Владимир Липовецкий - Ковчег детей, или Невероятная одиссея
Неизвестно, как долго пришлось бы ждать, не появись с правого борта пассажирское судно, которое превосходило «Йоми Мару» в два раза как по величине, так и по скорости.
Мальчишек как ветром сдуло.
— Илья Соломонович!
— Да, Маруся.
— Посмотрите, что у меня.
Она достала из заплечной сумки круглую металлическую коробочку.
— Хочешь угостить меня леденцом? — спросил он, успев прочесть на коробочке слово «монпансье», хотя оно и было написано по-французски.
— Нет, — серьезно возразила девочка, — леденцы закончились еще вчера.
Она осторожно подняла крышку. На жестяном дне поверх тонкого слоя ваты лежала бабочка, распластав крылья, кажется, готовая взлететь. Если не сама по себе, то с помощью ветра, который унесет ее в поднебесье или опустит на воду, превратив в маленький парусник.
Бабочка была редкой красоты. Крылья выкроены из бархата… Тонкий переливчатый узор… Одно из чудес, которое природа сотворила в своей мастерской.
— Илья Соломонович, это мой подарок.
— Кто тебе сказал, что я коллекционирую бабочек?
— Мария Ивановна, наша воспитательница. Она велела спросить, как называется такая бабочка.
— Не знаю.
— Не знаете? — удивилась девочка.
— Да, потому что вижу впервые. Существует до полумиллиона видов и подвидов этих удивительных существ. И каждый год открывают сотни новых. Надо заглянуть в каталог. Вполне возможно, ты сделала открытие.
— И что тогда?
— Имеешь право дать бабочке имя. Кроме того, какое будет по-латыни.
— Тогда я ее назову «Мария».
— В честь самой себя?
— Нет, в честь воспитательницы. Мария Ивановна нам как мама. И она первая увидела бабочку.
— Как это случилось?
— В Бресте мы собирали листья для гербария. На одном из них воспитательница увидела бабочку и закричала: «Баттерфляй!» Я подумала, у бабочки такое название. А потом узнала — так называют бабочек англичане.
— Баттерфляй Мария… — задумчиво сказал Френкель.
— Так будет правильно? — спросила девочка.
— Так будет хорошо, — ответил учитель.
Из рассказа Марии Константиновны Виноградовой:
— Как-то я нашла «керенку» в сорок рублей и купила на эти деньги пуд муки. Мешок с мукой я все время перевозила с места на место. И все же довезла до Петрограда. Дома она очень пригодилась. Каждый ее грамм был на вес золота.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
КИЛЬСКИЙ КАНАЛ
На рассвете «Йоми Мару» вошел в устье Эльбы и стал медленно продвигаться вверх против течения, которое здесь довольно сильное.
Мутная вода несла на себе десятки судов. Одни продолжали идти вверх по реке до Гамбурга. Другие держали направление к входу в Кильский канал, который соединяет Северное море с Балтийским.
В Куксгафене на борт поднялся не только лоцман (уже который по счету), но и многочисленные агенты компаний, комиссионеры и мелкие торговцы. Они размахивали перед лицом Бремхолла мандатами, все одновременно говорили о своих преимуществах перед соперниками. Но когда Бремхолл остановился на одном из них, остальные исчезли.
— Эти люди, — сказал лоцман, — достойны презрения. В поисках бизнеса они рыщут как волки.
— Такова их профессия, — заметил Бремхолл. — Без них не обойтись. Я сэкономил не только деньги, но и время.
— Проще было сделать заказ, еще находясь в море.
— Оттуда не поторгуешься. А я люблю этот процесс.
Лоцман пожал плечами и занял место рядом с капитаном. Аллен и Бремхолл решили остаться в ходовой рубке. Им хотелось узнать как можно больше о канале, по которому «Йоми Мару» предстоит пройти сегодня почти сто километров. Захотелось и услышать о жизни послевоенной Германии.
— Какова высота вашей грот-мачты? — спросил лоцман.
— Она возвышается над уровнем воды на шестьдесят восемь футов, — сказал капитан.
— Следовательно, до пролета моста остается еще запас в тридцать футов.
Аллена заинтересовала пропускная способность канала.
— За день в обоих направлениях проходят несколько десятков судов, — ответил лоцман.
Затем Вальтер Хазе, так он представился, рассказал свою историю.
Война принесла ему две крупные неудачи — он попал в плен, а Америка интернировала принадлежавший ему сухогруз.
— Так в одночасье, — лицо его сразу стало хмурым, — я лишился свободы и имущества.
— Что у вас было за судно? — спросил Каяхара.
