Юлия Галанина - Бретонская колдунья
– Не нервничайте так, дорогой барон. А то наш басданс с факелами превратится в галоп. И не старайтесь зря: мой шлейф от пола не оторвется. Ведите-ка нас во двор, а то уже скучно восьмой круг здесь топтаться.
Де Риберак уже понял, что испытание Жанна выдержала и дальше он, действительно, становится смешным, и вывел колонну во двор. Музыканты сбавили темп, и напряжение танцующих спало. Опять всем стало весело, и под дружный хохот огненная змейка долго кружила под звездным небом по дворикам и закоулкам замка.
ГЛАВА VIII
Вместе с рассветом, по утренней бодрящей прохладе фургон бродячих актеров покинул гостеприимный замок.
– Побродим по Пуату[19], а там, глядишь, и опять пойдем по Луаре колесить, – решила труппа.
Франсуа сидел на задке повозке в обнимку со своей лысой Нинеттой, а камеристки гурьбой шли рядом с медленно катящимся фургоном, провожая полюбившегося им балагура.
– Эх, красотки! – вздохнул Франсуа. – Если не мой беспокойный характер, я бы остался в вашем благословенном краю. Попивал бы чудесные бордосские вина и любил бы вас на сеновале.
– Надорвался бы, дружок! – расхохотались девушки. – Обещался, обещался все свое умение показать, да так и не собрался! Знать, на ярмарке толстые тетки были слаще, чем мы? Хвастун ты, Франсуа!
– Но, но! Сударыни, только нерасположение к моей персоне всесильных звезд помешало мне проявить всю свою прыть! – отбивался фокусник. – Да и вы, прямо сказать, своим адским трудолюбием не располагали к любовным утехам: хорошо любить девицу, бездельничавшую весь день, тогда она способна достойно ответить на мой безудержный пыл!
– Да ладно, не заливай! Возьми-ка лучше свеженького! – девушки совали Франсуа припасы на дорожку. – Все-таки ваше ремесло хоть и веселое, но уж больно ненадежное и опасное. Мало ли лихих людей на дорогах?
Сложив подарки из девичьих корзинок в объемистый холщовый мешок, Франсуа простроил среди россыпей пожитков сонную Нинетту и спрыгнул с фургона.
– Ну все, – объявил он. – Будем целоваться, а то вам обратно пора. Боже мой, ну почему я не петух и у меня нет такой красивой стайки разноцветных курочек?!
Девушки с визгом и хохотом колотили его по спине корзинками, вырываясь из цепких объятий. Не обойдя никого вниманием, Франсуа попрощался с каждой и, напоследок, дополнительно чмокнул Жаккетту в нос:
– Прощай, моя маленькая аквитаночка! Если мои зоркие глаза опять увидят твою сдобную фигурку, то обязательно расскажу тебе секрет оживления Нинетты!
* * *Чуть попозже начали отъезжать гости благородных кровей.
Первым покинувшим почти родной для себя кров был экс-паж Робер.
За годы пребывания под теплым крылышком семейства де Монпеза¢ он обзавелся солидными пожитками, и теперь слуги укрепляли на задке и крыше экипажа многочисленные сундуки и дорожные мешки.
Сама графиня, неприступная в холодном величии, с материнской заботой в голосе напутствовала отставного любовника:
– Дорогой Робер! Увы…, но годы твоей юности позади и тебя теперь ждет путь взрослого мужчины. Я, как о родном ребенке, заботилась о тебе, но дети улетают из родительских гнезд. Разумно распоряжайся отцовской землей, так как ее мало и будь дворянином в любой ситуации. Удачи тебе…
Робер с кислой миной слушал напутствия графини и думал, что этот мир мерзок, несправедлив и жесток. А он-то отдал этой старой козе свои лучшие годы!
Гости и слуги из всех щелей смотрели на такое диво, и многие непосвященные искренне недоумевали, почему это красавчика, цепко державшегося за графинин подол, выпинывают в большой мир.
* * *А дело было так.
Во время бала мадам Изабелла, разъяренная новостями баронессы, не успокоилась и после принятия большой дозы подогретого вина с пряностями. Распирающий душу гнев требовал какого-то иного выхода и тут на глаза графине попался Робер.
Топчась у закрытых дверей спальни в ту ночь, паж умудрился простудиться и на несколько дней слег в постель, ни сном, ни духом не ведая, какие тучи над ним сгустились.
К балу он малость оклемался, облачился в свое лучшее ми-парти[20], и выполз на люди с твердым намерением потребовать у графини объяснений по поводу этого неслыханного инцидента, но сначала хорошенько ее проучить, оказывая внимание хорошеньким девушкам и тем самым вознаградить себя за тяжкий постельный труд.
Увидев, как разноцветные коленки Робера глубоко утонули в пышной юбке молоденькой девушки из окружения Бланш де Нешатель, с которой он уединился в укромной нише, графиня взбеленилась, как хороший андалузский бык.
