Константин Федин - Необыкновенное лето
– Товарищ Ворошилов, по вашему приказанию – тот саратовец, о котором я вам докладывал.
Ворошилов повернулся, быстро оглядел Извекова, сказал:
– Здравствуйте, товарищ комиссар.
– Я, товарищ Ворошилов, не комиссар, – ответил Кирилл.
– Как не комиссар? А мне про вас такого насказали, что хоть сейчас вам бригаду давай!
Кирилл промолчал. Отвечая на приветствие, он энергично сдвинул вместе подошвы и забыл при этом, что на ногах – валенки: получилось что-то развалистое, и он немножко смешался.
– Ну, а в седле-то вы когда-нибудь сидели? – спросил Ворошилов.
– Сидел.
– И ничего? Держались?
– Держался.
Ворошилов улыбнулся, слегка кивнул.
– Ну, пойдёмте.
Они подошли к той группе за столом, где велась беседа. Тут плотно друг к другу жались командиры, и кто-то неторопливо говорил. Ворошилов развёл рукой кольцо стоявших. Кирилл продвинулся за ним.
В центре кружка сидели Сталин и Будённый. Рассказчик чуть нагнулся к ним, опираясь локтями в колени, и держал речь без всякой жестикуляции, с расстановкой, видимо привыкнув, чтобы его слушали.
Сталин коротко и пристально взглядывал на него, пропуская папиросный дымок под тёмными усами.
– Сейчас же после Воронежа, – говорил рассказчик, – посылаю я по пятам белых Мироненку. Он, знаете, из бывших унтер-офицеров. Донбасский шахтёр. Даю ему приказание разведать со своей бригадой наступлением – в каких деревнях белые стали, когда, в каком составе, ну и все прочее. По исполнении спешно доложить. Да. Жду час, другой, третий. Полночь. Ничего нет. Наконец, глухой ночью, влетает с пакетом вестовой. Вскрываю пакет, смотрю – всего две строчки: «Противник бежит в панике в направлении города Ростова». А до Ростова пятьсот вёрст!
Сталин рассмеялся. Закуривая от одной папиросы другую, он сказал весело:
– Когда спишь и видишь Ростов, тут уж не до тактической разведки!
Несколько голосов живо подхватили этот разговор. Один сказал:
– Устав-то все труднее соблюдать. Недавно назначаю положенную днёвку. Вдруг мне докладывают: бойцы обижаются – на днёвку уходит время, а надо наступать!
Другой заметил:
– На родину торопятся.
– На родину? – словно мимоходом спросил Сталин.
– В моей части больше донцы да кубанцы. Скорее бы на Дон, на Кубань.
Сталин медленно, с лукавой усмешкой осмотрел собеседников.
– Я в общем за соблюдение устава. Но, откровенно говоря, я против того, чтобы днёвки чересчур затягивались. Мы, товарищи, кажется, немного засиделись?
Он поднялся. Все, кто сидел, принялись быстро вставать, вынимая из карманов часы. Сталин ещё раз, уже серьёзно, обвёл взглядом окружавшие его лица и проговорил по-прежнему тихим голосом:
– Повторяю: нам надо поспешить. Ещё раз, товарищи комиссары и командиры, желаю вам успеха. Успеха, который будет полным уничтожением деникинских армий. Нынешний смотр буденновской конницы показал, что мы можем в этом не сомневаться.
Сталин пожал руку Будённому и повернулся, чтобы идти. Ворошилов шагнул к нему.
– Я вам хочу, товарищ Сталин, представить саратовского товарища. Он прибыл с отрядом конников для наших новых формирований.
Сталин поздоровался с Кириллом и вдруг начал задавать ему вопрос за вопросом: велик ли отряд, каков в нём народ, хорошо ли обучен, сколько дней был в дороге, где выгрузился, и затем – как Кирилла по фамилии, служил ли в царской армии, где работал, каково настроение в Саратове.
– Продолжается набор добровольцев в кавалерию, люди идут с охотой, – ответил Кирилл, припоминая митинг в Военном городке.
– Это хорошо. Волжане народ горячий, а в коннице горячих ценят, – сказал Сталин. – Я полагаю, если саратовцы помогут разгромить Деникина в Донбассе, они тем самым наверняка устранят угрозу своей Волге.
Он взглянул на Ворошилова.
– Ну, что же, дело за назначением товарища в Первую Конную.
– Да я уж думаю для него о бригаде, – сказал Ворошилов.
– Не маловато? По виду человек молодой, но, как мне кажется, бывалый. К тому же волжане себе цену знают.
Сталин улыбнулся Кириллу и протянул руку.
