Дэвид Вейс - Возвышенное и земное
Aннa Мария догадалась, что наряд Вольферля принадлежал раньше эрцгерцогу Максимилиану, а белое тафтовое платье Наннерль было собственностью одной из дочерей Марии Терезии, и это было ей очень обидно. Но когда она намекнула, что детям прислали обноски, Леопольд ответил:
– Я верю в благородство ее величества.
Странно было слышать такое от него – Леопольд очень редко верил в чье-либо благородство.
– Папа, Мама, посмотрите па меня! – воскликнула Наннерль. – Правда, красивое платье?
Должны же они хоть на этот раз понять, что Вольферль не один свет в окошке. Но никто не обратил на нее внимания. Пана оправлял наряд Вольферля, мальчик выглядел скованным и каким-то чужим, а Мамины мысли были далеко.
Анне Марии не хотелось никого хвалить или как-то проявлять свои чувства. Ей надо было побыть одной, подумать обо всем. В парадных костюмах дети казались совсем взрослыми. Ее мучило предчувствие, что, как бы она ни заботилась о них, никогда больше дети не будут нуждаться, как прежде, в ее материнской любви и защите. Однако Наннерль выглядела такой обиженной, что Анне Марии пришлось сказать:
– Да, моя милая, ты просто прелестна.
Но на сердце было по-прежнему тяжело. Леопольд наставлял Вольферля никому не бросаться па шею, иначе можно помять костюм, и говорил, что концерт для детей императрицы принесет им новые лавры, а Анна Мария думала: все эти победы таят в себе зерно пагубы.
В Шёнбрунне Моцартов встретил граф Майр, весьма любезно проводивший их через парадный вход в Зеркальный зал.
Императрица на этот раз держалась гораздо приветливей. Решив обойтись без обычных церемоний, она просто представила Моцартов своим детям.
Леопольд заметил, что эрцгерцог Максимилиан одного роста с Вольферлем, и понял: Анна Мария правильно догадалась – сын их одет в костюм с эрцгерцогского плеча. Кроме Максимилиана, в комнате находились Мария Антуанетта, которая была на несколько месяцев старше Вольферля, восьмилетний эрцгерцог Фердинанд и тринадцатилетняя эрцгерцогиня Иоганна – она была той же комплекции, что и Наннерль; это ее платье красовалось сейчас на их дочери, догадался Леопольд.
Неожиданным оказалось присутствие наследника престола эрцгерцога Иосифа. Моцарт тщательно готовился к приему и заучил наизусть возраст всех шестнадцати детей Марии Терезии, но никак не ожидал увидеть здесь кого-то из старших принцев. Однако Леопольд тут же вспомнил, что Иосиф, которому уже исполнился двадцать один год, отличался, по слухам, большой музыкальностью.
Худощавого и задумчивого наследника престола заинтересовал маленький виртуоз. Его отец восхищался музыкальными фокусами мальчика, мать говорила, что он очарователен, но Иосиф хотел сам посмотреть, что представляет собой этот ребенок. В противоположность набожной матери, презиравшей Вольтера, которого он читал, Иосиф гордился своим вольнодумством.
– Господин Моцарт, говорят, у вашего сына замечательный слух? – спросил Иосиф.
– Неплохой, ваше высочество.
– Мама, можно, я что-нибудь сыграю? – Это сказала эрц-герцогиня Мария Антуанетта. – Господин Вагензейль и господин Глюк хвалит мою игру на клавесине.
– Мы почтем за честь, ваше высочество, – откликнулся Леопольд; младшая дочь императрицы, Мария Антуанетта, была самой хорошенькой.
– А он пусть скажет, фальшивлю я или нет. – Мария Антуанетта указала на Вольферля.
– Нет, Антуанетта! – Мария Терезия внезапно посуровела. Позволить простолюдину критиковать Габсбургов было бы непростительно.
Тогда, словно в пику ей, Иосиф заявил, что хочет сыграть на скрипке.
Это было совсем уж непозволительно. Но запретить сыну Мария Терезия не могла: Иосиф ее наследник, будущий император.
Леопольд делал вид, что не слышит фальшивых звуков, которые так и лезли в уши; эрцгерцог был любителем и играл как любитель. Пусть Иосиф и будущий император, думал Леопольд, но музыкального таланта он совсем лишен. Однако Леопольд никак не проявлял своих чувств и надеялся, что и Вольферль будет тоже сдержанным.
После того как эрцгерцог несколько раз подряд взял неверную ноту, Вольферль сказал:
– Вы фальшивите, ваше высочество, и у вашей скрипки чересчур резкий звук.
Леопольд ждал бури. Но вместо этого Иосиф, улыбаясь, сказал:
– Браво! Наконец-то я встретил честного человека. Императрица тоже улыбнулась, правда ее улыбка показалась Леопольду несколько деланной.
