Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис
Сенаторы молча выслушали, как Цицерон зачитал анонимную записку Курия («Ты будешь убит завтра, во время голосования») и речь Катилины («Доколе же будете вы терпеть это, о храбрейшие мужи»). Все уставились на Катилину.
— После этого призыва к бунту, — закончил Цицерон, — Катилина удалился со своими соратниками, чтобы обсудить, и уже не в первый раз, как лучше убить меня. Вот все, что я знаю, граждане, и что я посчитал своим долгом рассказать вам, дабы вы решили, как нам поступить.
Он сел. Через какую-то минуту раздался крик: «К ответу!» — и все стали повторять, бросая эти слова в Катилину, как дротики: «К ответу! К ответу! К ответу!»
Катилина пожал плечами, слегка улыбнулся и поднялся на ноги. Он был могучим, крепким мужчиной; одного его присутствия было достаточно, чтобы в помещении воцарилась тишина.
— В те далекие времена, когда предки Цицерона спали с козами, или как еще они удовлетворяли себя в тех горах, с которых он спустился… — Катилину прервал смех, доносившийся и из той части зала, где сидели Гортензий и Катул; преступнику пришлось подождать, пока смех не стих. — Так вот, в те далекие времена, когда мои предки были консулами, а республика была намного моложе и жизнеспособнее, нами управляли воины, а не законники. Наш многомудрый консул обвиняет меня в заговоре. Со своей стороны, я считаю, что только хочу восстановить справедливость. Когда я смотрю на эту республику, граждане, то вижу два тела: одно, — он указал на скамьи патрициев и Цицерона, который сидел не шевелясь, — слабое и с глупой головой. Другое, — он указал в сторону форума за дверями, — сильное, но совсем без головы. Я знаю, какое тело мне нравится больше, и, пока я жив, у него всегда будет голова.
Читая это сейчас, я не могу понять, почему Катилину не схватили и не обвинили в государственной измене там же, на месте. Но у него имелись могущественные защитники, и не успел он сесть, как Красс уже был на ногах. Да, Марк Лициний Красс — я мало уделил ему места на этих страницах, но позвольте мне исправиться. Этот охотник за завещаниями умирающих женщин, этот ростовщик, ссужающий деньги под ужасающие проценты, этот владелец трущоб, этот перекупщик и барахольщик, этот бывший консул, лысый, как яйцо, и крепкий, как кремень, — этот Красс мог быть, когда хотел, блестящим оратором, а в то июльское утро он очень старался.
— Простите мне мою бестолковость, собратья, — сказал он, — может быть, это моя вина, но я внимательнейшим образом выслушал нашего консула — и не услышал ни одного доказательства в пользу переноса выборов хоть на мгновение. Что подтверждает существование так называемого заговора? Записка невесть от кого? Но ее мог написать сам консул или один из множества желающих сделать это за него! Запись речи? На меня она не произвела большого впечатления. Наоборот, она напомнила мне те речи, которые любил произносить наш смелый «новый человек» Марк Туллий Цицерон до того, как перешел в стан моих друзей — патрициев, сидящих на противоположных скамьях!
Это был очень сильный ход. Красс приподнял пальцами полы тоги, раздвинул руки и принял позу деревенского жителя, высказывающего свое просвещенное мнение по поводу овец на рынке.
— Богам известно — вы все это знаете, и я благодарю за это Провидение, — что я не беден. Я ничего не выигрываю от отмены всех долгов, напротив, многое теряю. Но я не думаю, что Катилину можно исключить из списка кандидатов или что эти выборы можно отложить на основе неубедительных свидетельств, которые мы только что выслушали. Поэтому я предлагаю вот что: голосование начинается немедленно, это заседание объявляется закрытым, и все мы отправляемся на Марсово поле.
— Поддерживаю предложение! — выкрикнул Цезарь, вскакивая на ноги. — И требую, чтобы голосование началось немедленно, чтобы мы больше не тратили время на оттяжки. Согласно нашим древним обычаям, выборы консулов и преторов должны завершиться до захода солнца.
Одно или два зернышка овса могут мгновенно нарушить равновесие тонко настроенных весов, и обстановка в сенате изменилась тоже мгновенно. Те, кто всего несколько минут назад обвинял Катилину, теперь во весь голос требовали начать выборы. Цицерон мудро решил поставить вопрос на голосование.
— Настроения в сенате очевидны, — сказал он каменным голосом. — Голосование начнется немедленно. — И тихо добавил: — И пусть боги защитят нашу республику.
Не думаю, что его услышали многие, и уж конечно, не Катилина и его шайка, которые даже не позволили консулу первым покинуть помещение, как того требовала простейшая вежливость. Потрясая кулаками в воздухе, рыча от торжества, они проложили себе дорогу через забитый зеваками вход на форум.
Цицерон попал в ловушку. Он не мог вернуться домой — его объявили бы трусом. Он должен был следовать за Катилиной — без него, как высшего магистрата, на Марсовом поле ничто не могло начаться. Квинт, для которого безопасность брата всегда стояла на первом месте и который предвидел именно этот исход, принес в сенат свой старый солдатский нагрудник и настоял, чтобы Цицерон надел его под тогу. Могу сказать, что хозяину эта мысль не понравилась, но в тот решающий миг он позволил себя уговорить. Несколько сенаторов встали в круг, прикрывая Цицерона; я помог ему снять тогу, вместе с Квинтом надел на него нагрудник и сверху — тогу. Твердые края нагрудника были хорошо видны под белой шерстяной тогой, но Квинт убедил его, что это даже к лучшему: отвлечет внимание убийцы. Защищенный таким образом, плотно окруженный сенаторами и ликторами, Цицерон с высоко поднятой головой вышел из здания сената навстречу дню голосования с его шумом и блеском.
Народ брел на запад, в сторону Марсова поля, и мы двигались вместе с потоком людей. Вокруг Цицерона собиралось все больше и больше сторонников, пока наконец между ним и толпой не образовалось пять рядов защитников. Большая толпа может быть ужасной — это чудовище, которое не ощущает собственной силы и под воздействием малейшего толчка способно качнуться в ту или иную сторону, давя и калеча всех. В тот день толпа на выборном поле была невероятных размеров, и мы врезались в нее, как топор в деревянное полено. Я был рядом с Цицероном, и наши защитники крутили и двигали нас, пока мы не добрались до консульского места. Оно состояло из длинного помоста, на который вели ступеньки, и палатки за ним, где консул мог отдохнуть. С одной стороны от помоста стоял загон для кандидатов. В нем было около двадцати человек — выбирали обоих консулов и
