Сорок изыскателей. Повести. - Сергей Михайлович Голицын
В кустах сквозь ужасающие вопли ему слышались шлепки дубинками по воде, отдельные выкрики и взвизги. Следуя изгибам извилистого русла, гул охоты то приближался, то удалялся. Георгий Николаевич пошел вдоль кустов и вскоре очутился у подошвы того склона, где вчера копали шурфы.
— Куда делся гамак?
Этот неожиданный оклик разом вернул его на землю.
На горе́, возле угловой башенки церковной ограды, стояла Настасья Петровна и держала за ручку Машуньку.
Георгий Николаевич молча показал на кусты. Крики, вопли, визги, рев, хохот, вой доносились оттуда столь неистовые, что он даже собственного голоса не слышал. Где было тут объяснять, куда делся гамак!
Прислушиваясь к воплям невидимых загонщиков, он продолжал медленно двигаться вдоль опушки ольшаника. Настасья Петровна так же медленно двигалась параллельно ему по песчаному склону. Она не решалась спуститься вниз, а он не решался свернуть в чащу кустов.
— Вот она! Вот она! — Отчаянный визг девочки перекрыл все прочие крики и визги.
Тут Георгий Николаевич не выдержал, забыл о комарах, о болотной топи, сбросил санитарную сумку и ринулся в кусты. Нагнув голову, раздвигая цепкие ветви, разрывая стебли хмеля, он с трудом продирался сквозь чащу.
— Вот она! Вот она! Бей ее, бей!.. — грохотал Алеша Попович.
Наконец Георгий Николаевич достиг берега. Черная вода кипела. Синие, мокрые, растрепанные чертенята залезли в речку по пояс. Они неистово колотили по воде дубинками, орали, гнали невидимого врага. О, какие потрясающие кадры! Георгий Николаевич щелкал фотоаппаратом направо, щелкал налево…
Ему мысленно представилась несчастная, обезумевшая от ужаса русалка. Но он тут же вспомнил: сом — хищник, утащил у бабушки Дуни утят, сом истребляет множество рыб других пород, пожирает рыбью икру…
— Сюда гони! Сюда гони!.. — ревел Алеша. Он стоял наготове возле гамака, перетянутого поперек речки.
Крики, вой, визги разом стихли. Только слышался звенящий стон мириад комаров.
Загонщики подхватили друг друга под локти и, ощетинившись дубинками, медленно и молча пошли по черному вспененному руслу. Пошли, пошли… Комариные армии коричневым облаком висели над их головами и пели свои боевые песни. Отдельный комариный батальон впился Георгию Николаевичу в руки, в лицо. А он, забыв о боли, щелкал и щелкал фотоаппаратом.
Русалка притаилась где-то здесь.
— Крайние, пошарь под берегом, — прошептал Алеша.
Правым крайним брел Миша. Он сунул дубинку под корни. Тут Георгий Николаевич, к своей досаде, обнаружил, что пленка кончается! Оставались последние кадрики. Он решил приберечь их на русалку и держал фотоаппарат наготове. Миша совал дубинку под одни корни, под другие…
Тут вода вокруг вновь закипела. По команде Алеши синие чертенята опять закричали, захлопали дубинками по воде.
Вдруг Георгий Николаевич почувствовал, что у самых ног что-то забурлило и точно палкой ударило его под водой по коленке. Он чуть не свалился. И тут все ахнули: желтобрюхое темное чудище на секунду выпрыгнуло из воды.
Георгий Николаевич успел присесть, щелкнул фотоаппаратом, еще раз щелкнул… Ура-а! Он засек сома на лету. Но это был последний кадр!
— Ой! — закричал он.
Проклятая русалка хлопнула хвостом по фотоаппарату и по его руке. От боли он вскрикнул, выскочил из воды, помахал рукой. Рука уцелела, и фотоаппарат, кажется, уцелел. Но, увы, зачем он ему был сейчас нужен? Пленка-то кончилась…
И вдруг опять плеснул темно-коричневый блестящий хвост. Запрыгал, натянулся гамак. Алеша Попович поднял свой богатырский меч — отрезок трубы.
Трах!.. Мимо! По воде хлопнул! Игорь, Алла, Галя-кудрявая с поднятыми дубинками ринулись вперед…
Где русалка? Неужели удрала?
— Шарьте, шарьте под берегом! — гремел Алеша.
И опять огромная туша, темная сверху, желтая снизу, выпрыгнула из воды. Все завопили. Двое или трое ударили дубинками, по промахнулись. Алеша трахнул сома по голове. Оглушенный, тот всплыл на поверхность желтым брюхом кверху. Алеша кинулся к нему, смело залез ему рукой в разверстую черную зубастую пасть, другой рукой засунул трубу под жабру и высоко поднял свою добычу, держась обеими руками за трубу.
Раздался такой неистовый победный крик восторга и ликования, что, наверно, даже в самом Радуле было слышно.
Московские ребята! Ведь многие из них никогда и с удочкой-то на бережку не сидели и червяка насаживать на крючок не умеют. И вдруг эти самые московские незнайки поймали такое чудище, какое многие бывалые рыбаки отродясь не видывали!
Георгий Николаевич ликовал вместе со всеми. Он смотрел на удачливых рыболовов и думал про себя:
«Да об этом событии в «Пионерскую правду» немедленно телеграмму надо бы послать и снимки! Эх, жаль, что новых-то снимков больше не будет!»
Между тем Алеша Попович и Миша взялись за два конца трубы, вытащили сома из воды и медленно поволокли его по топкой чаще кустов. Остальные с радостными возгласами двинулись следом за ними.
Только теперь все вспомнили о комариных полчищах, услышали их боевые песни и, отмахиваясь, принялись давить их окровавленными руками на своих лицах и шеях. Наконец один за другим счастливцы выбрались на лужок и вздохнули с облегчением.
Сома положили на травку и обступили его, внимательно разглядывая добычу.
Сом был ростом больше Аллы — такой, как Миша. Со спины темно-коричневый, гладкий, с блестящими черными плавниками, с темно-зелеными боками; брюхо надутое, светло-желтое с голубоватыми крапинками. Его длинные веревки-усы, похожие на розовых глистов, шевелились. Тупомордое чудище, выпучив оранжевые злые глазки, то открывало, то закрывало свою широченную, как у русской печки, пасть, показывало добрую сотню загнутых назад острых и мелких зубов. Какая там сотня зубов! Двести штук, не меньше!
Понятно, почему те радульские девчонки так испугались в прошлом году. Эдакая пасть могла проглотить обеих сразу.
Толстяк Игорь, сияющий, мокрый, грязный, с улыбкой, столь же широкой, как сомовья пасть, подошел к Георгию Николаевичу. Бинты на его ладонях развязались, он не замечал этого.
— Приходите к нам сегодня обедать. В трех ведрах сварим, на костре испечем. — От избытка чувств он схватил Георгия Николаевича за обе руки.
— Послушайте, варить такую прелесть в ведрах на костре — это же преступление!
Только теперь все заметили Настасью Петровну. Оказывается, она давно спустилась с бугра и сейчас стояла сзади рыболовов вместе с Машунькой.
— Я вам уху приготовлю, — продолжала она, — да такую, какой даже сама никогда в жизни не пробовала. И сделаю такое заливное — уму непостижимо! Потом чай.
