивизия генерала Драгомирова вступила в Систово. Полки шли под расчехлёнными знамёнами, улицами, запруженными народом. В авангарде колонны двигались казаки.
– Едут! Едут! – Ещё издали завидев конницу, зашумели болгары.
Толпа подалась, качнулась. Мальчишки шустрыми воробьями густо облепили деревья. Возбуждённых недавним боем солдат поили холодной водой, угощали вином и спелыми вишнями. Играла музыка, дудели сопилки, били барабаны. Болгары встречали своих освободителей…
О переправе и взятии Систово императору стало известно в тот же день…
В обеденный час оживлённо за царским столом. Искрилось, играло золотистым янтарём французское шампанское «Вдова Клико». Александр II поднял прозрачный, без рисунчатой резьбы, хрустальный бокал на высокой тонкой ножке, фирмы «Баккара». Сделалось тихо.
– За первую победу российского оружия! – Голос радостный, чуть возвышенный. – За начало освобождения братьев-болгар от многовековой неволи. За будущую свободную Болгарию!
Облобызав великого князя и главнокомандующего, брата Николая Николаевича, вручил ему орден святого Георгия.
– Ура, господа!
Там, где голубая бухта Золотой Рог вытянулась узким рукавом, в долине пресных вод – летняя резиденция султана. В знойные дни роскошный дворец и тенистые сады овевают свежие морские ветры.
День и ночь верные янычары зорко стерегут великого из великих, султана турецкой империи, наместника аллаха в этом неспокойном мире, временном пристанище каждого правоверного мусульманина и гяура, иудея и буддиста – всех, кому волей случая позволено жить на земле.
Высокая каменная ограда скрывает от взора недостойных султана Блистательной Порты. Абдул-Хамид прогуливается по песчаным дорожкам, мимо фонтанов и благоухающих роз, газонов, приятно успокаивающей зелени сочной травы.
В Великий пост – рамазан, когда аллах запретил принимать дневную пищу и даже в помыслах не касаться женщины, в летний дворец нет входа ни одной из жён султана. Им место в гареме Долма Багче.
Умеренная еда после захода солнца, сорокадневное воздержание очищают тело истинного мусульманина от скверны, придают ему лёгкость и возвращают мужскую силу.
В первый день большого байрама[37], когда пировала вся Порта, Абдул-Хамид съедал всего-навсего три чебурека, пил кофе, сваренный на песке, любовался танцовщицами и, дождавшись, когда муэдзин[38] с минарета прокричит слова из Корана, отправлялся к молодой жене.
И впредь велел каждый год доставлять ему новую жену. В этот раз привезли юную красавицу, совсем ещё девочку из южной Румелии[39]. Она была пуглива и застенчива…
Румелия! При воспоминании об этом княжестве на лицо Абдул-Хамида набежала тень, а губы зашептали проклятия. Румелы, которые совсем недавно дрожали, как зайцы, едва завидев янычара, теперь, когда уруские солдаты подошли к границам Порты, сделались дерзкими. На предложение правительственного Дивана о союзе против России румелы посмели говорить о своей независимости и нейтралитете. А едва армия гяуров встала на Дунае, как король Румелии князь Карел, Карл, как именуют его европейцы, позабыв страх, какой наводили на него османы, переметнулся к урусам и объявил войну Оттоманской империи. Его войска вместе с армией царя Александра.
Но настанет час расплаты, и он, султан Абдул-Хамид, бросит князя Карела навечно в Семибашенный замок, а у нечестивцев-румелов будут вырывать их собачьи языки…
Под мягкими, расшитыми бисером чувяками Абдул-Хамида песок слегка поскрипывает. Рысьи глазки султана тревожно бегают. У маленького сухого человека в голубом шёлковом халате, украшенном драгоценными камнями, коварная, не знающая жалости душа. Вкрадчивым, воркующим голосом Абдул-Хамид говорит следующему за ним на почтительном расстоянии великому визирю:
– Парламент, сборище болтливых баб, я терплю больше полугода. Теперь я разгоню его.
– Великий и мудрый султан, даровавший Блистательной Порте конституцию…
Едва Мидхат-паша успел промолвить эти слова, как Абдул-Хамид прервал его:
– Мы недостаточно жестоки, мой визирь, не конституция нужна Порте, а ятаган, отсекающий головы непокорным. Слава аллаху, наши взгляды разделяют и советники-инглизы[40]… Когда на Балканах мы разобьём урусов, я на месяц отдам болгар моим воинам…
