Юрий Никитин - Князь Владимир
Он застегнул ремень, вернулся к крыльцу. Молчаливый Сувор без слов отправился варить новую чашку крепчайшей кавы.
Через два дня, повинуясь внезапному порыву, он кликнул монаха-латинянина. Тот ахнул, когда князь коротко и буднично велел произвести над ним обряд крещения. Владимир в нетерпении ждал, когда тот закончит брызгать водой и говорить по-латыни слова, которые и сам вряд ли понимал, предупредил:
– Но пока никому ни слова. Понял?
– Да, великий князь Руси… Прими это.
Владимир нагнулся, монах надел ему на шею цепочку с золотым крестиком. Владимир запахнул ворот, пряча крест, еще раз предупредил:
– Ни-ко-му! Я хочу сперва на себе испытать, что это – быть христианином.
Монах, уходя, напомнил:
– Не забудь свое христианское имя: Игнатий!
– Иди-иди… святой отче.
После ухода монаха он долго пребывал в задумчивости. В душе росло разочарование. Ничего не происходило. Он оставался таким же злым и растерянным, а подсказки, как жить правильно, все нет и нет. Новое имя значит лишь, что со старым покончено.
А начать… как начать по-новому?
Жизнь только ленивого несет, а то и тащит по камням как бурная река, а князь должен не только сам плыть, но и корабль с народом умело вести между порогов!
– Кремень! – вскричал он яростно. – Пошли гридней с вестью. Князь созывает знатных бояр и прочих именитых на княжескую охоту!
Кремень кивнул:
– На великокняжескую. Понял! Так и велю объявить: великий князь созывает на великокняжескую охоту!
Владимир усмехнулся. Кремень прав. А то, глядя, как вольно с ним общаются близкие, и другой пробует к нему обратиться как к равному. А не всяк понимает, что вежество – вовсе не признак слабости.
В Болгарии вспыхнуло руководимое Самуилом восстание против ромейского владычества. За короткий срок ромеев вышибли из городов, даже вытеснили за пределы Болгарии. От Дуная Болгарское царство теперь простиралось через Преслав до границ Фракии, через Охриды до Адриатического моря, через Меленик, Сер и Веррию до Архипелага, а через Лариссу – до Фермопил.
Тавр захаживал каждый вечер, рассказывал новости. Большей частью, что и как деется на Руси, о закордонных делах лишь упоминал, но однажды в середине повествования о вятичах вдруг со смехом хлопнул себя по лбу:
– Да, чуть не забыл! Самуил, спеша укрепить победы, потребовал от базилевсов их сестры… Говорят, неслыханной красоты девка удалась!
Владимир похолодел. Сердце остановилось, он ощутил себя как в проруби. В груди появилась пугающая пустота.
– Что… повтори…
– Говорю, Самуил хочет породниться с базилевсами.
– А что… те ответили?
Тавр пожал плечами:
– Что они могут? Тянут время, решают, советуются. Но женщины в таких делах всегда лишь только гвоздики, ими скрепляют доски. Думаю, отдадут.
– За Самуила? – вскрикнул Владимир в ужасе.
Тавр насторожился:
– А пошто нет? Зато империя обезопасит свои границы с той стороны.
Владимир молчал долго, боясь, что голос дрогнет, а то и перехваченное спазмами горло издаст одни хрипы. Тавр еще что-то говорил, Владимир не слушал, собирался с силами. Наконец сказал как можно будничнее:
– Пошли гонца к базилевсам. Если отдадут сестру Самуилу, мы двинем на империю свои войска!
Тавр смотрел удивленно. Затем в глазах появилось глубокое уважение.
– Ты прав. Породнившись с базилевсами, Самуил возымеет власти чересчур много. Такой сосед будет опасен!
Сумрачный край лесов, где не только конному, но и пешему не пробраться, если не знаешь тайных троп. Влажная земля вздрагивает, когда с грохотом валится одряхлевший дуб, тревожно кричат невидимые в кронах птицы. Зеленый потолок так высоко, что и не различаешь, как ветви сливаются воедино, всюду только гигантские столбы в три-пять обхватов, что подпирают вечно ненастное небо.
Не потому ли загордились вятичи, что небо держится на вершинах их деревьев? Здесь по распадкам бегут ручьи такой чистоты, словно выбежали прямо из вирия. На расстоянии броска копья пасутся несметные стада свиней, а вожаки у них такие, что оторопь берет. Вепрь ли, бог ли, принявший личину лесного зверя?
Князья стягивались в оговоренное место в окружении гридней. Каждого сопровождали отроки. Позади князей ехали их бояре, знатные мужи, а сзади держалась челядь, с трудом удерживая на поводках своры борзых и гончих. Ловчие везли клетки с беркутами, сокольничьи держали на руках соколов с надетыми на головах колпачками из плотной кожи.
