Вячеслав Перевощиков - Меч Руса. Волхв
Конь чуть отдышался, и Ворон двинулся дальше, размышляя над странным предчувствием. Он почти был уверен, что ему не мерещится чей-то пристальный взгляд, и на всякий случай передвинул лук и колчан поближе, под правую руку. Но вот река осталась позади, а ничего не случилось. Продрались через тростник, и снова ничего.
Ворон понемногу успокоился, решив, что его подозрительность происходит от сильного напряжения, оставшегося от поединка с хазарином. Изредка оборачиваясь и поглядывая на оставшуюся за спиной стену тростника, он не спеша поскакал дальше. Когда тростник остался позади на расстоянии полета стрелы, разведчик окончательно избавился от подозрительности и стал подумывать о привале и перевязке ран. Но вдруг на земле, прямо перед его конем, что-то блеснуло. Он машинально нагнулся вперед, пытаясь разглядеть странную вещь, и в этот момент над его головой тонко свистнула стрела.
То, что произошло дальше, он едва ли смог бы повторить потом снова, но тогда в одно мгновение в его руке оказался лук. В следующий миг его стрела, трепеща от ярости, летела почти наугад в мелькнувшую среди ивовых кустов тень.
Вскрик, сдавленный и мучительный, как кричат только с насквозь пробитой грудью, показал, что стрела нашла средь ивовых веток достойную цель. Ворон услышал этот крик, и слабая улыбка промелькнула на его побледневшем лице.
– Достань-ка мне его оттуда, – бросил он Дареному, не сводя глаз с редкой поросли ивовых веток.
Слуга выхватил из-за пояса кинжал и осторожно двинулся к кустам. Вскоре он уже тащил оттуда истекающего кровью хазарина с торчащей наискось из груди стрелой. Сокол, пересаженный на плечо хозяина, беспокойно клекотал, чувствуя запах крови.
– Что ж это, тебе его совсем не жаль? – пристально разглядывая лицо Дареного, спросил Ворон.
– Моя не есть хазарин, – опять обиженно отвечал слуга. – Моя касог. Моя был охотник и жил в горах, но повелитель примучил меня служить хазар.
– Хорошо! – сказал разведчик. – Тогда тебе не годится быть холопом. Как доедем до границы, отпущу тебя в твои горы дальше охотиться.
Ворон договорил последние слова и без чувств повалился на гриву коня. Сказалась потеря крови и невероятное напряжение почти непрерывного боя в течение многих часов. Когда он открыл глаза, то увидел себя лежащим на земле. Все его бесчисленные раны были уже бережно перевязаны чистыми тряпицами. Дареный, придерживая ему голову, пытался напоить его кумысом.
– Надо дальше скакать, – быстро затараторил слуга, увидев, что бесчувственное тело открыло глаза. – Облава будет. Повелитель послать много воинов ловить тебя. Вставай-ка, шибко скакать надо скоро, скоро.
– Вот как? – удивился Ворон. – А я думал, ты меня где-нибудь на привале зарежешь.
Дареный потемнел лицом:
– Моя должен был убить, повелитель много обещал за твой голова. Однако вставай же, скакать надо.
Ворон отпил кисловатой, приятно щиплющей язык жидкости. Шум в голове понемногу утих, и дышать стало легче. Он сделал еще пару глотков и попытался встать. Дареный суетился рядом, подталкивая здоровенного детину и испуганно приговаривая под тревожный клекот своей птицы:
– Вставай же скорее, вставай!
Наконец разведчик, пошатываясь, встал на ноги и ухватился за седло.
– Еще кумыса пей, – подставляя свое плечо хлопотал Дареный. – Силу вернет, здоровье вернет. Торопиться надо.
– Нет, спасибо, друг, – ответил Ворон. – У меня на этот случай есть средство куда посильней.
Он дотянулся до переметной сумы, где лежал небольшой берестяной туесок, наполненный густой смесью меда с порошком корней ятрышника. Ковырнул ножом тягучую мякоть и стал ее медленно рассасывать, проглатывая истекающий на язык нектар. Через минуту лицо его порозовело, а еще через минуту он уже сидел в седле.
– Я знаю путь по степь, чтоб погоню уйти, – подлетел к нему на своем коне Дареный.
– Веди! – махнул рукой Ворон, как-то вдруг поверив и доверившись этому совершенно неизвестному человеку.
