Повести древних лет. Хроники IX века в четырех книгах, одиннадцати частях - Валентин Дмитриевич Иванов
– Одобряю и хочу, – возразил Поликарпос. – Я вообще хотел бы смерти им всем. Мне было б так покойно, вымри они все за нашей границей. Никого не бояться. Возвращение в рай. Да, я накормил бы всех твоим снадобьем. Мы сняли бы расходы на стены, на войско. Трех сотен отборных солдат нам хватит следить за повиновением подданных. Предварительно мы отнимем у подданных оружие, к чему им оно будет тогда, – мечтал Поликарпос. – Но увы, такое не в нашей власти…
– Ты забросал меня словами, я не понимаю, – прервал Поликарпоса Склир.
– Сейчас, сейчас, – заспешил Поликарпос, – поймешь! Ты, может быть, действительно совершил доброе дело. Но даже такие замечательные полководцы, как ты, превосходительнейший, незнакомы с некоторыми вещами. Хотя базилевс не поручал тебе ничего, ты в Тмуторокани был для русских послом империи. Послы империи не убивают, не кормят… снадобьями.
– Ты! – вскочил Склир. – Ты! – Он плевался от ярости. – Ты со мной, как с мальчишкой! Что-о! Я не знаю? Чего не знаю? Дел наших послов? Не понимаю пользы империи? – Комес искал рукоятку меча.
– Тише, тише. – Поликарпос махал на Склира обеими руками, как птичница на задорного петуха. – Мало ли что бывало! По какому-то поводу в Писании сказано, что левая рука не должна знать, что совершает правая. А ты хочешь, чтоб я скрепил твое донесение и послал галеру! Будто мы вместе с тобой кормили Ростислава. Не перебивай! – простер руки Поликарпос. – Такое будет значить для меня еще худшее: я сам не умею молчать и не сумел тебя убедить. Слушай! И кормят, и убивают. Но никогда не признаются, никогда. Империя должна быть чиста. Существует только то, о чем знают. Неизвестного не было.
– Конечно, – согласился Склир, – и мы пошлем пергамент самому базилевсу.
– Ты не знаешь канцелярий, – возразил Поликарпос. – На имя базилевса поступают десятки писем. Читать их базилевсу не хватит суток. Читают в канцеляриях. Докладывают только то, на что не могут или не смеют ответить сами. В таких особых случаях заранее подбирают ответы на вопросы, которые может задать базилевс. Твое донесение особенное. В Канцелярии подберут справки о Таврии, о русских, о тебе, обо мне, будут ждать вести о смерти князя. Когда оно поступит, базилевсу сразу доложат все. Не поступит? Будут еще выжидать, выжидать, найдут час и все же доложат. В обоих случаях и мне и тебе будет плохо.
– Но за что? За что? – повторял Склир, как-то сразу упав духом.
– Разглашение государственной тайны, – сказал Поликарпос, переходя в наступление, – я твержу, твержу, а ты будто не слышишь.
– Превосходительнейший! – воззвал Склир, и Поликарпос заметил себе: наконец-то вспомнились приличия. – Превосходительнейший, кто упрекнет нас в разгласке, если мы положим печати и напишем: «Государственная тайна»?
– Опять мы! – упрекнул Поликарпос. Склир проглотил, и Поликарпос продолжал поучать: – В Палатии все секретно, нет ничего для оглашения. И все знают: истинно тайно лишь сказанное на ухо. Таковы люди, любезнейший. Канцелярия тебя не пощадит. Первым на тебя обрушится сам базилевс. Я же говорил тебе, он великий знаток канцелярий и блюститель формы. Что ж? Убедился? Удержал ли я тебя от греха самоубийства?
– Я подумаю…
– Как хочешь, как хочешь, но! – Поликарпос внушительно воздел к небу перст указующий. – Что бы ты ни надумал, забудь о моей подписи и печати. Галеру тоже не дам. И ничего я от тебя не слыхал. Ни-че-го!
– Я не умею убедить тебя, но чувствую, что ты лишаешь меня заслуги перед империей, – пробормотал Склир. У него мелькнула мысль самому плыть в столицу. Нет, Поликарпос не даст галеры даже в Алустон…
– Ты упрям, будто женщина, – упрекнул Поликарпос. – Будь же мужчиной! Ты еще помолишься за Поликарпоса. Когда-либо, найдя случай, ты наедине откроешься базилевсу. И он наградит тебя.
– Когда? – с горечью спросил Склир. – К тому времени все забудут Ростислава. Кто награждает за давно прошедшее…
– Разное бывает, – ответил Поликарпос, – не всегда дают награду даже за исполнение приказаний. А так, за сделанное по своей воле? Думаю, ты умолчишь. Тебя могут заподозрить, будто ты из корысти приписал своим действиям естественную смерть.
– Что же я получу? – горестно воскликнул комес.
– Как что! Ты забыл нашу беседу перед твоим отъездом? – удивился Поликарпос. – Ты утверждал, что если империя и выгонит Ростислава из завоеванной им Таврии, то тебя и меня не найдут в числе победителей. Коль твое снадобье хорошо, ты можешь жить спокойно. И я тоже.
– И только…
– Как! Разве этого мало! – воскликнул Поликарпос.
Склир встал, собираясь уходить. Поликарпос приподнялся со словами:
– Итак, тайна, тайна, тайна. Надеюсь, этот молодой человек, твой подчиненный, ничего не знает?
– Никто не знает. Я ограничился известием о том, что русский князь болен и умрет через семь дней, – ответил Склир, бессознательно смягчая.
– Великий бог! – Поликарпос подскочил с живостью толстого, но сильного телом человека. – Кого ты извещал?
– Встречавших на пристани.
– Но ты признался!
– Нет, я просто сказал то, что сказал.
Овладев собой, Поликарпос небрежно кивнул комесу. Кончено. Он, правитель, покончил с этим человеком. Глупость – опаснейшая болезнь. Неизлечимая. Потратить столько времени, чтоб обуздать Склира, как дикую лошадь… Успеть в трудном деле, сбить со Склира задор. Ведь он в упоении мог бы просто приказать солдатам схватить наместника, с ним шесть-семь сановников, объявить их изменниками и послать базилевсу за наградой! Мало ли что не совершали начальники войск, и многое сходило им с рук.
Было поздно. Придется отложить до утра быстрое следствие об откровениях этого Склира.
Дурак, дурак! Вот таких, таких любят женщины, подражая Венере, покровительнице страстей, избравшей тупицу Париса! Ай, ай! Нет сомнения, этот пустил в дело яд, и русские могут выместить свой гнев на неповинной провинции. Что делать?
Правитель пошел в детскую спальню. Пять кроваток. Старшему – десять, младшей – три года. Тихо. Светит лампада. Обе няньки мирно сопели у двери. Здесь привыкли к вечерним посещениям отца. Поликарпос обошел детей, крестя их, как обычно. Все дети – таврийцы, все родились в херсонесском Палатии.
Поликарпос женился поздно, перед назначением в Таврию. Пришла пора, нашлась хорошая невеста из семьи со связями в Палатии. Поликарпосу повезло, ему досталась рачительная хозяйка, заботливая мать, разумная женщина.
Не ее вина, что привычки мужской холостой жизни, да и в таком городе, как Столица Вселенной, не совмещаются с семейной жизнью. Были у Поликарпоса некие услады до Айше, было нечто и после измены сирийской прелестницы. Такое скрывают из чувства приличия. Жена, конечно, знала, знает и разумно помогает мужу притворным незнанием. Поликарпос уважал женщину, с которой его связал Бог.
Жена крепко спала,
