Николай Задорнов - Амур-батюшка
– А что же китаец, ваш сосед, сеет?
– Да он и пшеницу, ячмень, бобы, овес, всего понемногу. Ярицу не сеет. Они ведь черной муки не признают.
– Да, они белую. А как же он за два года такую большую пашню распахал?
– Там и пашня и огород. Он третий год работает. Китайцы ведь старательный народ.
– Да, трудолюбивый.
– Славный народ, Александр Николаевич!
Максимов замечал, что переселенцы всюду хвалят китайцев.
Сам Максимов изучал китайский язык. Он бывал в Китае и в Маньчжурии. Жизнью китайцев на Амуре среди русских он интересовался особенно и решил познакомиться с Сашкой.
– Чем же хороши китайцы, по-твоему?
– Они честный народ. Не крадут и не обманывают. Что китаец обещал – сделает. И работает хорошо. Как мы сюда пришли, только и слыхали: китайцы, мол, обманщики, воры. Их, мол, много, и китаец пойдет на Русь и всех зальет, как водой.
– Кто же эту теорию вам изложил?
– Да господа… Говорил об этом Оломов. Вот в Николаевске есть скупщик рыбы, был он иностранец, а теперь принял наше подданство, он все нам говорит: «Бойтесь китайцев. Это народ ой-ой!» А Бердышов говорит, что он то же самое и китайцам говорит: «Мол, русские ой-ой! Бойтесь русских!» А сам торгует со всеми.
Егор не стал рассказывать, как однажды он сам наломал бока братьям Гао за насилия, которые терпели от них гольды. И хотя он за гольдов заступался, но выместил свое.
– А вот стали мы с китайцем соседями и видим, что можно жить. А нынче зимой он женился.
– На китаянке?
– Нет, на гольдке. Нищая была, вся в заплатах ходила. Она жила в семье свекра. Муж у нее умер, была лишним ртом. Китаец ее присмотрел и высватал. Отдали ее охотно.
– Старая?
– Нет, она молодая. Свекор у нее слабенький, а семья большая, и все девки. И славные девки. Но бедны.
– Как же ее зовут?
– Одака… Только уж больно некрасивая. Ее дома били, все ругали, со свету сживали свекровь со свекром. Здоровая такая…
– А китаец ее не бьет?
– Нет, он ее не обижает, пампушки ей сам делает, – сказал Егор. – Ты, мол, не умеешь как надо…
– Что же она – хотела за него идти?
– Да уж этого я не знаю. Разве их спрашивают… Китаец будто доволен. Они работают дружно, для себя, и она старается. Я нынче весной их видел, они у меня коня опять одалживали, так она с брюхом была.
– Теперь уж, поди, сын у Сашки, – сказал дед.
– Китайцы тут всегда на гольдках женятся, – продолжал Егор.
– Он не испугается меня? Есть у него паспорт? Я мундир, пожалуй, сниму.
– Живет – и все. Росчисть сделал на протоке и живет, пока начальство не прогонит. Голодному как бы прокормиться. А жаль, если прогонят. Как он старается! Да нынче приезжал исправник, он ходил к нему, и купцы-китайцы еще за него прошлый год похлопотали, так теперь уж он так придирки не боится. А нынче зимой у него завелся помощник. Да весной еще один китаец откуда-то приехал. Тому исправник обещал быка и денег выдать. Колькой зовут по-нашему. Умный китаец. Вот они и живут: Сашка с женой, Колька и Володька.
Под вечер Кузнецовы и Максимов заехали к Сашке.
На берегу встретил их сам Сашка. Жена его, гольдка Одака, та самая, которую когда-то Кальдука хотел отдать китайцам вместо дочери, стояла чуть поодаль. Одета она в дабовые штаны, как китаянка, у плеча китайская тяпка, особая, для полки, а на руках – младенец. Ее волосы причесаны, а на лбу челка. В волосах красная саранка. Лицо стало туже, взгляд спокойный, осмысленный.
«Экая она форсистая стала! – подумал Егор. – Не узнать!» Вспомнил он, как вечно кричал Кальдука на нее, бил, какая была она запуганная, оборванная, как смотрела исподлобья! С Одакой произошло какое-то чудо, трудно даже поверить!
Тут был как бы маленький кусочек Китая. Вокруг небольшие, но тщательно разделанные росчисти. Правей – порядочная пашня, засеянная хлебом. Максимов заметил на грядках гаолян, лук, чеснок, бобы. Посреди росчисти стояла рыжая глинобитная фанза с белой соломенной крышей и соломенным навесом, под которым виднелся длинный низкий столик. Дым шел от костра.
Невдалеке стояли еще двое китайцев.
Колька, долговязый, нервный и подвижной, с худым черным лицом, качал из реки воду журавлем и сливал ее из деревянного ведра в желоб. Вода растекалась по грядкам и забегала в лунки. Третий китаец ходил между грядок, передвигал дощечкой маленькие земляные валки, и тогда вода, минуя политые ряды лунок, шла дальше.
