Евгений Федоров - Ермак
— Если бы я сидел на своем коне и встретил тебя в ратном поле, то ты бы меня, сын хама, так не обесчестил. Дал бы я тебе достойный ответ, но я сюда не драться приехал!
Руский посол степенно удалился и уехал на постой. Но и тут его не оставили в покое. Ночью на посольский дом наехали рейтары и ворвались в горницы, занимаемые русскими. Грозя и ругаясь, как последние пьянчуги, они перерыли все коробы, разломали сундуки и разбросали вещи по скамьям. А грамоты так и не нашли. Тогда они набросились на Чихачева и его слуг и донага раздели их. Посол размял плечи и ждал, что дальше будет.
— Если не скажешь, где грамота, мы будем тебя пытать на огне! — пригрозил рыжеусый рейтар.
— Можешь всех нас, русских бросить в кипящую смолу, но мы не скажем, где письмо. Только самому вашему королю вручу! — Чихачев стал неторопливо одеваться. Вид его был решителен и глаза наполнены гневом. Одевшись, он сел на дубовую скамью, крепко ухватившись сильными жилистыми руками за ее края. Презрительная улыбка скользнула по его губам, и он с издевкой сказал: — Я не знал, что приехал в страну варваров, где достоинство посла не спасает от оскорблений.
Рыжеусый рейтар шевельнул скулами на бритых шеках. Ему хотелось схватиться с русским, но, взглянув на широкую грудь и большие руки, сжавшие, как клещами, дубовую доску, он коротко приказал своим:
— Уходите!..
Обо всем доложили королю и тот пожелал увидеть посла. Тут Чихачев и вручил ему в руки грамоту царя Ивана.
Король прочел ее, улыбнулся и сказал:
— Я согласен на переговоры. Очень завидую вашему государю, что у него служат такие достойные люди.
Русский посол склонил голову и ответил:
— Иных и не рождает наша земля. Дурные плевелы всегда уносит ветер в прах!
Переговоры о перемирии начались летом, на реке Сестре. Шведы неожиданно потребовали, чтобы они происходили на мосту. Однако русский доверенный, князь Сицкий, настаивал на том, чтобы договаривающиеся перешли на русский берег. Спорили долго, упорно, но русские не пошли на уступки, и перемирие не состоялось. Вслед за этим русские возобновили военные действия в Ливониии. Воевода Юрьев окружил на взморье крепость Пернау и после упорных приступов взял ее. Несмотря на яростное сопротивление противника, воевода очень милостиво обошелся с пленниками, а каждому горожанину было сохранено его имущество. Каждый день приносил новые успехи…
Русские заняли Леась, Лоде, Фиккель и Гапсаль. Лето стояло знойное, только вечера приносили прохладу. С моря дул легкий ветер, освежал каленые лица воинов. Русские дивились характеру иноземцев. Город Гапсаль сдался на милость победителей перед закатом, а вечером по астериям шли пиры, на городских площадях кипела пляска веселившихся гапсальцев. Кудрявые девушки в белых чепчиках бойко притоптывали башмачками и манили победителей в круг:
— Русь, Русь…
— Ну и народ! Ежели бы мы, русские, сдали без нужды такой город, то не посмели бы глаз поднять от стыда.
Всю ночь горели огни и веселились горожане покоренного города…
Справедливая война за землю «дедич и отич» шла успешно. Летом тысяча пятьсот семьдест седьмого года русские войска вторглись в польскую Ливонию. Время для похода было выбрано удачное. В минувшем году в Польше окончилось «бескоролевье». На польский престол избрали Стефана Батория. Царь Иван хорошо знал, что в Польско-Литовском государстве началась великая междоусобица. Батория избрала лишь часть сейма, а значительная часть страны поддерживала другого кандидата на королевский престол — германского императора Максимилиана. Царь Иван широко развернул подготовку к выступлению. В армии, которая двинулась из Пскова в Южную Ливонию, было не менее ста тысяч воинов. В одном только Большом полку насчитывалось до тридцати тысяч стрельцов и конников при 75 орудиях.
В июле русские войска беспрепятственно продвигались по ливонским дорогам, добродушно встречаемые жителями. Без боя сдалась города Мириенгаузен, Люцен, Режица, Двинск. Дойдя до широководной Двины, руская армия повернула на север, и здесь почти все города охотно встречали наших воинов. Поселяне не разбегались при виде войска, как бывало всегда при нашествиях. Они жаловались пищальникам:
— Паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Пора под высокую московскую руку: крепче и дружнее пойдет жизнь!
