Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков
Он закончил фразу вскриком и сразу хлестнул лошадей, вырвав из рук казака вожжи. Еще, еще, еще…
Пламя разрасталось, в его отблесках виднелись макушки деревьев. Горело что-то у кулугуров. Это могли быть землянки или молельная изба – самое больше строение в поселении.
Старец хлестал коней кнутом, и они скакали быстрее.
Огонь раскидывался и рос на глазах. В ушах свистело. Чем ближе подъезжали к горе Андрон и Никифор, тем ярче и выше становилось пламя.
Ветер… Он раздувал пожар. Удобное время выбрал для разгула огонь – ветреную ночь.
Уже в последний миг, перед тем как соскочить с повозки, Никифор увидел, как от горы в сторону леса мелькнула тень и скрылась в зарослях кустарника рядом с камышом. Схватив ружье, он побежал следом.
Раздвигая кусты, Никифор сначала бежал сломя голову, позабыв об осторожности. Потом опомнился, остановился у дерева, взвел курок и пригнулся. Как ни хитер был прятавшийся где-то неподалеку человек, он не знал, что имеет дело с отважным казаком. В коротком пробеге лунного света Никифор увидел след, исчезнувший в глубине кустарника.
Он не сомневался, что туда бежал человек, поджегший что-то на горе. Иначе зачем было ему скрываться?
И он, может быть, где-то близко. Может, притаился за соседним кустом и выжидает не дыша. Кто он? Заблудившийся кочевник, сменивший стрелу на трут и кремень? А может, Тимоха выкинул очередную злую шутку? Злобный негодяй вполне мог совершить что угодно!
Никифор попробовал представить, кто еще из кулугуров мог совершить поджог, и тут же отбросил все подозрения.
Казак притаился. Одно неосторожное движение может выдать его врагу. Но и тот хитер – ни шороха, ни хруста валежника под ногой.
Терпение, терпение… Этого притаившегося мерзавца надо взять живым. А может, он ушел, может, он сейчас бредет сквозь кусты, углубляясь все дальше в спасительный лес, в ночь?
Шаги неожиданно послышались сзади. Никифор резко повернулся, и тут же прозвучал выстрел; пуля пролетела возле уха, точно хлыстом, рассекая воздух.
Теперь Никифор знал, где враг. «Постой же, вражина, – гневно думал казак. – Ты со мной удумал в прятки играть? Так я те щас покажу, хто кошка, а хто мышь».
Он осторожно лег на мокрую землю, нащупал комок глины и швырнул его в сторону. В том месте дрогнули ветки, и туда сразу же полетела пуля. «Так, так, пуляй, дурень. А палят из ружья, – определил Никифор по звуку. – Ты пужаешься, ведешь себя, как загнанный волк».
Вдруг стало светло. Луна снова скользнула в прогалину неба и понеслась вниз, проливая яркий свет на землю, на реку, на лес.
За одним из кустов Никифор увидел руки с ружьем, и теперь выстрелил сам.
Раздался крик, руки выронили ружье и беспомощно повисли. Прежде чем незнакомец попытался скрыться в ночи, казак подскочил к нему и отбросил ружье в сторону.
– Подымайся, гад! А то я прострелю башку твою гадскую!
Незнакомец перестал выть и стал медленно и неуклюже подниматься. Никифор пинком поторопил его. Тот горбил плечи, но все равно было видно, что это невысокий человек и далеко не похож на Тимоху. Он прижал поцарапанную пулей руку к груди, и казак тотчас предупредил его:
– Выбрось кинжал щас же!
Нож полетел на землю. Никифор подобрал нож, ружье и толкнул в спину раненого незнакомца:
– Айда, шибче шевели лаптями!
– Куды шевелить-то, бляшечки? – неожиданно спросил тот хриплым голосом.
– Айда на гору, на которой ты, сволочь, пожарище учинил. Тама я тя и рассмотрю хорошенечко! Ну!
Он подтолкнул пленника стволом своего ружья. Придерживая раненую руку, тот стал выбираться из кустов на поляну. Чем ближе они подходили к горе, тем виднее становилось зарево и громче слышались голоса борющихся с пожаром людей.
Никифор был взбудоражен. Он думал о людях и их беде. Казак еще не знал, какими словами проклинали люди подлеца, поднесшего огонь к молельному дому, который выстроили наверху с таким трудом.
Дом выгорел дотла, но землянки удалось спасти: успели вырыть канаву, забить пламя ветками, залить водой. Когда Никифор привел поджигателя, огонь «доедал» стены молельной избы. Хотя ничего нельзя было сделать, люди все равно суетились, стараясь погасить пламя.
И тут все увидели казака и сгорбленную фигурку злоумышленника рядом с ним и с ужасом закрестились.
– Свят, свят, свят, – неистово крестился Демьян Синицын, боясь смотреть на Никифора.
– Хосподи всемогущий, спаси, защити, – причитал Иван Сыромятин, устремив взгляд в небо.
Женщины с визгом бросились бежать в разные стороны, также крестясь и обгоняя друг друга.
Только Семен Тихов закрыл глаза и дрожащим голосом спросил:
– Ты ли энто, Никифор?
– А ты што, ужо не зришь? – ответил казак, едва придя в себя после переполоха, вызванного его появлением.
– А мож, ты энто не Никифор, а бес в ево обличье? – осторожно поинтересовался Демьян Синицын. – Никифор ешо летом сгинул на охоте.
– Да не сгинул я, а жив-здоров, – улыбнулся казак. – Но мое спасенье чудное апосля обсудим.
– Пошто апосля-то, – вмешался вдруг непонятно откуда появившийся пастырь. – Давай зараз прям щас и обговорим.
Увидев Тимоху, которого терпеть не мог, Никифор нахмурился:
– А ты хто будешь, червь блаженный? У мя нету настроению с тобой слово молвить! Вот получите поджигателя, а я, пожалуй, пойду.
– Куды пойдешь-то на ночь глядючи, Никифор? – спросил Сыромятин. – Заночуй у меня. Ежели хошь, то совсем оставайся, я…
– Пущай уходит, – тоном, не терпящим возражения, распорядился Тимоха, удивление которого при виде казака сменилось страхом перед разоблачением его постыдного «спасения» во время боя на степном озере.
Увидев, что мужики недобро переглянулись, он спешно попытался сменить тему, переведя гнев паствы на Крыгина, которого сразу же узнал:
– А поджигателя святыни нашей – в огонь!
– В огонь ево, – подхватила толпа.
К Гавриле подбежали, размахивая лопатами и кулаками.
– Стоите, стойте! – попытался помешать Никифор.
Крыгин издал дикий гортанный крик, похожий на вопль немого, потонувший в проклятиях кулугуров, и повалился на колени. Его подхватили и понесли, избивая на ходу.
Даже сдержанный Семен Тихов, который в отсутствии Тимохи руководил борьбой с огнем и был весь в копоти и ссадинах, дважды саданул поджигателя, подобравшись к нему поближе, и позабыв, как и все, о кулугуровских постулатах, закричал:
– В огонь, в огонь!
Оступаясь на камнях и спотыкаясь о рытвины, Никифор еще пытался воспрепятствовать самосуду, но его никто не слушал. Тимоха с разъяренным лицом, грязным от потоков фальшивых слез, подгонял остальных, потрясая над головой поднятыми руками.
Крыгин пытался вырваться. Он то судорожно дергался в железных руках несущих его людей, то извивался змеей.
Синицын и Сыромятин пытались помочь Никифору, но безуспешно. Здесь
