Эдгар По в России - Евгений Васильевич Шалашов
Здесь же можно было зайти в цирюльню — побриться или вырвать зубы, наточить ножи и подправить пилы, починить ружье и приобрести лучшую дамасскую саблю.
На углу — напротив огромной стройки, среди чахлых деревьев, притулился уличный художник, делающий мгновенные рисунки не с помощью кисти или карандаша, а посредством ножниц и черной бумаги. Художник ставил желающего увековечить себя в соответствующую позу, хищно посматривал на него и, орудуя маникюрными ножницами, в пять минут извлекал из черного клочка бумаги чужой профиль, накладывал его на лист белой бумаги. Эдгар, замешавшись в небольшую толпу, в изумлении взирал на появление портрета "а la Silhouette". В Европе "силуэт" уже вышел из моды, но в России и в Америке о нем почти не слышали, равно как о министре, в честь которого он был назван[9]. Стоило такое удовольствие недешево — двадцать копеек, но стоило ли оно того? Присмотревшись к портрету и сравнив его с оригиналом, американец усмехнулся — теневой портрет имел сходство с прототипом такое же, какое он имел бы с Нострадамусом или с Наполеоном.
Уходить далеко от проспекта Эдгар По не решился — карты города у него не было, был риск заблудиться. И, пройдя туда-сюда по непривычно широким улицам, предпочел возвратиться на Невский.
Так он и шел и, разумеется, вышел к Неве, прогулялся по набережной, посмотрел на памятник основателю города, оценил крепость гранита, мощь коня и силу всадника. Не особо проникнувшись (в Англии памятников больше, а лица у королей решительнее), посетовал, что в Бостоне не удосужились поставить что-то подобное основателям города (хотя статуй понадобилось бы много!), и перешел на один из множества мостов. Полюбовавшись на реку и обступившие ее здания с середины моста (соборов здесь много!), отправился дальше. Свернув налево, увидел оборванного мальчугана.
— Месье, ашетез вотре билет! — бойко заголосил оборванец, признав в юноше иностранца. Заметив, что тот не понимает его "французского", перешел на "английский": — Сэр, купи ванн тиккет в кунцкамеру. За грош отдам! Мани ванн грошен, смекаешь? Кунцкамера, говорю. Ферштеешь, хер нерусский? Монстеры тут собраны.
Эдгар хотел пройти мимо, но предложение его заинтересовало. Он много слышал про Кунсткамеру — собрание редкостей, имеющуюся в Саксонии. А вот в России? Любопытно. К тому же все равно хотел укрыться от ветра. Не пожалев гроша — четверти копейки, взял у мальчугана замызганную бумажку, где красовалась какая-то надпись, сделанная от руки.
Держа билет в поднятой руке, словно знамя, Эдгар вошел внутрь, но не встретил никого, кому можно было бы его предъявить. Решив, что билеты проверяют на выходе, пошел любоваться русскими "монстерами".
Здесь было на что смотреть. Эдгар бродил по залам добрых три часа, переходя от одного уродца к другому. Огромные головы с непропорциональными чертами лица, глазами на лбу, недоношенные младенцы, двухголовые телята, двухголовые лисята, двухголовые скелеты, дети, сросшиеся телами…
От обилия монстров и банок рябило в глазах, но все равно было интересно.
— Приветствую вас, мой юный друг! — услышал Эдгар знакомый голос.
Конечно же, это был английский доктор — единственный знакомец в русской столице. А кто еще, кроме англичанина, мог обратиться с такой бесцеремонностью, при этом, будучи уверенным, что говорит вежливо?
— Добрый день, сэр, — поприветствовал американец. Подумав, приподнял шляпу.
— Любуетесь? — поинтересовался Ишервуд и, не дожидаясь ответа, сказал: — Да, вы правы. Это собрание лучшее, что есть в России.
Эдгар хотел возразить, но не стал. Не придумал — что бы такое сказать. В конце концов, доктор живет в России и лучше знает ее достопримечательности. Вместо этого спросил:
— Не подскажете, кому надо отдавать билет?
— Билет? — вскинулся доктор в изумлении. — Какой билет?
— Вот этот вот, — вытащил Эдгар из кармана бумажку, приобретенную у мальчишки.
Брезгливо, словно дохлую лягушку, Ишервуд взял клочок, рассмотрел повнимательнее и густо расхохотался. Эдгар недоуменно посмотрел на англичанина, но вежливо подождал, чтобы тот прекратил смех.
— Вас обманули, — вернул доктор билет. — Оставьте этот "билет" на память. А в следующий раз имейте в виду, что вход в Кунсткамеру абсолютно бесплатен.
— А что там написано? — полюбопытствовал Эдгар, почувствовав некую досаду. Не то чтобы жаль монетки, но всегда неприятно, когда тебя обманывают.
— А так и написано: "безплатно", — перевел доктор. — Кажется, писал малограмотный ребенок, но предприимчивый. — Похлопав юношу по плечу, Ишервуд покровительственно сказал: — Русские любят обманывать иностранцев. Если хотите — это их национальный вид спорта. Привыкайте.
Эдгар посмотрел на билет, скомкал и сунул в карман. Неожиданно досада прошла, а вспомнив, что его провел сопливый мальчишка, расхохотался.
Смех, раздающийся среди мертвых уродцев и мрачных экспонатов, привлек-таки внимание смотрителя — мрачного старика, одетого в серую шинель и мятую фуражку. Служитель что-то сказал, а доктор ответил. Что именно, Эдгар не понял, но по интонациям догадался, что старик сердится. Дело кончилось тем, что Ишервуд вытащил монету, которую старик неспешно осмотрел, положил в карман и, прокаркав что-то, удалился.
— Вот так всегда, — с легкой горечью сказал доктор. — Русские всегда норовят получить с нас деньги ни за что.
— А зачем вы их ему дали?
— Смотритель сказал, что если мы не перестанем ржать, то он нас выгонит или вызовет полицию, — сообщил Ишервуд.
— А разве смеяться — это преступление?
— Нет, — покачал головой доктор. — Но гораздо проще дать старику на водку, чем объясняться потом, что мы не хотели оскорбить царя Петра.
— А при чем тут царь Петр? — удивился американец.
— Кунсткамера основана Петром Великим, — сообщил Ишервуд. — По мнению смотрителя, наш смех — признак неуважения к царской особе. Азиаты довольно ревниво относятся к умалению чести своих сюзеренов и не любят шуток со стороны иностранцев на их счет. А Петр — это их кумир.
— Кажется, куда ни посмотришь — везде Петр, — усмехнулся Эдгар.
— Так оно и есть, — кивнул доктор. — Все, что в России цивилизованного и европейского, занесено Петром. Петр не жалел денег, чтобы скупить лучшие анатомические экспонаты со всей Европы. Мне рассказывали, что первым посетителям предлагали угощение: джентльменам — чашку кофе и булочку, а простонародью — рюмку водки и огурец с черным хлебом.
Эдгар, вспомнивший, что последний раз он ел еще утром, прислушался к бурчанию в животе:
— Было бы неплохо, если бы и сейчас в музеях угощали булочками и кофе.
— Вы, наверное, проголодались? — догадался доктор. — Здесь неподалеку есть
