Вячеслав Шишков - Емельян Пугачев. Книга 2
В некотором отдалении стояла группа молодых казаков, среди них Ермилка и только что изловленный Скворкин. Все с обнаженными головами, один Скворкин в шапке.
Угрюмо покосившись в их сторону и заметив связанного по рукам молодца, Пугачёв внимательно вслушивался в слова Мясникова.
Тимоха опять слезливо замигал, шумно высморкался и, утираясь подолом рубахи, закончил тенорком:
— Этот высмотрень нагайкой меня сек да орал мне в уши, чтобы я сказывал, где царь приблудный и сколько за собой он силы ведет? Бородиным Матюшкой гад этот подослан выслеживать за тобой, батюшка…
— Господа казаки, подведите его ко мне да развяжите ему руки, — проговорил Пугачёв, кивая головою на изловленного старшинского прихвостня.
Тот был опрятно одет, на ногах новые, расшитые шелком татарские сапоги с загнутыми носами. Ермилка, крикнув: «Долой шапку!», дал ему затрещину, шапка слетела в кусты.
— А-я-яй, ая-яй, — глядя в упор на Скворкина и покачивая головой, начал Пугачёв. — Смотрю я на тебя и дивлюсь: замест того, чтобы мне, государю, служить, ты умыслил против меня шпионничать. Уж лучше бы дома сидел, а шпионить-то меня пусть бы кто другой ехал, постарее да посмышленей тебя. Экой дурак ты!
И уже большая толпа собралась вокруг «батюшки». Казаки хотели подать свой голос, чтобы казнить сыщика, да побоялись, как бы государь опять не прогневался на них. Однако Давилин и Дубов, перебивая один другого, говорили:
— Подлинно он плут… Прикажи, надежа-государь, повесить гаденыша…
Батька его завсегда обиды нам творил. Да и сын не лучше батьки смертный оскорбитель и обидчик наш…
— Прикажи, ваше величество, вздернуть гада! — осмелев, закричали казаки. — Самый мерзопакостный он, даром что молодой… Ишь, глазищами-то зыркает, словно змея из-за пазухи!..
Парень и впрямь косил во все стороны желтовато-рыжими глазами, как бы собираясь броситься в кусты. И никакого внимания «батюшке», хотя бы слово молвил, хотя бы голову перед царем склонил.
Пугачёв поднялся, заложив руки за спину, раз-другой прошелся по ковру, сказал глухо, но крепко:
— Что ж, господа казаки… Ежели не люб он вам…
Он не договорил, но казаки поняли его царскую волю и поволокли молодца к старым ветлам.
3Секунд-майор Наумов, перейдя со своим отрядом через реку Чаган и выставив возле моста две пары пушек, дальше не пошел. Верстах в трех от него маячили Пугачёвские всадники, толпились люди. Наумов приказал старшине Окутину двинуть вперед сотню казаков, чтобы разведать силы врага.
Окутин боялся далеко отходить от пехоты и пушек, он не надеялся на верность своих казаков: войсковые шпионы еще вчера упреждали его, что промеж дурных казачишек мутня идёт. Сотня Окутина, вместе с бывшим при ней капитаном Крыловым, остановилась.
Вдруг со стороны Пугачёвцев показался казак, он высоко держал над шапкой бумагу. Крылов и Окутин двинулись ему навстречу.
— Указ… указ государя! — голосил всадник и, подскакав к Окутину, вручил ему пакет. — Государь приказал прочесть всем… на голос!
— Какой такой государь? — закричал Окутин.
Но казака уже и след простыл. Окутин, не читая бумаги, сунул её капитану Крылову, тот спрятал бумагу в карман.
— Что ж вы не читаете? Читайте, что там написано… — загалдели казаки.
— Молчать! — прикрикнул Окутин. — Не ваше дело!
— А чье же, как не наше? — вызывающе проговорил пожилой казак Яков Почиталин. — Братья-казаки, требуй!..
Поднялась словесная перепалка. Окутин с Крыловым, оробев, дали сотне приказ отступать к отряду Наумова. Но в кучке влиятельных казаков Андрей Овчинников, Яков Почиталин, Лысов, Фофанов во весь голос дружно закричали:
— Кто государю служить готов, айда за нами!
И больше сотни казаков, вскинув над головами ружья и пики, умчались по направлению к стану мятежников.
— Пропало войско яицкое, — в унынии сказал Окутину капитан Крылов. — Уже раз измена завелась, так пойдет!
Казаки-Пугачёвцы встретили перебежчиков ликующими кликами. Ваня Почиталин, усмотрев среди подъехавших всадников своего отца, бросился было к нему со всех ног, но вспомнив, что есть он у государя персона, сразу придал себе солидность и, подойдя к родителю, важно, со степенностью сказал:
— Здравствуй, батенька… Все ли здоров?
И когда Яков Митрич прижал сына к груди и трижды с родительской нежностью поцеловал его в вихрастую голову, в лоб и в губы, секретарь государя скривил рот и всхлипнул.