— Какие хлеба у вас наливаются! Земля тут плодоносная, и народ добрый! — простодушно ответил пищальник…
Не менее успешно действовал и ставленник царя Ивана-ливонский король Магнус, вассал Руси. Простолюдины и горожане не хотели войны и открывали ворота крепостей. Магнус ликовал, приписывая успехи своему полководческому умению. Опьяненный легкими победами, он забыл, что его судьба и положение целиком зависят от Московского государства. «Король» написал царю Ивану письмо, в котором требовал передачи ему всех городов, занятых русскими войсками. К этому времени Ивану Васильевичу тайно сообщили, что Магнус вступил в секретные сношения с польским королем и курляндским герцогом Кетлером. Это было равносильно измене, и царь Иван сильно разгневался. Он долго и крепко ругался. Попади ему в эту минуту «король», дело не обошлось бы без неприятной для Магнуса опалы, но тот закрылся в Вендене и ждал ответа. Успокоившись, царь продиктовал думному дьяку послание.
«Хочешь брать у нас города-бери, — со злой иронией писал он Магнусу. — Мы здесь от тебя близко; ты об этих городах не заботься, их и без тебя берут… Если не захочешь нас слушать, то мы готовы, а тебе от нас нашу вотчину отводить не следовало. Если тебе нечем в Вендене жить, то ступай в свою землю за море, а еще лучше сослать тебя в Казань; если поедешь за море, то мы свою вотчину, Лифляндскую землю, и без тебя очистим»…
Ранним утром заиграли горны, забили барабаны, русские конные полки двинулись на Венден. «Король» Магнус издали, с башни, увидел приближающееся войско и сильно перетрусил. Он рад был выехать навстречу царю, но, зная его вспыльчивый нрав, не решался показаться на глаза.
Русское войско раскинулось лагерем под крепостными стенами. К высоким дубовым воротам подъехал горнист и царский гонец. Тревожно заиграл горн, уныло отозвались дали. У Магнуса вовсе сжалось сердце от страха. Он выслал навстречу своего переговорщика. Опустили подъемный мост. На белом коне, гремя подкованными копытами, на него въехал посланник царя и объявил, что государь Руси требует короля к себе…
Трепеща, Магнус метался по замку, не зная, как быть. Наконец он выслал двух послов просить извинения за свою опрометчивость. Иван Васильевич приказал снять штаны послам и высечь их на виду у всего войска.
— То будет и с вашим королем, если не повинится! — предупредил царь.
Королю оставался один выбор. Хмурый, с низко опущенной головой, он пешком вошел в русский лагерь и пал перед царем на колени…
Иван Васильевич, надменный и властный, гордо сидел на черном аргамаке, из-под копыт которого разлетались брызги грязи, попадая на бледное лицо Магнуса и на его пышные бархатные одежды, отделанные кружевами. Презрительная улыбка блуждала на тонких губах царя. Насладившись унижением «короля», он сердито сверкнул глазами и сказал окольничьему:
— Взять под стражу!
— Взгляд Грозного перебежал на высокий мрачный замок, над которым все еще развевалось рыцарские знамена. Иван Васильевич тронул повод, и послушный аргамак в тот же миг двинулся по дороге.
— Поопасись, государь! — предостерегли придворные и схватили коня под узцы. И вдруг с башни ударили пушки, и раскаленное тяжелое ядро грохнуло в землю рядом с аргамаком. Конь отбежал в сторону.
Грозный потемнел и в страшном гневе вымолвил:
— Коли так, подняли на меня руку, ни одного немца живым не выпустить из Вендена!..
Русские войска осадили замок. Пушкари навели на него пушки, и началась канонада. Все потонуло в грохоте и клубах пыли.
Рыцари метались по замку. В минуты затишья в бойницы доносилась веселая песня русских пушкарей:
Мы с порохом бочонки закатывали,
Сорок бочек закатили с лютым зельем,
С лютым зельем, с порохом,
Зажигали на бочках воску ярова свечи,
Зажжемши свечи, сами вон пошли,
Сами вон пошли, сами прочь отошли…
Знатнейшие рыцари с тревогой и тоской слушали эту песню и горячо спорили. Они понимали, что спасенья им нет…
На рассвете русские воины проснулись и повскакали от страшного взрыва, от которого заколебалась земля. Глазам представилось потрясающее зрелище: замок и его защитники взлетели на воздух. Черные тучи пыли, бревна и обломки камней высоко поднялись над равниной и закрыли солнце.
Бородатый плечистый пушкарь снял шлем, истово перекрестился:
— Помяни, господи, их души…
На месте грозного замка остались груды битого щебня, руины и истерзанные трупы.
Русские войска снялись с лагерного поля и двинули в глубь Ливонии. Немецкие крестоносцы не могли сдержать напора и сдавались.