Она встала позади увлекшейся парочки, чуть не пуская пар из раздутых ноздрей. Если бы глупый паж имел глаза на спине, он бы понял, что судьба его решена окончательно и бесповоротно.
Когда же он все-таки обернулся, мадам Изабелла ласково поздравила его с выздоровлением и сообщила, что огорчена его решением завтра уехать домой, но понимает его чувства, раз он хочет получить шпоры, как и подобает мужчине и стыдится в таком возрасте оставаться пажом.
Ужас и остолбенение от своих великих планов, появившееся на лице Робера, немного порадовали графиню, но бурю гнева не потушили, и она отправилась дальше, горя желанием кого-нибудь покусать.
Гостей от увечий спас шевалье дю Пиллон, очень вовремя ее разыскавший.
Он увлек графиню обратно в освободившуюся нишу, из которой девица отправилась танцевать басданс с факелами, а паж топиться в пруду, и там основательно ее обезвредил.
Так что каждый, в конце концов, нашел занятие по душе: большинство гостей топтало камни двора в колеблющемся свете факелов; графиня и дю Пиллон страстно целовались, полуприкрытые портьерой, а Робер плюхался в липкой жидкой грязи, поскольку перед турниром из пруда спустили всю воду, так как мадам баронесса на прогулке, по ее словам, уронила в него свою рубиновую шпильку…
* * *… К обеду разъехались все гости. Осталась только баронесса, каждую ночь принимавшая куафера графини и потому решившая погостить в замке подольше.
Объяснения с дочерью мадам Изабелла отложила на завтра: руки Жанны попросило несколько вполне достойных людей и обсуждение этого важного дела требовало свежей головы.
ГЛАВА IX
Повинуясь строгому приказу сверху, с утра пораньше, в каморку к Жаккетте пришла внушительная госпожа Шевро, жена управляющего.
Постно поджав губы, она критически осмотрела комнатку и саму Жаккетту. Потом, медленно цедя слова, сообщила, что Жаккетту переводят в комнату Аньес, чтобы камеристки госпожи Жанны были под рукой и, кроме того, теперь она, Жаккетта, каждый день будет ходить к мессиру Ламори для обучения его ремеслу.
* * *Итальянец занимал отдельную башню, и это никого не удивляло: слишком ценным субъектом для графини был мессир Ламори.
Помимо непривзойденного мастерства в деле украшения женских голов, он кое-что смыслил и в астрологии, впрочем, особо не афишируя это свое искусство, дабы не дразнить волков – сиречь доминиканцев.
Башня его полностью устраивала, там он варил свои тайные притирания и бальзамы, составлял для нужд мадам Изабеллы гороскопы и неплохо приторговывал по мелочам, толкуя за сходную цену сны для всей челяди. Люди куафера[21] побаивались и без дела около башни не шныряли.
* * *Чем ближе подходили Жаккетта и жена управляющего к башне, тем медленнее шла мадам Шевро.
Наконец она и вовсе остановилась.
– Теперь не заблудишься! Вон, прямо иди и в итальяшкину дверь упрешься! – махнула госпожа Шевро рукой куда-то вбок и, подозрительно быстро развернувшись, легким галопом, довольно странным для ее лет и комплекции, понеслась обратно.
– Никак на плите что забыла? – удивилась такой резвости Жаккетта и, подойдя к забранной железом двери, постучала по ней ручкой – резным кольцом в виде свернувшейся змеи.
Дверь чуть приоткрылась и сильная мужская рука, схватив Жаккетту за ладонь, затащил ее вовнутрь.
После яркого солнечного света Жаккетте показалось, что она ослепла, так темно было в башне, чьи и без того крохотные оконца-прорези в тесаном камне были закрыты глухими ставнями.
Не тратя времени на разговоры, мессир Ламори тянул ее куда-то вглубь башенки мимо странных предметов на длинных дощатых столах.
Когда глаза девушки немного привыкли к полумраку, она различила вереницу колб, ступок, разноцветных баночек… То тут, то там горели небольшие жаровенки, курясь ароматными дымками, а впереди угадывался большой камин с грудой ярких углей.
Около камина и закончилось их краткое путешествие по башенке. В этом месте, как в центре паутины, находилось сосредоточие жизнедеятельности итальянца.
В глаза первым делом бросался большой прямоугольный стол, полностью закрытый алой суконной скатертью и заваленный свитками, книгами и чистыми листами бумаги. Рядом стоял небольшой книжный шкафчик, сработанный местным умельцем, и глобус на громадной ноге. (Графиня специально посылала человека в Брюгге, свято уверовав в теорию мастера, что глобус и удачная прическа неразрывно связаны. Впрочем, так оно, наверное, и было.) К столу было придвинуто высокое важное кресло, а еще одно кресло, даже не кресло, а, скорее, лежанка – мягкое, обитое в тон скатерти красной кордовской кожей – стояло перед камином.