Касог сверкнул черными глазами и, по-ястребиному согнувшись в седле, помчался вперед. Табунок захваченных коней потянулся за ним следом, и позади всех, передернув еще не вполне послушными плечами, поскакал разведчик. Ветер растрепал его рыжеватые от солнца волосы, растер горячими сухими ладонями все еще бледные щеки, наполнил легкие запахами медовых трав и, резанув глаза своей мягкой невидимой плетью, заставил воина вздохнуть глубже, распрямить спину, поднять к небу обессиленные руки. И губы Ворона сами собой забормотали древние слова старинной воинской песни. В такт рокота копыт они рождались словно сами собой из ветра, из лязга железа и хлещущей по нему метелки жестких волос конской гривы, из бьющей по руке окровавленной ткани и жгучей боли растревоженной раны.
Льет от сумеречной далиОтблеск стали, отблеск стали.Темный лес мое копье,Эта ночь – мое жилье,А постель – медовый луг,Черный ворон брат и друг.Я не проклят, не забыт,Я средь битвы не убит.Но душа моя пропалаОт змеиного, от жала,В меня злая кровь вошла.Ах, зачем же ты нашла,Стрела вражья, белу грудь?Взгляд последний не забудь,С алых губ кровава пена.Ах ты, черная измена!И теперь я сам не свой,Моя песня – лютый бой,И милее нежных рукРукоять меча да лук.Ах ты, мать-земля, прости,Но другого нет пути:Вражью кровь я должен лить,А иначе мне не жить…Как с под сумеречной далиМне в глаза был отблеск стали.Погадай мне наперед,Когда смерть меня найдет…
Ворон допел свою песню, и мир вокруг неуловимо изменился. Небо незаметно наполнило измученное тело разведчика новой силой, готовя своего воина к грядущим битвам. Он видел текущие к нему отовсюду прозрачные ручейки энергии и озирался вокруг, не веря своим глазам. Мир щедро делился с ним своей силой, и никогда раньше у него такое не получалось. Много раз прежде его учитель Богорад, обучая его русскому боевому искусству «Собор», говорил, что главное умение – это правильная последовательность движений и слов, чтобы найти путь к небесной силе, источник которой неисчерпаем. Но он никогда не мог найти этот путь. И вот теперь он, наконец, осознал древнюю науку и мысленно поклонился своему учителю. И едва он сделал это, как над горизонтом мелькнуло белое облачко, словно взмах руки далекого родного человека.
Глава 4
Тайна волхва
Велегаст торопливо шел по пыльной улице Тмутаракани. Растертая множеством ног и горячим солнцем в желтоватый земляной пепел, пыль словно ждала прикосновения к себе, чтобы взметнуть множество фонтанов сухой грязи или поднять еще выше оставшиеся после них густые облачка мути.
«Наверное, это единственный город на Руси, где нет мостовых», – раздраженно подумал мудрец, оглядываясь на своего спутника, бредущего за ним в пылевом тумане.
Еще в юности, будучи послушником у волхвов, он вынужден был много ходить по разным городам, капищам и храмам, которые были связаны в одну живую великую цепь, обращенную к Богу. И, насмотревшись на множество мест, так привык к деревянным мостовым даже в маленьких городках, что теперь был неприятно удивлен их отсутствием в собственном родном городе. Впрочем, вскоре Велегаст нашел этому объяснение, вспомнив, что с лесом здесь всегда были трудности, а камень на Руси не очень любили.
Улица, изогнувшись, сделала крутой поворот, притираясь к подножию небольшого холма, по склонам которого сбегали белые хатки с тростниковыми крышами. У волхва екнуло сердце, он почти был уверен, что нашел дом, в котором родился.
За невысоким плетнем виднелись причудливые кроны двух высоких вишен, раскидавших свои ветки с багряными ягодами по серой спине странно изогнутой крыши. Она, поднятая над дорогой крутым плечом холма и оторванная от земли белизной стен, словно перевернутая кверху дном тростниковая лодка, которая все еще пыталась плыть в небесную синеву, вырываясь из зеленых сетей поникших вишневых веток, спутанных неумелыми руками бестолковой древесной пряхи. Велегаст усмехнулся, глядя счастливыми глазами на неподражаемый изгиб крыши. Уж он-то знал, что это кривой дуб, срубленный его отцом далеко отсюда, на склоне Медвежьей горы. Там, на ее вершине, находилось святилище Велеса, и могучий Бог приходил туда отдохнуть и послушать людей. Когда он поднимался в гору, то рука его опиралась на кроны деревьев, сгибая их страшной силой навечно. Такие деревья, отмеченные рукой самого Велеса, должны были приносить в дом достаток и счастье.
«Достаток и счастье», – вспомнил Велегаст немудреную формулу той далекой, почти позабытой жизни. Ни богатства и роскоши, ни власти или злата, а любви и здоровых детей – вот чего хотели построившие этот дом люди. Созданный из глины и сухой травы – плоть от плоти земли-матушки, как выросший сам собой белый грибок.