Между тем Пугачёв с едва скрытой радостью принимал верных слуг. Все они, сдернув с голов шапки, стояли на коленях.
Увидав среди них плешивого Митьку Лысова, Пугачёв несколько омрачился. Не нравился ему этот низкорослый, хитрый, с козлиной бороденкой, человек. Еще так недавно, когда войсковые депутаты чинили в степи Пугачёву посмотренье — быть или не быть ему царем — этот самый Митька Лысов разные каверзные подковырки Пугачёву пускал.
Первым по старшинству лет подошел к руке «батюшки» большеусый, со впалыми щеками, Яков Почиталин.
— Что ты за человек? — спросил Пугачёв.
— Я надежа-государь, родным отцом довожусь Иванушке, что писарем тебе служит.
— Иван, верно ли сказывает?
— Истинно верно, ваше величество.
— Ну, царское спасибо тебе за сына, старик! Служи и ты мне, как предкам моим отцы твои служили.
Тем временем на помощь секунд-майору Наумову из крепости подошла еще сотня казаков под началом старшины Витошнова. Заметив, что Пугачёвцы всей толпой двинулись в обход моста, защищенного пушками, Наумов приказал старшине воспрепятствовать переправе мятежников вброд на другой берег Чагана. А бывшему среди сотни пожилому казаку Шигаеву секунд-майор сказал:
— Слушай, Максим Григорьич… Я тебя знаю давно за человека умного…
Сделай милость, как войдешь в соприкосновение с толпой, урезонь казаков, чтоб откололись от вора…
— Ладно, — буркнул Шигаев и надвинул шапку на глаза.
Сотня Витошнова на рысях пошла встречу Пугачёвцам. Подпустив сотню на близкую дистанцию, Пугачёв подал команду:
— Детушки! Окружай изменников с флангов, а я с тылу по хвосту вдарю… Вали в обхват!
Взвились кони, засверкали на заходящем солнце сабли, пыль по степи пошла. Однако рубиться не пришлось: почти вся сотня, насильно захватив своего старшину Витошнова, передалась мятежникам, и лишь с десяток казаков помчались обратно наутек, но их поймали, связанными приволокли к Пугачёву и потребовали немедленной им казни.
— Пускай до утра сидят под караулом. А завтра моя высочайшая воля воспоследует, — сказал государь.
Пугачёв был настроен сейчас на самый бодрый лад: ведь за один день к нему переходит самовольно вторая сотня боевых казаков. Это ли не удача!
Толпа переправилась через реку и, оказавшись в тылу отряда секунд-майора Наумова, принудила его убраться в крепость.
Наступил вечер. Толпа расположилась на ночлег.
За ночь невдалеке от палатки государя казаки соорудили виселицу, они надеялись, что так или иначе, а супротивникам народным доведется качаться на веревках.
На другой день, после завтрака, Пугачёв приказал казакам собраться в круг. Горнист Ермилка в медный, начищенный бузиной, рожок проиграл сбор.
Со вчерашнего дня на нем красовались расшитые шелком татарские сапоги, снятые им с повешенного сыщика.
Пугачёв искал случая, чтобы укрепить в своем молодом войске незыблемую уверенность, что есть он не вор Емелька, как внушало казакам яицкое начальство, а истинный государь.
— Позвать сюда старшину Витошнова! — велел он.
Начальник передавшейся вчера сотни, Андрей Витошнов был человек старый, сухой, лицо скуластое, со втянутыми щеками, борода седоватая, взгляд исподлобья, хмурый.
Пугачёв уселся на покрытый ковром пень. Подошедший Витошнов оказался как раз под виселицей, петля болталась над самой его головой.
Пугачёв устремил на старика пронзительный взор свой. Сердце Витошнова захолонуло.
— Ты, старик, много разов бывывал в Питенбурхе. Видал ли меня там, владыку своего? — внятно спросил Емельян Иваныч.
Казаки разинули рты, ждали, что ответит старшина. Витошнов потупился, переступил с ноги на ногу и, запинаясь, ответил:
— Кабыть, видал, батюшка. Помню.
Глаза Пугачёва засияли. Он поднялся, громко сказал:
— Слышали ль, детушки, что старик молвит? Видел меня в столице и ныне признал во мне третьего императора Петра Федорыча.
Казаки ответили одобрительным гулом. Из толпы раздались голоса:
— Надежа-государь, а что повелишь делать со старшинскими змеенышами?
— Надлежало бы их на путь наставить да к присяге привести. Авось в ум войдут да нам верно служить будут, — присматриваясь к толпе, сказал Пугачёв.
Поднялся шум. Два степенных казака, Овчинников да Максим Шигаев, стали внушать «батюшке», что казачество этим людям не верит. Они, мол, богатенькие, им и присяга не присяга, они, мол, все равно государевых слуг мутить станут.