– Иосиф, – раздраженно сказала она. – Может, мы дадим Моцартам сыграть одним – ведь для этого они учились.
– Ваше величество, – воскликнула Наннерль, – я могу играть с закрытыми глазами!
– Ну, это просто фокус, – возразил Иосиф, – а вот можешь ли ты сыграть незнакомую вещь?
– С листа? – Наннерль вопросительно взглянула на Папу.
– А почему бы и нет, если это музыка? – вмешался Вольферль.
– Это соната Вагензейля. – Иосиф поставил ноты на пюпитр и спросил: – Вы ее когда-нибудь видели?
– Нет, – отозвался Вольферль. – Но сыграть можем. Правда, Наннерль?
Наннерль постеснялась сказать «нет», однако ей было страшно. Все же она заиграла вслед за Вольферлем и, поняв, что играют они правильно, перестала волноваться. Беря заключительные аккорды, она знала, что игра их вызвала одобрение. Все, даже младшие дети, слушали затаив дыхание, и эрцгерцог Иосиф пожал им руки, что было великой честью, и обращаясь к очень гордому Папе, назвал его «господин капельмейстер».
Вольферлю очень понравились пирожные со взбитыми сливками, которыми угостила его Мария Антуанетта. Она была такой хорошенькой и веселой – просто глаз не отвести. И предлагала посмотреть ее клавесин – может, ему захочется на нем сыграть, а Вольферль думал, как, должно быть, приятно ее поцеловать.
– У вас есть свой парк, чтобы в нем играть? – спросила Мария Антуанетта.
– Нет. – А зачем он нужен, подумал Вольферль.
– А у нас есть. Но у вас, конечно, есть охотничий парк?
– Нет, – грустно ответил он. Белокурая, голубоглазая, с нежной кожей и ярким румянцем, она была просто обворожительна, особенно когда улыбалась. А сейчас вдруг стала очень серьезной.
– У нас самый большой охотничий парк в империи. Папа там сейчас охотится на оленей. А вы любите охотиться?
Вольферль недоуменно пожал плечами, хорошо бы она поговорила о чем-нибудь, знакомом ему.
– Пойдемте, я покажу вам свой клавесин, – предложила Мария Антуанетта.
Тринадцатилетняя эрцгерцогиня Иоганна, решив, очевидно, что отпускать их одних не следует, присоединилась к сестре. Вольферль, желая доказать, что он не маленький, поспешил вслед за старшими, но, непривычный к натертому паркету, поскользнулся и упал. Иоганна сделала вид, будто ничего не заметила, а Мария Антуанетта подбежала к мальчику и, стараясь ободрить, помогла подняться.
Отправившиеся на поиски детей Мария Терезия с Мамой подошли как раз, когда Вольферль говорил Марии Антуанетте:
– Вы очень добры. Когда я вырасту, я женюсь на вас.
Немало удивленная, Мария Терезия спросила почему.
– Из благодарности, – ответил Вольферль, – и еще потому, что она добрая. Ее сестра не захотела мне помочь, а она помогла.
Дети были оставлены на попечение придворной дамы, и императрица указала Анне Марии на кресло. Анну Марию потрясла ее благосклонность. Правда, сама императрица уселась на более высокое кресло с величественной, как у трона, спинкой, но, в общем, они сидели почти как равные.
Марию Терезию заинтересовал маленький мальчик. Она понимала, отец не даст откровенных ответов на ее вопросы, ей казалось, что он слишком эксплуатирует ребенка, но императрице поправилась Анна Мария, в ее представлении образец доброй немки – матери семейства. Дружелюбно, насколько позволяло ее положение, она спросила:
– Когда же это проявилось? – Что, ваше величество?
– Его одаренность, очарование, способности.
– Не знаю, – Анна Мария обвела взглядом натертый паркет, сверкающие люстры, изящные зеркала и снова посмотрела на императрицу. Она встретила ее ободряющую улыбку – улыбку матери и одновременно всеведущей властительницы, которую сам создатель облек властью, – и вдруг высказала вопрос, годами не дававший ей покоя.
– Ваше величество, откуда у него это?
– Что это? – На сей раз озадачена была Мария Терезия.
– Гениальность. Ведь правда, он гениален, ваше величество?
– Потому, что так хорошо играет для своего возраста? – Мария Терезия снисходительно улыбнулась.
– Нет, ваше величество, не только потому. Что касается музыки, для него нет трудностей.
– Это необычно, – согласилась Мария Терезия, – и, разумеется, он прелестный ребенок.
– Мне иногда кажется, ваше величество, что его гениальность – дар божий.
Мария Терезия не ответила, слова Анны Марии показались ей чересчур дерзкими. Унаследованный ею трон действительно был даром свыше, но что мог получить в наследство от своих предков сын Моцартов? Кроме того, почти все музыканты – цыгане. Мальчик вызывал у нее интерес как у матери, а не как у покровительницы искусств.
