Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза - Элисон Уэйр
– Сэр Джеймс, – произнес Генрих, – мое терпение истощилось. Вы провели здесь несколько недель и до сих пор не решились просветить моих советников насчет того, почему помогали изменнику Саффолку и подстрекали его бежать ко двору Максимилиана.
Тирелл глядел на него исподлобья. Елизавета поняла, что это крепкий орешек.
– Ваша милость, я не знал, что он решил скрыться, поэтому мне нечего сказать, – ответил Тирелл.
В его манерах сквозило безразличие к своей судьбе, приводящее в бешенство короля. Неужели он не понимал, в каком опасном положении оказался?
– Перестаньте, сэр Джеймс, – возразил Генрих, – нам известно, что вы общались с ним перед тем, как он покинул Англию. Разве вы не помните, что написали вот это? – Король толкнул по столу письмо.
Тирелл мельком взглянул на него:
– Я не помню, так бывает.
– Это ваш почерк. – Генрих достал два донесения Тирелла, присланные из Гина.
– Может, я и написал его. Но оно было неправильно истолковано.
– Я не уверен, что слова «ваши законные притязания на трон» могут быть поняты двояко, – прошипел Генрих, глядя на Тирелла стальным взглядом.
– Я имел в виду наследование трона. Если с наследниками вашей милости что-нибудь случится – не дай Боже! – тогда Саффолк мог бы иметь претензии.
Генрих стукнул кулаком по столу:
– Не юлите! Из этого письма ясно, что вы знали о намерении Саффолка податься к Максимилиану и его планах. Вы предательски поощряли его.
– Нет.
– Хорошо, сэр Джеймс, я оставлю вас еще немного подумать о том, какие у вас есть варианты, но недолго, помните. Уведите его.
– Постойте! – вмешалась Елизавета. – У меня есть к нему вопрос.
Тирелл уставился на нее:
– Ваша милость?
– Я слышала, – сказала Елизавета, глядя ему в глаза, – что вы были в Королевской гардеробной Тауэра в сентябре тысяча четыреста восемьдесят третьего года. Вам известно что-нибудь о судьбе моих братьев, короля Эдуарда Пятого и герцога Йоркского? Вы видели их?
Тирелл слегка покраснел:
– Я ничего о них не знаю, мадам.
Он лгал, Елизавета была в этом уверена, так как глаза у него забегали.
– Может быть, об этом вы тоже подумаете, – холодно произнес Генрих и кивнул страже.
Когда Тирелла увели, Елизавета повернулась к королю:
– Думаю, он знает больше, чем говорит.
– Я в этом не сомневаюсь. Он хитер. Ну, мы дадим ему немного времени потомиться. Вы подкинули ему вопрос, который может вызвать у него гораздо больше беспокойства. Цареубийство – это самый страшный род измены.
– Да, тут вы правы. Если было цареубийство, то речь идет не просто о совершенном преступлении – к нему прибавляется его сокрытие и, как результат, состояние неопределенности, которое сказалось на многих, не говоря уже о политической нестабильности, возникшей из-за сомнений: вдруг мои братья в один прекрасный день объявятся, что дало повод воспользоваться этой ситуацией разным самозванцам. Моя несчастная мать умерла, так и не узнав, что случилось с ее сыновьями. Когда я думаю о них, как они сидели в Тауэре, всеми покинутые, напуганные и ждали смертного часа, меня обуревают слезы, даже сейчас.
Генрих схватил руку Елизаветы. В последнее время между ними возникла новая нежность.
– Не забывайте: если Тирелл причастен к этому, он действовал по чьему-то приказу. И мы не знаем наверняка, замешан ли он в этой истории, пусть даже он и побывал в Тауэре в то время. Думаю, Тирелл что-то знает, но доказательств нет. Посмотрим, что он скажет через пару дней, когда я снова допрошу его.
Днем, сгорая от желания узнать, зачем ее позвали в монастырь, Елизавета поехала в носилках к минориткам, и ее провели к аббатисе. Элис Фицльюис ждала ее. Она располнела с тех пор, как Елизавета в последний раз виделась с нею, но сохранила привлекательность, и лицо ее было исполнено мудрости.
– Ваша милость, какая честь для меня, – промолвила Элис, когда Елизавета опустилась на колени, чтобы поцеловать ее перстень. – Вы здоровы? Ваша тетя сообщает мне новости о вас в своих письмах. Мы все были весьма опечалены известием о смерти принца Артура.
– Кажется, я живу в двух мирах, почтенная матушка, – ответила ей Елизавета. – Одна часть меня продолжает обычное существование, способна выполнять положенные действия и даже временами смеяться; другая пребывает в печали. Я падаю в пропасть по крайней мере раз в день.
– Это нормально, дитя мое, – сказала аббатиса, подвела Елизавету к красивому дубовому креслу у очага, а сама уселась на стул. – Вы должны утешаться мыслью, что Господь дающий забрал Артура к Себе и ваш сын наверняка оказался на небесах, так как я слышала, что он был весьма добродетельным и набожным принцем.
– Да, да, он был, – выдохнула Елизавета. – Я постоянно переживаю, вспоминая его жизнь и думая о том, что сделала и чего не сделала, а должна была бы. Всегда рассчитываешь, что дети переживут тебя и на все хватит времени. Но не мне ли, потерявшей троих детей, следовало бы иметь на этот счет другое мнение.
– Вы сделали для Артура все, что могли, я в этом не сомневаюсь.
– Я могла бы больше любить его! – выпалила Елизавета. – А на деле, пока он был жив, всегда терзалась сомнениями на этот счет и испытывала чувство вины. А теперь Артура нет, и меня переполняет любовь к нему. Он болел, а я не сумела защитить его. Всегда появлялись причины, почему я не могла поехать к нему или почему мы с королем не обращали внимания на тревожные признаки. Думаю, Генрих не хотел ничего замечать, мы с ним оба отказывались видеть то, что должны были. Но я всегда стремилась оберегать Артура, и это желание до сих пор не угасло, только теперь я не могу его уберечь ни от чего.
Аббатиса терпеливо слушала ее излияния, но тут подняла руку:
– Отныне его оберегает Господь, и все земные напасти, которые он переживал, остались в прошлом. На небесах царит совершенное счастье. Иисус сказал: «В доме Отца Моего обителей много». Там ждут всех. Вам не стоит больше беспокоиться об Артуре. О нем заботится Господь.
Елизавета склонила голову, из глаз ее полились слезы. А вместе с ними пришло ощущение покоя. Может быть, те странные происшествия были попыткой Артура сказать ей, что с ним все в порядке.
– Спасибо вам, почтенная матушка, – поблагодарила Елизавета. – Мне стало гораздо лучше. – Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. – Но
