Мария-Антуанетта. Верховная жрица любви - Наталия Николаевна Сотникова
«Я поднимаюсь в десять или девять часов, одевшись, творю утреннюю молитву, затем завтракаю и иду к моим тетушкам, где обычно нахожу короля. Сие длится до половины одиннадцатого; затем в одиннадцать часов меня причесывают. В полдень вновь призывают войти мой штат и всех прочих, т. е. кроме людей неблагородных. Я румянюсь и мою руки перед всеми, затем мужчины выходят, а женщины остаются, и я одеваюсь перед ними. В полдень церковная служба; если король в Версале, я с ним и моим мужем и тетушками иду к службе; если король отсутствует, иду одна с дофином, но всегда в тот же самый час. После службы мы обедаем вдвоем в присутствии придворных, но трапеза кончается в половине второго, потому что мы оба едим очень быстро. Оттуда иду к дофину, если он занят, я возвращаюсь к себе, читаю, пишу или работаю, потому что шью жилет для короля, который не продвигается, но надеюсь, что с помощью Божией он будет закончен через несколько лет. В три часа я вновь иду к своим тетушкам, куда в этот же час приходит король; в четыре часа ко мне является аббат, в пять часов каждодневно учитель игры на клавесине или пения, урок длится до шести часов. В полседьмого я почти ежедневно иду к моим тетушкам, когда не выхожу на прогулку; надобно знать, что мой муж почти всегда посещает со мной тетушек. С семи часов до девяти длится игра в карты [14] , но, когда погода хорошая, я ухожу гулять, и тогда играют не у меня, а у тетушек. В девять часов мы ужинаем, и, когда короля нет, мои тетушки приходят ужинать ко мне, но, когда король есть, мы идем ужинать к ним, посещаем короля, который обычно приходит без четверти одиннадцать, но, ожидая его, я обычно укладываюсь на большое канапе и сплю до прихода короля, когда же его нет, мы идем ложиться спать в одиннадцать часов».
Сюда следует отнести немаловажный момент: выбор туалетов на целый день. Утром при пробуждении гардеробмейстер дофины протягивала первой камер-фрау книжку с образцами туалетов, снабженную подушечкой с булавками. Туда была включена дюжина платьев по сезону, среди которых Марии-Антуанетте надлежало каждый раз сделать выбор в трех различных категориях. Утро — придворное платье, после полудня — дезабилье и для вечера — нарядное платье для ужина и игры в карты. На выбор предлагались всего тридцать шесть тщательно выбранных туалетов для всех пунктов распорядка дня. Дофина помечала булавкой те, в которые желала облачиться.
Статс-дама дофины, мадам де Ноай, всю свою жизнь провела при дворе, и для нее правила этикета являлись чем-то совершенно непререкаемым и не подлежащим обсуждению. Стремясь привить уважение к ним своей подопечной, она руководствовалась наилучшими намерениями, но делала это жестко и неуклюже, отчего заслужила ненависть дофины и кличку «мадам Этикет». Но Мария-Антуанетта вела себя подобно маленькому ребенку, отказываясь чистить зубы и носить корсет. Она даже прибегала к детской лжи, утверждая в письмах матери, что во Франции никто не носит эти приспособления из ткани, укрепленной китовым усом, сковывающие фигуру от бедер до плеч. В конце концов дофина была вынуждена сдаться; именно корсету она впоследствии была обязана своей осиной талией и прямой спиной. Парадоксально, но в конце своего жизненного пути Мария-Антуанетта не захочет отказываться от этих оков.
В подростке постепенно накапливалось раздражение против неумолимых требований версальского этикета. К нему добавлялась досада от непрекращавшейся опеки матери, выражавшейся теперь в потоке писем, на которые дофине надлежало неукоснительно и очень подробно отвечать. Содержание этих посланий должно было быть известно только дочери и матери, отсюда их пересылка доверялась исключительно специальным курьерам, двигавшимся окольным путем через Брюссель, который тогда находился в Австрийских Нидерландах. По прочтении письма надлежало либо сжечь, либо порвать. Прежде всего они были полны чисто практических советов:
«…не ездите верхом, сие мешает вынашивать детей и приводит, в конце концов, к порче цвета лица…, носите ваш корсет на китовом усе…, вы слишком неряшливы, даже относительно чистки зубов и опрятности ваших ногтей…, то, что вы делаете, всего лишь прихоти, вы упорствуете, настаивая на своем, и становитесь предметом высмеивания для общества…, выказывайте себя ласковой с вашим мужем, удвойте нежность…».
Но Мария-Терезия не ограничивалась чисто практическими советами и настаивала, что в среде фривольных и ветреных французов ее дочь должна подавать пример и демонстрировать непоколебимые германские ценности:«Не усваивайте французскую легкомысленность, оставайтесь законченной немкой и гордитесь быть ею…».
Императрица полагала, что ее дочь должна продемонстрировать поведение истинной королевы в отношении достойной презрения семье Людовика ХV, утратившей чувство долга и не умеющей заставить любить себя.
«Не допускайте никакого выказывания небрежения ни на вашем лице, ни в вашем поведении… По сему единственному предмету не следуйте ни примеру, ни советам сей семьи; именно вы должны задавать тон в Версале; вы в совершенстве преуспели в сем; Господь наградил вас такими талантами, такой кротостью и послушанием, что все должны вас любить; сие есть дар Божий, надобно его сохранить…».
Трудно представить себе, почему императрица считала, что этот подросток будет задавать тон в Версале. Мария-Терезия слишком верила угодливым отчетам австрийского посла в Париже, графа Флоримона де Мерси-Аржанто. Он был профессиональным дипломатом валлонского происхождения на австрийской службе, побывавшим в ранге посла в различным столицах, включая, между прочим, Санкт-Петербург и Варшаву. Граф был отличным исполнителем, следуя каждой букве
