Генрих Манн - Молодые годы короля Генриха IV
Это во многом объясняет, почему немецкий писатель Генрих Манн увидел в Генрихе IV пример идеального правителя, осуществлявшего мудрую и гуманную политику. Роман «Молодые годы короля Генриха IV» был создан в 1935 году, когда писатель, после прихода Гитлера к власти эмигрировав вместе с массой немецкой интеллигенции во Францию, принял активное участие в борьбе против фашизма, в котором он видел смертельную опасность для человечества. Роман, посвященный истории Франции XVI в., несет на себе заметный отпечаток общественной атмосферы 30-х годов нашего столетия. Традиционный «школьный» образ «доброго короля Генриха» в романе Манна приобретает черты, связанные с политическими идеалами писателя-антифашиста.
В эпохе религиозных войн, бушевавших во Франции в 1560- 1598 годах, писатель нашел немало близких с современной ему Европой черт. Это в первую очередь религиозный фанатизм, порождающий бесчисленные жестокости и ловко используемый беспринципными политиками. Аналогия с лидерами фашистской Германии здесь совершенно прозрачная. В противоположность политикам типа Екатерины Медичи или герцога Гиза Генрих IV у Манна стремится к разумным политическим решениям, к человечности в политике. Он отнюдь не атеист — напротив, его вера в Бога искренна и глубока, но религия для него служит источником вдохновения, душевной стойкости, нравственности и никоим образом не может оправдывать насилие и политические преступления. Католическому принципу религиозного единомыслия, который для писателя-гуманиста представлялся ближайшей аналогией гитлеровской диктатуры над умами, Манн в образе Генриха IV противопоставляет принцип религиозной терпимости, уважения к праву личности на духовную свободу.
Подобная интерпретация образа Генриха IV не вполне отвечает истине, точно так же, как не вполне исторически достоверны портреты других персонажей романа. И дело здесь, разумеется, не в том, что Генрих Манн был недостаточно знаком с эпохой, о которой писал. Напротив, он изучил огромное количество мемуаров, документов, научных исследований о Франции XVI в. Но целью Манна являлось не столько восстановить прошлое таким, каким оно было на самом деле, сколько, используя исторический материал, рассказать читателю нечто важное о человеческой природе, о непреходящих общественных ценностях, о мудрости и безумии в политике. Созданные им образы исторических деятелей представляют собой глубокие психологические исследования различных типов государственных людей и имеют общечеловеческую значимость. Вот почему, несмотря на весьма точное изложение фактов французской истории эпохи религиозных войн, в трактовке описываемых событий Манн допускает немалую долю произвола.
Какой же была действительная историческая роль героев романа?
XVI в. был переломным периодом в истории Франции. Феодальное общество меняло свой облик под влиянием пока еще очень слабых, но уже необходимых и неустранимых раннекапиталистических отношений. Возвышались города, богатело купечество, создавался новый стандарт жизни и новая гуманистическая культура, привлекавшие в города обитателей феодальных замков. Итальянская роскошь, к которой успело привыкнуть французское дворянство за полстолетия итальянских войн, светское мировоззрение, обращенное к античной традиции и смело бросавшее вызов монашеской религиозности средневековья,- таковы были приметы нового времени. Но рядом с ними были живы и порой воинственны черты старого жизненного уклада. Грубость нравов, невежество, религиозный фанатизм оставались нормой повседневной жизни не только угнетенных низов, но и средних слоев общества, а порой и вельмож. Очаги новой культуры — города — внешним своим обликом мало отличались от средневековых. Съехавшиеся в них вельможи отстроили особняки, которые весьма напоминали укрепленные замки сельских феодалов: круглые башни, стены с зубцами, прочные ворота, узкие внутренние дворы (в один из этих особняков, дворец Конде, несколько раз вводит читателя Генрих Манн). По-прежнему силуэт города определяли грандиозные готические соборы, возведенные горожанами много веков назад. Как и прежде, они символизировали господство религии над умами жителей, среди которых весьма немногие были приобщены к культуре гуманизма, а подавляющее большинство жило в духовной атмосфере, мало отличавшейся от средневековья. И возвышались каменные громады особняков и соборов среди узких кривых улочек с двух-трехэтажными домиками горожан, построенными из камня, досок, глины, соломы… Лишь к концу жизни король Генрих IV проложил в Париже первую прямую и широкую улицу (шириной десять метров, сейчас она кажется переулочком), отстроил первый ансамбль площади и первый мост, по бокам которого не стояли дома. Тем самым было положено начало модернизации средневекового Парижа.
