Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга 3 - Марина Алиева
– Передайте от меня Люксембургу, де Ролен, чтобы эту девицу поместили отдельно от остальных и ни в коем случае не говорили о ней Жанне. Я ещё не разобрался, что она такое… И велите выдать ей женскую одежду.
– Но, может лучше всё-таки оставить, как есть? Она же явная еретичка.
– Делайте, как я сказал!
Де Ролен пожал плечами и вышел с послушным достоинством, а Филипп задумчиво уставился на табурет, где только что сидела Клод.
Какое мерзкое чувство! Эта девица превратила триумф в досаду!
«Не игрушки даны правителям в руки…»!
Мысленно, он гневно, упрямо, но очень поверхностно ей возражал, а в глубине души вынужден был сознаваться – да, игрушки! Шахматные пешки, которых не жаль, если игра требует ими жертвовать. Он никогда не воспринимал тех, кто шёл за ним в его войсках, и тех, кто работал на его землях, как людей, имевших, как и он сам мысли, мечты и желания. Он приказывает – они делают! Даже признавая известную силу за всем этим скопищем простолюдинов, Филипп всё-равно не допускал в себе мыслей о наличии у них каких-то движений души, о желаниях бОльших, нежели простая потребность в еде, сне и прочих надобностях, не говоря уже об умении размышлять! Ведь сколько раз бывало, что, глядя в их лица, в их глаза, ещё не успевшие почтительно опуститься перед его взором, герцог, на самых дальних задворках сознания, отмечал туповатую одинаковость этих лиц, далёкую даже от звериной. Такие глаза у стада. А стадо не размышляет, в стаде нет различий между желанием и действием – только поесть и послушаться пастуха, который пригонит к еде и к тёплому стойлу.
Но вот явилась эта деревенская девица и, словно подслушав его величавые мысли об избранности сильных мира сего, заговорила, как какой-то Раймонд Луллий – про которого она, к слову сказать, в своей деревне и слышать-то не могла – о том, что перед Богом каждый ЧЕЛОВЕК! То есть, по образу и подобию…
То есть, не деревянные зёрна-игрушки, а драгоценные камни, независимо от крови, так, что ли?!
Герцог захотел пнуть ногой табурет, на котором сидела Клод. Но, вместо этого, вдруг пошёл к серебряному распятию на итальянском столике между высоких стрельчатых окон и начал истово молиться о просветлении разума.
А в душе уже крепла, пугая его, убеждённость, что отдавать девушек англичанам нельзя!
ТОРГИ
(июнь-сентябрь 1430 года)
Ну, слава Богу!
Кошон размашисто перекрестился, сцепил руки перед грудью и, не слушая дольше посланника от регента, резво засеменил по длинному коридору Серебряной башни дворца Консьержери.
Свершилось!
Теперь-то самая работа и начнётся! Первым делом надо откупить Жанну у Бургундца и готовить, готовить этот чёртов процесс против неё, чтобы там и комар носа не подточил!
Ах, как жаль, что нельзя забрать девку сразу! Офицер, солдат которого первым сдёрнул её с коня уже уступил своё право обладания Жану Люксембургскому, а тот, разумеется, Филиппу, но все они, в известном смысле, имеют право не только на часть выкупа, но и на судьбу своей пленницы. Офицер, конечно, не в счёт, а вот Люксембурга так просто из игры не вывести.
Кошон вздохнул. Что ж, будем надеяться, что всё пройдёт как надо. И для начала займёмся делами безотлагательными. Пускай главный викарий инквизитора по делам веры немедленно начнёт составлять письмо Филиппу с требованием выдачи ведьмы для судебного разбирательства. Бэдфорд сегодня утром требовал этого так, словно письмо может что-то ускорить или улучшить. Думает, видимо, что Филипп так же незамедлительно отреагирует, и спешка с его стороны благотворно скажется на размере выкупа.
Смешно… Кошон ни минуты не сомневался, что запросит герцог Бургундский ровно столько, сколько и просят обычно за особ королевской крови, или, на крайний случай, за маршалов. Но письмо составить надо, это верно. Малолетний король капризничает, и на его увеселения идут слишком большие средства. А это выводит из себя Бэдфорда, который требует и требует!
И не он один. Кардинал Винчестерский тоже ведёт себя нервно – без конца напоминает, что это его, Кошона, святая обязанность настаивать на скорейшей выдаче ведьмы, поскольку именно бовесский епископ является главой диоцеза, из которого ведьма явилась, так что, переложить основной груз ответственности на главного инквизитора не удастся, и, если что, за всё отвечать самому!
О, Господи! Кошон вздохнул. Бэдфорд, Винчестер, один король, другой… Всем им не терпится, как можно скорее, запалить под девкой костёр, который позволит начать заново разделывать Францию! Процесс о колдовстве, да ещё при поддержке папы – вразуми его Господь! – аннулирует коронацию французского дофина и порадует английский парламент до абсолютной щедрости! Попотеть, конечно, придётся, но игра стоит того! Передел земель – для людей ловких, разумеется – это всегда возможность прибрать к рукам что-то бОльшее, чем было до этого. И, если Бове вернуть не удастся, Кошону должны будут предложить нечто равноценное. А таких епископств во Франции не много…
Однако, учитывая процесс над ведьмой, который он проведёт как надо, как бы во славу истинной веры, это равноценное может превратиться в кусок пожирнее! И тут Кошон тоже очень бы хотел надеяться на поддержку папских легатов, которых обязательно на процесс пришлют. Но Рим до сих пор отмалчивался, так что, неизвестно насколько их позиция окажется активной, и будут ли они всецело на стороне Кошона?
Да, надо, надо торопить это дело! Апартаменты, пожалованные при королевской сокровищнице в Консьержери, становятся тесноваты для растущих амбиций бовесского епископа. Сейчас он ощущает себя так, словно ему скоро и целого мира будет мало! Но… это только при условии, что всё пройдёт, как надо.
* * *
26 мая в Парижском университете, от имени главного викария инквизитора по делам веры, было составлено письмо для герцога Бургундского.
Несмотря на давние разговоры о колдовстве, в выражениях всё-таки осторожничали и требовали выдачи не колдуньи, но «означенной женщины, сильно подозреваемой во многих отдающих ересью преступлениях».
Однако, осторожность оказалась лишней. Герцог на письмо не ответил и никаких собственных требований не выдвинул. Более того, ходили слухи, что Жанну в Болье содержат в условиях, более чем сносных, что могло быть приемлемым, содержись в плену какая-нибудь знатная особа, но никак не та, кого намерены судить за колдовство!
Бывший каноник Бове и давний соратник Кошона ещё со времён Констанцского собора Жан Эстиве, которого, одним из первых, уже пригласили к участию в будущем процессе, начал даже поговаривать о том, что содержание Жанны в плену у герцога