«Когда они успели все это сделать?» – удивился про себя Максимов.
– У них все на грядках, – говорил Егор, – овес, гречиха, хлеба. Всего понемногу.
Максимов не раз наблюдал, как китайцы обрабатывают землю. Егор показывал офицеру их хозяйство и рассказывал про все со знанием дела. Он показал особую китайскую тяпку, которую и сам завел.
Отвернувшись от Максимова, Егор вдруг услыхал у себя за спиной разговор двух китайцев. Егор решил, что пришел Володька и толкует с Сашкой, но, оглянувшись, удивился: Володьки не было. Это Александр Николаевич говорил с Сашкой по-китайски. «Никак не отличишь!»
Налетел ветер, колебнул воду на протоке и выдул из волны слабого белого барашка.
Через некоторое время китайцы оставили грядки и позвали гостей в фанзу.
Сашка с мотыгой на плече, в широких штанах, улыбаясь во все лицо, брел рядом с Максимовым.
Под навесом из соломы стоял маленький столик. Володька подал чашки с лапшой, зеленый лук и палочки.
Хозяева, видя, что русский понимает их язык, насторожились. Максимов почувствовал, что его боятся. Он сказал что-то смешное и понемногу рассеял опасения китайцев.
Оказалось, что Николай – политический изгнанник, беглец. Он этого не скрывал и полагал себя в России в безопасности.
«Будь Колька русским и соверши он в России такие же преступления против царя, – подумал Максимов, выслушав его повесть, – был бы повешен. Но Амур далек от столицы, и тут, видимо, решили вопрос проще, не вдаваясь в политические взгляды: Бежал из Китая, враг китайского правительства – значит, может нам пригодиться. На всякий случай надо приютить».
В Хабаровке Кольке обещали быка и лошадь, но не выдали. Не дождавшись обещанной помощи хабаровских чиновников, Колька поехал по реке и поступил к Сашке в работники.
Максимов и Кузнецов гостили недолго.
Ветер все крепчал. В лесу по вершинам деревьев шел ровный грустный гул.
Китайцам – Сашке, Володьке и Кольке – надо было в Уральское. Поехали все вместе.
Едва перевалили озеро и поднялись на релку, как рванул сильный ветер. Из-за сопок быстро шли облака.
Увидели Амур. Ветер рыл его воду, подымая пену на гребнях. Волны белели, все меньше становилось синей воды, и все толще и выше подымались катившиеся к берегу белые гребни.
В несколько минут ветер достиг большой силы и разволновал реку. Крутые валы тяжко, с ревом валились на берег. С каждой косой волной мимо селения пробегал грохот и удалялся по берегу. Песок кипел от пены и сбегавшихся ручьев.
– Амур-батюшка разгулялся, – молвил Егор, подходя к дому.
Наталья стояла на крыльце, с тревогой глядя на реку. Тальники над обрывом вдруг заметались, словно в ужасе. Животные жались к жилью.
Егор чувствовал, что надвигается сильная буря. Ветер стал доносить на обрыв брызги волн.
Под далеким островом било баржу. В желтых волнах она казалась маленькой черной лодкой.
– На открытом месте встали. Ветер-то оттуда, – сказал Егор с тревогой. – Нынче ветры – сплаву[74] разбой хода. А когда все вместе идут, посмотреть любо, как они выплывают.
С каждым новым порывом ветер все усиливался. Над бушующей рекой стоял сплошной грохот.
Баржа вдруг пошла.
– Не с якорей ли сорвало? – встревожился Кузнецов.
Нос судна зарывался в гребнях волн. Ветер набирал страшную силу. Видно было, как порыв его пронесся по лесистому склону сопки на венец и затрепал там кедровую чернь.
На релке подался и затрещал старый белый ясень. Саврасый, бывало, спотыкался о его большие корни, тянувшиеся к пашне. Ясень потрещал и замер. Вьющийся по ветру лиственный лес вздымал зеленые косы.
Ветер затрепетал, забил в разлапистую вершину ясеня, в его торчавшие над зеленью белые сучья. Лопнул корень, и старик, взмахнув белыми сухими лапами, крякнул, поклонился и нехотя стал ложиться в чащу.
Наталья вдруг закричала, закрывая лицо.
Баржу понесло на село, метало то вправо, то влево так, что она черпала бортами. Люди падали с нее в воду.
Кузнецов прыгнул под обрыв, побежал, с треском проламывая чащу. Солдаты, прибывшие вместе с Максимовым, посыпались за ним следом.
По отмелям бежал китаец, чернолицый Колька. Сашка спешил за ним.
Баржа осела, накренилась, еще один человек сорвался с борта и упал в воду.
Не успел Егор подбежать к лодке, как баржу накрыло волной, перевалило на другой бок. Волны разбежались, открылось черное от смолы днище. Волны снова кинулись к барже со всех сторон, взлетали на нее, завивая белые вихри, словно там из-за добычи шла драка междуводяными чудовищами.