Во многом средневековый облик сохранял и королевский двор. Его создание в начале XVI в., всего за полстолетия до описываемых в романе событий, было важным шагом вперед на пути укрепления французской монархии. Двор, где в непосредственной близости от короля и по существу за его счет жили представители нескольких сот знатнейших семей Франции, позволял правительству гораздо эффективнее контролировать поведение вельмож, которые променяли независимую жизнь в своих старомодных замках на поражавшую современников роскошь королевской резиденции. Однако сегодня эта роскошь показалась бы дикостью. Манн точен в бытовых деталях: в замке Лувр, где с элегантным ренессансным крылом соседствовала мрачная громада средневековой крепости с подъемным мостом через зловонный, наполненный стоячей водой ров, в этом замке, где днем царил полумрак, а после заката воцарялась непроглядная тьма, прореживаемая мятущимся на сквозняках светом факелов и огоньками редких свечей в апартаментах королевской семьи, придворные празднества переходили в оргии — сцены весьма далекие от наших обычных представлений о жизни «изысканного» двора французских королей. Но Манн не сгущает краски в описаниях придворного быта.
Придворный этикет едва лишь начинал разрабатываться. Еще только-только появился обычай целовать руку королю и обращаться к нему с титулом «ваше величество». Всеобщее раболепство придворных — столь естественное, на наш взгляд, для всякого двора — на самом деле постепенно укоренилось во Франции лишь ко второй половине XVII в., при Людовике XIV, и в XVI столетии еще отнюдь не было нормой поведения. Съехавшиеся ко двору вельможи не забыли времен независимости феодальных владык.
К середине XVI в. королевская власть сделала несомненные успехи в централизации страны, но далеко еще не достигла абсолютности. Знать позволяла себе восставать против короля, да и многие города были недовольны усилением монархии, посягавшей на их былые вольности. Эти антиправительственные настроения стали одной из важных причин религиозных войн.
В начале XVI в. в западноевропейских странах началась реформация — широкое движение за обновление религии и церкви. Его целью было привести христианскую веру в соответствие с изменившимися духовными запросами людей. Однако требования реформаторов носили не только религиозный характер: они ставили под сомнение всю организацию католической церкви, влиятельнейшей социально-политической силы тогдашней Европы. Неудивительно, что религиозная борьба тесно переплеталась с борьбой политической, и различные политические силы в европейских странах приняли одни — протестантские, а другие — католические лозунги.
Во Франции протестантов называли гугенотами, большинство из них придерживалось учения женевского реформатора Жана Кальвина. В конце 50-х годов XVI в. в стране стал бурно развиваться внутриполитический кризис, порожденный тяготами затянувшихся Итальянских войн и воцарением двух подряд малолетних королей, Франциска II (1559-1560) и Карла IV (1560-1574). Именно тогда к гугенотскому движению примкнули многие знатные вельможи, в том числе и принцы королевской крови, по разным причинам недовольные католическим правительством. Среди них были мать Генриха IV Жанна д amp;apos;Альбре, принц Конде, адмирал Колиньи и другие. У вельмож были многочисленные клиентелы среди рядовых дворян и чиновников, они и составили основной костяк гугенотской партии. Поддерживали их и многие города, в том числе грозная крепость-порт Ларошель. Зато другая группа вельмож, возглавленная герцогским домом Гизов, их клиентелы и многие города, в том числе Париж, образовали католическую партию. Каждую группировку поддерживали единоверцы из-за рубежа: гугенотов — англичане и некоторые немецкие князья, католиков-папство и могущественный дом Габсбургов, правивший Испанией и Германской империей.
Генрих Манн изображает гугенотов людьми, чья вера чище и возвышеннее показной набожности католиков. Это некоторое упрощение. Нет оснований думать, что люди искренние преобладали в одной партии, а корыстные — в другой. Современники хорошо понимали, что наряду с «гугенотами религиозными» есть и «гугеноты политические», для которых религия служит прикрытием политических целей. Но в картине, рисуемой Манном, немало и верных черт. Действительно, в то время протестантская религиозность гораздо больше, чем католическая, была ориентирована на индивидуальные религиозные размышления, изучение Библии, тогда как для католической церкви куда более значительную роль играла внешняя, обрядовая сторона религий.