— Меньше вашего. Пять тысяч тонн водоизмещения. Мы курсировали между Европой и Америкой и ходили вдоль американского побережья. Но все в прошлом. Теперь я не веду никаких дел.
— Думаю, наше правительство вернет вам пароход, — постарался утешить его Аллен.
— Я тоже надеюсь. Я не сержусь на вашу страну. Не держу на нее зла. Германия была не права, и Германия все еще не права. Сейчас мы проходим через большие неприятности. В том числе и политические. Нам теперь необходим новый Бисмарк. Железная рука, жесткая хватка…
Вальтер Хазе вел себя как аристократ, порой был высокомерен. И все же, преодолев самолюбие, намекнул Бремхоллу, что будет благодарен Красному Кресту, если ему выделят немного муки и сахара. А у капитана он попросил сигарет.
— Мы превратились в нацию попрошаек, — виновато сказал он. — Полистайте немецкие газеты. Ни одна статья не дает повода для оптимизма. Наша марка очень упала. Сегодня за доллар дают пятьдесят семь марок.
При этих словах Барлу Бремхоллу сразу вспомнился Харбин, где он менял керенки на доллары. А Аллен подумал, что немецкая марка стоит так же низко, как колчаковский рубль в Сибири перед тем, как он вообще вышел из употребления. Что ждет великую европейскую страну в ближайшее десятилетие? Неужели она вновь попадет в жесткие руки нового правителя? А это верный путь к очередной войне. У немцев слишком сильно чувство национального унижения. Чувство мести пагубно не только для отдельного человека…
Пока «Йоми Мару» следовал по каналу, Райли Аллен не раз имел возможность убедиться в правоте лоцмана. Все, кто попадал с берега на судно, просили разменять деньги. Американские бумажные доллары предпочитали, как ни странно, даже серебру и золоту. Просили и чего-нибудь съестного, рассказывая при этом, как обнищала Германия, как нуждается ее народ… Рацион продуктов питания очень строгий. Полфунта хлеба в день… Два фунта мяса в неделю… Если только его достанешь. Непостижимо малый лимит распределения сахара и муки.
…В памяти детей сохранился незабываемый путь через Панамский канал. Тысячи людей по его берегам. Улыбки и приветственные возгласы, гроздья бананов и бочонки с мороженым. Кильский канал другой. Скудная растительность и бедность.
И все же дети радовались тому, что открылось их глазам. Здесь не было пальм и пышной тропической растительности. На высокой насыпи, покрытой ярко-зеленой травой, вперемежку паслись коровы и гуси. А за насыпью, образующей часть набережной Эльбы, лежал Куксгафен с опрятными улицами, простыми домами и фабричными трубами, из которых дымились только две или три. Многое здесь напоминало родные русские картины. И детские сердца щемила грусть… И радовало ожидание скорой встречи!
День выдался серым. Но и это нравилось, потому что напоминало петроградскую погоду. Ландшафты по берегам канала были разнообразны.
В одних местах земля была хорошо обработана. Попадались фермы с коровами, овцами, свиньями и лошадьми, на которых дети смотрели с умилением.
Дома на фермах выглядели старыми и удобными.
В другом месте виднелись штабеля торфяных брикетов. Видно, у немцев не хватало угля, и они вернулись к прежним способам добычи топлива.
Перелески перемежались с лугами, простиравшимися до отдаленных холмов.
И, наконец, множество ветряных мельниц — невдалеке от канала и у самого горизонта. Это напоминало Голландию, какой они ее знали по книгам.
Мельницы весело крутились. Ветер разогнал облака. Выглянуло солнце.
Райли Аллен:
— В Кильском канале нам не пришлось охранять трапы. Те, кто собирался бежать, быстро передумали. Рассказы немцев о продовольственной катастрофе в их стране оказались убедительнее любых запретов и уговоров. При выходе из канала все были на месте — и дети, и военнопленные.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
БАЛТИЙСКИЙ ВЕТЕР
Старшие колонисты окружили воспитательницу, выражая восторг объятиями и поцелуями.
— Мы уже наполовину дома. Верно, Серафима Викторовна? — говорит Дейбнер, обращаясь к Бобровой.
— Дышите глубже! Это наш балтийский воздух, — восклицает Ксения Амелина, смеясь и плача одновременно.
— Много морей надо было пройти, чтобы услышать эти слова, — шепчет, лишившись вдруг голоса, Серафима Викторовна. Не важно, думает она, что происходит это в Киле — чужом городе и в стране, с которой Россия воевала долгих четыре года. Балтийское море на всех одно. И с одинаковой любовью омывает разные берега, соединяя людей и напоминая им, что мир един.
