За лесными шеломами - Юрий Григорьевич Качаев
— Вот вам книга, читайте её не торопко, с раздумьем, — сказал священник. — Не обессудьте, что ничем вас не потчую, — недосуг. Зван нынче ко князю Всеволоду Юрьичу.
Мальчики, поблагодарив, ушли. Отец Иван надел новую рясу, причесал гребнем бороду и волосы. Всякий раз, идя к молодому князю, он испытывал непонятное волнение. Чутьём знатока человеческой породы он угадывал во Всеволоде личность крепкую и незаурядную, с огромным запасом духовных сил, пока ещё не нашедших себе применения.
Свели их тавлеи[19]. Князь Святослав, сам большой любитель этой игры, как-то обмолвился, что в Чернигове у них со Всеволодом есть лишь один достойный соперник — отец Иван. На другой день Всеволод пригласил попа к себе, и они проговорили до вторых петухов. Священник удивил молодого князя широтой ума и своеобычным, чисто русским взглядом на вещи. Вообще-то образованных людей при черниговском дворе было не занимать. Особенно выделялся учёностью епископ Порфирий, но ум у него был сухой и сугубо книжный. Все житейские насущные разговоры он непременно уводил в богословские дебри, и зерно истины оказывалось погребённым под ворохом словесной шелухи.
В горнице Всеволода священника ждал накрытый стол.
— Садись, отче, ешь и пей, — сказал князь. — На меня не гляди, я отобедал.
— Ты чем-то озабочен, князь? — спросил священник. Всеволод кивнул.
— Сердце не на месте. Вестей от Михаила всё нет — ни хороших, ни худых. — Он прислонился спиной к печи и тихо добавил: — А у меня завтра именины. Князь Святослав и подарок уж преподнёс.
Всеволод усмехнулся и поставил на стол плоский ящик из тиснёной кожи. Открыв золотые застёжки, он достал доску шириной в две ладони и протянул гостю. С кипарисовой доски на священника глянул лик незнакомой девушки. В продолговатых её глазах, полузатенённых тёмными ресницами, в гордом очерке носа и смуглом румянце проступало что-то нерусское. Девушка была одета в тяжёлое византийское платье, на голове её сверкал усыпанный жемчугом трёхрогий венец.
— Кто она? — спросил отец Иван, отводя взгляд от изображения.
— Ясская княжна Мария. Князь Святослав прочит её в жёны мне. Что скажешь, отче?
— Хороша дивно, — помедлив, откликнулся священник. — И очи ласковые, добротой светятся. Впрочем, может статься, сие есть заслуга живописца. Знатна?
— Да, кровь славная.
— Что ж, — сказал отец Иван. — В добрый час. Ясы, как и мы, христиане. И многие наши князья брали себе жён из Обез[20]. Союз с ними Руси только на пользу. Из тамошних мест торговые пути расходятся во все стороны — и в Византию, и в Аравию, и в Индию. Кабы нам половцев унять да обезопасить от них дорогу, великий прибыток вышел бы от сей торговли, ибо она, а не войны крепит мощь государства. Новгородцы давно это смекнули, потому и живут богаче всех прочих княжеств. У них женщина за водой не сходит, не надев золотых серёг да с каменьями.
— А ты бывал и в Новом-городе? — спросил Всеволод.
— Да где я не бывал, князь! Русь-матушку вдоль и поперёк исходил. На Афоне у святых отцов послушником жил, в Иерусалим ходил ко гробу Господню и у половцев в плену два года волочился. Я и имя-то нынешнее получил не от русского попа, а от цареградского игумена. При рождении же меня Ратибором нарекли.
— В плен-то как попал?
— У нас на Руси дело это нехитрое, ведь воюем почти без передышки, сам ведаешь. Твой родитель тогда с кем-то из родичей вёл спор из-за киевского стола. А родич-то позвал на помощь венгров да ляхов. Те и рады руки погреть на наших пожарищах. Знай грабь да в полон уводи. Взяли и меня, многогрешного.
— В бою?
— В бою. На Стугне-реке. Меня в тот раз булыжинкой из пращи угостили. Очнулся уже в колодках. Может, оно и к лучшему: будь я в памяти, живым навряд ли бы дался. Ляху, который меня заполонил, таскаться со мной было не с руки — он и продал раба божия половцам. Недёшево продал, за целую гривну. Я аж возгордился, князь, — шутка ли, гривну-то добрый конь стоит. А для половца конь дороже отца-матери, сам знаешь. На коне он воюет, конём брюхо набивает и кобылье же молоко пьёт. За два-то года и я кониной осквернился. — Отец Иван подумал немного и добавил: — Хотя, ежели правду молвить, не пойму я, чем жеребец поганее той же свиньи. Прости меня, Господи, за непотребные мысли.
Он перекрестился на икону и умолк: на звоннице в неурочный час загудел колокол. Всеволод накинул на плечи шубу и, забыв про шапку, бросился вон из горницы. Отец Иван вышел следом и увидел, что на княжой двор въезжает ватага конников. В переднем из них священник узнал Михаила Юрьевича. Князь Всеволод подбежал к брату и, отстранив стремянного, сам помог Михаилу спешиться.
Старший Юрьевич обнял меньшего и пошёл в терем, сильнее обычного припадая на правую ногу. С крыльца навстречу ему уже спускался князь Святослав.
— Ты хоть бы, подъезжая, вестника вперёд себя послал, — сказал Святослав, протягивая руки к Михаилу. — Измаяла дорога-то? Эка ты почернел да отощал.
Михаил в ответ только дёрнул плечом и, войдя в палату, сразу сел на лавку.
— Нога болит? — спросил Всеволод.
Михаил поморщился:
— Болит, Митя, хоть волком вой. Обе раны открылись. Князь Святослав кликнул ключника и приказал:
— Баню и прочее живой рукой готовь да после, ближе к ночи, Соломона-лекаря пришли в покои князя Михаила.
Ключник молча поклонился и исчез.
— Не томи, сказывай, — попросил Святослав.
— Сказ мой будет недолог. — Михаил криво усмехнулся. — Обвёл меня Ярополк вокруг пальца. Ещё с Москвы утёк в Ростов и стал собирать войско. Я же пошёл к Владимиру и был там принят с честию. Впрочем, об этом я вам отписывал.
— Мы письма не получили, — хмуро вставил Всеволод. — Должно, гонец был перехвачен по дороге. Дальше-то что вышло?
— Месяца три тому Ярополк подступил к Владимиру... Ох, и вспоминать неохота. — Михаил устало провёл ладонью по лицу, будто снимая налипшую паутину. — Тут подоспели рязанцы да муромцы и все окольные сёла пожгли. Было с Ярополком и тысячи полторы владимирцев, из тех, что сторону Якима Кучковича[21] ещё при Андрее
