Cага о Бельфлёрах - Джойс Кэрол Оутс
Если на работу в банк, с его почти похоронной пышностью стиля (это был не самый крупный банк в Нотога-Фоллз, но располагался он в роскошном особняке с фасадом в неогеоргианском стиле, и его полы из искусственного мрамора хранили приятную прохладу; в окна были вставлены матовые, под хрусталь, стекла, а доступ к лестнице, ведущей в хранилище, был забран металлической решеткой, тяжелой, как в средневековых крепостях), юный Стэнтон одевался с элегантной сдержанностью, а на собраниях в методистской церкви, которые он посещал, появлялся не просто в скромном, но нарочито простом виде, — то по другим поводам, особенно в субботу и воскресенье, он одевался по самой последней моде и, будь он немного выше ростом и будь его глаза не так близко посажены, он мог бы считаться одним из самых блестящих «новых» молодых людей. (В те дни они кишели буквально повсюду — амбициозные сыновья фермеров или даже наемных батраков, вернувшиеся после армейской службы или после двухлетнего обучения в бизнес-школе; они были заметно выше своих родителей, обладали крепким рукопожатием и открытой улыбкой и не скрывали, что их привлекает иной образ жизни, чем тот, что вели их предки.)»
У Пима было максимум три костюма на каждый еезон, но, подбирая разные жилеты и ботинки (то белые, то белые с коричневым, то коричневые, то черные, в зависимости от времени года и времени суток), а также меняя галстуки и шляпы, ему удавалось производить впечатление не меньшего франта, чем по-настоящему обеспеченные молодые люди. (И уж куда большего, чем Бельфлёры — ведь Ноэль и его многочисленные кузены были гораздо сильнее увлечены лошадьми, охотой, рыбалкой, греблей и прочими чисто мужскими занятиями, чем светской жизнью.) Летом Пим почти всегда одевался в белое — носил белые брюки с тщательно отглаженной стрелкой, белые ботинки, полосатый красно-белый блейзер и даже белые перчатки — несмотря на всю их непрактичность (ведь, в конце концов, ему приходилось иметь дело с автомобилем — сначала «фордом» модели «Т», который требовал постоянного мелкого ремонта и пригонки, а после — с маленьким английским автомобилем, купленным с рук у одного из клиентов банка). Вот в этом пижонском летнем наряде и увидела его впервые Делла Бельфлёр на дощатой веранде гостиницы «Серные источники».
Он сопровождал в тот день дочь перчаточного фабриканта, которую Делла, конечно, знала, но они были едва знакомы и не особенно симпатизировали друг другу. Изящный молодой человек, ростом, пожалуй, не выше Деллы, с темными напомаженными волосами, разделенными прямым пробором точно посередине, и с тонкими усиками, мохнатой гусеницей устроившимися над его верхней губой. В то воскресенье у него была с собой даже трость с рукояткой слоновой кости. Тогда Делле и Стэнтону удалось обменяться лишь несколькими фразами — вокруг было столько народу, оба были со своей компанией, — но Делла безошибочно почувствовала, и это убеждение никто не смог поколебать, даже спустя тридцать лет после смерти Пима, что он до того, как их представили, до того, как он узнал, что она — из Бельфлёров, посмотрел на нее тем изумленным, жаждущим взглядом… будто узнал ее… или увидел в ее лице нечто особенное… Словно уже в ту первую встречу в «Серных источниках» он знал.
(Может, это была и не любовь с первого взгляда, однажды сказала Делла Джермейн, перелистывая страницы старого фотоальбома, я лично не уверена, что она вообще существует… А если и существует, то это явление аморально. Но есть такая штука, как мгновенное узнавание. Влечение. Интеллектуальное, абсолютное сознательное понимание ценности другого человека.)
Делле было в то время двадцать девять. Она не была хороша собой, не была даже — с ее длинным носом и прямым сардоническим взглядом — особенно привлекательна, но обладала горделивой осанкой и была известна своими здравыми суждениями и надежным характером; улыбка ее «— если она улыбалась — была очаровательна. На протяжении нескольких лет семья пыталась склонить ее к браку с дальним родственником, молодым человеком, живущим в Фоллз с овдовевшей матерью и занимавшимся в основном спекуляциями недвижимостью, со скромным, но достойным доходом; но это сватовство не имело развития, так как и Делла и молодой человек обходили эту тему молчанием. «Тебе совсем не нравится Элиас? — расспрашивали Деллу мать и тетки. — Он чем-то сильно тебе неприятен?.. Или ты просто упрямишься? Ну почему ты молчишь?»
Но Делла молчала и, хотя им с молодым человеком регулярно устраивали встречи и отправляли прогуляться вдвоем, отношения пары оставались в состоянии вялого равновесия. Они бы наверняка поженились со временем, но пока не было и намека на помолвку. У Деллы был поклонник, других претендентов на ее руку не появлялось; шли годы и, хотя ее мать и тетки без устали обсуждали эту ситуацию, сама Делла принципиально отказывалась говорить о браке. Ее полностью устраивало девичество. И вовсе я не упрямлюсь, твердила она.
И тут появился Стэнтон Пим.
Откуда он узнал об обращении Деллы в методизм и о том, что она посещает вечерние службы в небольшой деревенской церкви по средам (по воскресеньям — нет: семья не позволяла); каким образом ему удалось завоевать доверие ее тамошнего окружения (ибо Делла, как одна из Бельфлёров, предпочитала держаться особняком, несмотря на ее искреннюю приверженность религии); как он смог преодолеть ее подозрения — этого не знал никто. Но они вдруг начали «встречаться». Все говорили, мол, они «как два голубка». Ноэль узнал, что Пим посещает методистскую церковь только по средам и что в прошлом он не был особенно усердным прихожанином, а еще — что он стал ухаживать за Деллой спустя всего неделю после того, как перестал считаться одним из кандидатов на руку дочери перчаточного магната. Он хочет жениться на ней, говорили друг другу Бельфлёры с неподдельным изумлением, серьезно!.. Сам Пим настолько недооценивал отношение к себе родни Деллы, что всегда первый протягивал руку мужчинам, встречая их в обществе, и со своей самодовольной улыбочкой принимался рассуждать о погоде и рассказывать анекдоты. (Сам он обожал их и смеялся во весь голос, впрочем, конечно, не в замогильных коридорах Первого национального банка.)
Семья была резко против и открыто заявляла об этом — но Делла никого не слушала: она продолжала выезжать с Пимом на его «моррис-булноузе»,