Все направились к выходу. Громче, полнозвучнее перемешались голоса. Старые половицы сеней заскрипели под тяжёлой поступью плотной массы людей.
Ворошилов, оглянувшись и рассмотрев под мерклой настенной лампой лицо Кирилла, сказал:
– Так ты, значит, поутру являйся ко мне! Да пораньше!
Неожиданное, простое это «ты», вдруг изумив, напомнило Кириллу необычайное чувство, когда в юности, на саратовских горах, впервые в жизни старик-рабочий сказал ему ласково – «товарищ» и когда он побежал по горам, чтобы усмирить своё волненье.
С клубом тепла, который катился через отворённые двери и таял на морозе, Кирилл вышел из дома. По прямой снежной улице, как будто поднимавшейся кверху, он двинулся в путь со своими новыми товарищами, на солдатский ночлег, чтобы, отдохнувши, встретить будущее утро.
1945-1948
ПРИМЕЧАНИЯ
Трилогия – «Первые радости», «Необыкновенное лето», «Костёр» (этот роман остался незаконченным, опубликованы первая его книга и некоторые главы второй) – занимает особое место в творчестве Конст. Федина…
Заставляя героев романического цикла, основные из которых проходят через все повествование, действовать и мыслить в поворотные моменты более чем тридцатилетнего отрезка русской истории, писатель вглядывался вместе с тем и в разные периоды собственной биографии, выводил уроки из долгого по времени жизненного и творческого развития. Воистину читателю был предложен как бы цикл художественных итогов.
Работа над трилогией, если вести счёт от возникновения замысла, продолжалась более сорока лет. После смерти К.А.Федина (июль 1977 г .) в его архивах и на рабочем столе осталось большое количество набросков, эпизодов и сцен второй книги «Костра», которые должны были открыть для нас окончательно взаимосвязь, соотнесённость и цельность многотомного ансамбля.
Художественный цикл Федина построен своеобразно. Каждый из романов – относительно самостоятельное произведение со своим сюжетом, особенным жанровым рисунком и складом композиции, отличающимся от других. Каждый из них можно читать и отдельно, независимо от предыдущего и последующего. И вместе с тем романический цикл явно распадается как бы на две «серии», разграниченных между собой и более значительным промежутком по времени действия (двадцать два года!), и различием большинства персонажей.
И если вторая «серия» художественного цикла (роман о начальном периоде Великой Отечественной войны «Костёр», в двух книгах) осталась незавершённой, то историко-революционная дилогия Федина «Первые радости» и «Необыкновенное лето», опубликованная в середине и конце 40-х годов, сразу привлекла к себе читателя и была удостоена Государственной премии первой степени.
Широкая популярность в нашей стране, переводы на многочисленные языки мира, экранизации и театральные инсценировки на протяжении трех десятилетий уже сами по себе красноречиво свидетельствуют о независимой значимости, какую обрели романы «Первые радости» и «Необыкновенное лето» в читательском восприятии. (Кстати, по завершении тогдашней дилогии какое-то время Федин намеревался ограничить на ней свой замысел.) И, однако, зная все это, при чтении романов теперь уже нельзя полностью отвлечься от художественного контекста, который продолжением цикла придал им автор.
Не только формальной общностью судьбы основных героев, но, что важнее, и смысловым развитием, и тональностью своей романы историко-революционной дилогии Федина составляют часть одного обширного архитектурного ансамбля, который строил и не достроил автор.
Подобно тому, как первый катящийся камень влечёт за собой горный обвал, неторопливый, более других традиционный по жанру «семейно-бытовой» роман о 1910 годе «Первые радости» подготовляет напряжённую сумятицу исторических катаклизмов «Необыкновенного лета», а в событиях 1941 года, обрисованных в «Костре», порой неожиданно и странно прорывается как будто бы скрыто и мирно дремавшая до того энергия людских страстей и побуждений 1919 года… Когда Кирилл Извеков в «Костре», получив известие о нападении фашистской Германии на Советский Союз, извлекает из-под спуда старую комиссарскую форму времён гражданской войны, такое переодевание полно для него смысла. Оно отвечает в какой-то мере глубокому ходу раздумий Кирилла (а также романиста, добавим мы), для которого исход схватки с фашизмом связывается в первую очередь с судьбой революции. «Дело сего дня – судьба революции» – вот то силовое поле, преемственность проблематики, которые сплачивают и объединяют в целое три довольно непохожих произведения Федина – и книгу о заре революционного подъёма «Первые радости», и эпический роман о переломном годе гражданской войны «Необыкновенное лето», и последнее углублённо психологическое полотно о начале решающего противоборства с фашизмом «Костёр».