На большой поляне был большой сбор. Там возвышалось великокняжеское знамя, сверкали доспехи Тавра. Он зорко следил за тем, кто приезжал и с кем, сколько народу взял, кто прибыл по первому зову, кто запоздал, кто вовсе прислал вместо себя воеводу или даже незнатного мужа…
Владимир гарцевал на легконогом коне, веселый, загорелый. Вокруг него держались телохранители, поглядывали на густые чащи, откуда могла свистнуть стрела или вылететь дротик. То один, то другой вламывались в кусты, гоняли птиц, чтобы не качали ветками, не тревожили.
Распоряжался охотой Тавр. Владимир заранее отвел себе роль простого охотника. Когда Тавр торжественно протрубил в рог начало большой княжеской охоты, Владимир первым ринулся за хортами, что затрепетали, пошли скорым наметом.
Спугнули козу, тут же обнаружили под раскидистым дубом крупное стадо кабанов. Хорты на них бросились молча, лес вздрогнул от рева охотников, что неслись вперед сломя головы, проламывались сквозь чащи, позабыв о великом князе, о ямах и валежинах, которые конь не сможет миновать на полном скаку, забыв о домашних, позабыв обо всем, кроме разбегающегося зверья, в которое можно на скаку всаживать пику, метать дротик, которое можно достать мечом!
Треск кустов и неистовые крики разнеслись в тиши далеко, поднимая зверей и птиц. Владимир скакал вместе со всеми, потом в бешеном беге оторвался даже от охраны: что значит выбирать себе самого быстрого коня! Впереди мелькнула широкая спина Войдана на аргамаке, воевода взял вправо за мелькнувшей лисой. Зачем, успел подумать Владимир, шкура еще плоха, жрать и псы не станут, затем конь унес дальше в чащу, проскочил как черная молния под низкими ветвями и вынесся на широкие поляны, залитые солнцем, снова ворвался под густую тень.
Конь мчался легко, чуял землю, Владимир дал ему волю, и тот на скаку перемахивал берлоги, выворотни, коряги со вздыбленными корнями. Из-под ног прыскали зайцы, мелькнули оленьи рога, выглянул из малинника встревоженный бурый медведь.
«Богатейшая земля, – подумал он. – Дать бы ей ладу, дать людям правильный закон. Очистить от грабителей, которых в этих лесах уже целые толпы. Никто не смеет грабить русский народ, кроме меня. А меня одного, пусть даже с дружиной и сотнями жен, прокормить легче, чем тысячи князьков, вождей, вожаков разбойников, ворья…»
Он вдруг ощутил, что на какой-то миг перестал быть государем. Белый свет прекрасен, вот так бы мчаться и мчаться… И никаких тебе забот, просто жить счастливо и бездумно…
Холодок страха внезапно пробежал по спине. Смерд может жить счастливо и бездумно, но для государя такой день будет последним. Пальцы судорожно вцепились в повод, оскорбленный конь взвился на дыбы. Чувствуя непоправимое, Владимир резко повернул коня в обратную сторону.
Сбоку в чаще треснула веточка. Неуловимо быстро поднялся громадный человек, заросший волосами. Лик его был страшен. Только что там была зеленая стена кустов, и вот огромная рука властно ухватила коня под уздцы, конь затрепетал и присел от страха. Владимир замер.
– Узнал, убивец?
Ужасное багровое ущелье пролегло через лоб, надбровную дугу, нос страшного человека, развалив их на две половины, рассекло щеку. Другие шрамы, вздутые как пеньковые канаты, вдавленные в плоть, легли так плотно, что не осталось целого клочка. Кончик носа срублен, лицо с широкими ноздрями казалось мордой кабана.
Человек в другой руке держал меч. Тело Владимира стало ватным. С ним только нож на поясе, а за плечами лук с полным колчаном стрел. А этот выжил каким-то чудом, стал еще громаднее.
– Узнал, Вар…яжко…
Сильная рука сдернула его с коня. Владимир упал на спину, извернулся, избегая меча, что с хрустом вошел в землю рядом, вскочил, но страшный удар кулаком в лицо бросил его на землю. В голове гудело, он поднялся снова, деревья качались перед глазами.
Варяжко с наслаждением ударил снова. Владимир согнулся от дикой боли в паху, а другой удар в лицо отшвырнул его к деревьям. Он ударился спиной и сполз на землю. Остановившимися глазами видел, как медленно подходит огромный, как башня, Варяжко. В голове бессвязно кружились мысли, и странно переплеталась боль оттого, что не успел взять ее, Единственную и Неповторимую, с ее Царьградом, с надеждой поддеть ногой Варяжко под колено, свалить и прыгнуть сверху…
Варяжко с легкостью уклонился, со страшной силой ударил ногой в бок. Дыхание Владимира вылетело со стоном, он услышал хруст сломанного ребра.
